Сущность

– С вашей дочкой всё будет в порядке. Она может долго проспать сейчас. Не пугайтесь, это нормально. Не напоминайте ей о том, что случилось, и она никогда не вспомнит об этом…

– Я не знаю, как благодарить вас, Марк. Нет таких слов… Если бы не вы, эта тварь убила бы меня и залезла внутрь Алисы, я видела, что она хочет этого. Перерождения…Там, в церкви. Я пыталась помешать… Вы так вовремя появились. Ещё немного, и я не смогла бы ей сопротивляться. Скажите, Марк… Так всё-таки, что случилось бы после с моей дочерью, если бы Анжеле удалось сделать это? Переродиться?

Марк тяжело вздохнул и нахмурился:

– Что случилось бы? Нечто ужасное. Армагеддон – слышали это слово? Что-то подобное. Возможно, не столь… глобальное, но не менее страшное. Тысячи людей могли погибнуть. Оно – как стихия, сметающая на своём пути всё живое, дьявольский огонь, питающийся человеческими душами. И это могло быть только начало… Оно открыло бы путь другим тёмным силам оттуда… Извне…

– О чём вы говорите? Объясните, я ничего не понимаю, – Катя изумлённо смотрела на Марка. – Это шутка такая?

– Кать, я тебе всё расскажу. Попозже. Ничего не спрашивай пока, пожалуйста, – прохрипела Лера.

– Ну ладно – немного обиженно проворчала Катя и вышла из комнаты.

Марк снова пристально вгляделся Лере в лицо, положил на плечо руку и слегка наклонил голову, словно прислушиваясь к чему-то:

– Вам нужно беречь себя, Лера. Я чувствую новую жизнь внутри вас…

– Что? – она сначала не поняла, о чём говорит Марк. А когда осознала, то задохнулась от острой боли в сердце и согнулась, как от удара под дых. – Не может быть. Раньше я так хотела ещё одного ребёнка. Мы с мужем хотели. А теперь… Я…я… не знаю… Ничего не чувствую. Только боль. Это какая-то насмешка судьбы…

– Всё пройдёт, вы полюбите этого ребёнка. Он утешит вас, вот увидите, – Марк ласково обнял её за плечи и легко поглаживал по голове.

Приятное тепло наполнило всё тело, исчезла боль. Лера купалась в потоке исцеляющей силы, распространяющейся от тёплых ладоней и тела Марка. Наконец он убрал руки, заглянул в глаза:

– Вам лучше, Лера?

– Да-а-а, – удивлённо протянула она. – Как вы это делаете, Марк?

– Ничего особенного, – усмехнулся тот. – Вы тоже смогли бы, если жили на этой планете столько времени. Давайте прощаться, Лера. Нужно идти, меня ждут. Всё будет хорошо, внутри вас скрыто столько жизненной силы. И в вашей дочери. Берегите её – она особенная девочка. Ей нужно много любви. Прощайте!

Марк повернулся и пошагал к выходу.

– Прощайте, мой добрый спаситель… – прошептала ему вслед Лера.

– Лер, кто это был? О чём он говорил вообще? Что за бред? – Катя стояла в дверном проёме, и пристально смотрела на Леру. – И где Валентин Михайлович? Ты разве не встретила его? Он поехал за вами.

– Валентин Михайлович. Фёдор. Амвросий… Они все умерли… – глаза Леры вновь наполнились слезами, а тело – болью.

– Господи… Как это – умерли? – голос Кати задрожал. – Что с ними случилось, Лерочка?

– Я не могу сейчас… Позже, Кать, всё расскажу… – всхлипнула Лера.

– Хорошо-хорошо. Не говори ничего, успокойся. Давай посмотрю руку…

Катя перевязала разорванную зубами Алисы ладонь, и долго охала, глядя на правую руку:

– Нужно в больницу, Лера, в травмпункт. У тебя точно перелом.

– Нет, я никуда не уйду, пока Алиса не очнётся. Чёрт с ней, с этой рукой. Вроде бы уже и не болит так, – она попыталась приподнять руку, и застонала. – Дай чего-нибудь, обезболивающего…

Катя протянула таблетки и провела ладонью по волосам Леры:

– Что у тебя с волосами? В побелке, что ли? Тебе нужно умыться, переодеться. Ты вся в крови и пыли какой-то. Как тебе удалось так перепачкаться? Из руки так много вытекло? Ой, и на голове, – Катя осторожно потрогала ссадину на затылке. – Ты сама на себя не похожа. Алиса проснётся – испугается. Давай помогу раздеться. Сходи в душ, я присмотрю за ней, не бойся.

– Хорошо, – покорно согласилась Лера. Вошла в ванную и застыла возле большого зеркала. Оттуда на неё смотрела измождённая женщина с серым лицом и лихорадочно блестящими покрасневшими глазами. Одежда сплошь покрыта коричневыми кляксами запёкшейся крови. Короткие тёмные волосы на голове припорошены чем-то, похожим на мел. «Наверно, стену задела, когда падала в обморок. Похоже, побелка, или краска…» – равнодушно подумала Лера, приблизив лицо к зеркалу. Присмотрелась, и внезапно поняла – это вовсе не мел, – «Я поседела за эту страшную ночь. И, кажется, постарела на целую жизнь». Катя помогла ей раздеться и помыться. Принесла чистую одежду и долго вытирала Лере голову полотенцем.

– Чего ты трёшь там, хватит уже, – поморщилась Лера.

– Не пойму ничего. Почему-то волосы плохо промылись. Может, это краска? Сама посмотри.

– Нет, Кать. Не старайся. Ничего не выйдет. Эту краску уже не смоешь.

– Господи. Лера, ты поседела!

– Поседела… Да… – эхом отозвалась Лера. – Зато теперь я знаю… Знаю – что Дима не умер. Я видела его…

– Что? – испуганно спросила Катя, наклоняясь и заглядывая Лере в глаза. –Лера, ты о чём?

– Не бойся, я не сошла с ума… Его душа – она жива. Дима приходил ко мне во сне. Теперь мне не страшно, Кать. Я не боюсь умирать. Ничего уже не боюсь. – у Леры внутри словно лопнул большой мыльный пузырь, сделалось тепло и щекотно в груди, она вдруг хрипло хихикнула и зашлась в истерическом смехе, сотрясаясь от спазмов.

– Ну успокойся, Лерочка, всё хорошо, ты дома, – мягко уговаривала Катя, обнимая её и поглаживая по спине.

Истерика понемногу сошла на нет, Катя помогла подняться, и увела её в спальню. – Идём, ляжешь с Алисой на кровать, а я уж как-нибудь в гостиной пристроюсь, уберу там всё. Ложись, милая, тебе нужно отдохнуть.

Лера рухнула на постель рядом с Алисой и сразу же провалилась в темноту.

– Мама… – позвал откуда-то издалека голос дочери.

Лера вздрогнула и подскочила. Прищурилась от яркого солнечного света. На неё смотрела проснувшаяся Алиса и сонно улыбалась. Тёплые руки дочери обвили плечи, большие голубые глаза с нежностью смотрели на Леру. Она почувствовала, как по лицу потекли слёзы.

– Мам, не плачь. Ну ты чего? У тебя живот болит? Или голова? Я тебя люблю, мам. Сейчас буду лечить, – чуть хрипло сказала Алиса, хитро улыбнулась и нежно потёрлась носом о нос Леры «поцелуем эскимоса». – Так лучше?

– Лучше, моя милая. Я уже совсем-совсем здорова, – прошептала Лера, крепко прижимая к себе дочь. – И тоже сильно тебя люблю. Больше всех на свете…

Марк достал из чемоданчика ловушку, осторожно держа за выгнутую ручку, и поставил на чёрный низенький столик, сделанный из эбенового дерева. То, что металось там, внутри кувшина, и отчаянно скребло по стенам, ещё не до конца потеряло свою силу. Он случайно задел краем ладони холодный бок ловушки, и вздрогнул, отдёрнув руку, которую сразу пронзило жгучим холодом. Марк скинул надоевший европейский костюм, облачился в привычную одежду. Вытянул ладони над кувшином и начал негромко читать слова ритуала изгнания, раскачиваясь из стороны в сторону и прикрыв веки. Он ощущал, как с каждым произнесённым словом душу жрицы покидают остатки тьмы. Она сочится сквозь металлические стенки, становится бессильной, и рассеивается в воздухе еле заметным серым дымом. Обряд закончился, Марк взял уже неопасный, потеплевший от прикосновения его руки кувшин, спустился в хранилище и поставил его возле двух таких же, потемневших от времени.

Поднялся по лестнице на второй этаж своего большого роскошного дома, в котором жил сейчас, но почти не заходил в огромные, заставленные вычурной мебелью и самой современной техникой комнаты. Его небольшая комнатка на втором этаже напоминала монашескую келью. Марк привык к простоте, даже аскетизму, за долгие годы кочевой жизни. В этом доме он жил последние пятнадцать лет, и это было для него своеобразным рекордом. Прежде он не задерживался на одном месте так подолгу. «Старею». – подумал он, подходя к большому полукруглому окну. Серое сухощавое лицо отразилось в нём, как в зеркале. Провёл кончиками пальцев по глубоким морщинам, тянущимся от уголков рта к глазам, и вздохнул, – «Дряхлое тело. Древняя, как сама земля, душа…» Сколько раз он приходил сюда, в этот мир, чтобы вновь вспомнить всё о том, что было с ним прежде, и снова стать тем, кто он есть сейчас – жрецом из рода Стражников? Он сбился со счёта. Марк повернул ладонь тыльной стороной, посмотрел на морщинистую, высохшую, как пергамент, кожу, и поморщился. Он в первый раз оставался так долго в одном и том же теле, это тоже казалось непривычным. Хотя и чувствовал себя довольно бодро, несмотря на почти столетний возраст. Нет, что ни говори – этот мир стал намного безопаснее, чем в прежние времена, когда он редко доживал и до пятидесяти. Перед глазами пронеслась череда рождений и смертей. Эти переходы из одного состояния в иное были в чём-то схожи, и остались в памяти Марка вспышками яркого света. Только после смерти тела свет был тёплым, жёлтым, как солнце, приносил огромную радость и ликование, желание слиться с ним в одно целое. А при рождении после ярой вспышки он помнил только холод и безотчётный страх. Марк привалился лбом к стеклу и зажмурился от жгучего южного солнца. Старое воспоминание из прошлой жизни, вернее – смерти, пронзило всё тело невыносимой болью. Тогда его сожгли на костре, и это мучительное ощущение заживо горящей плоти навсегда осталось в памяти, преследовало снова и снова. Испарина выступила на лбу, Марк стиснул зубы, чтобы не застонать. Тонкое лицо Леры появилось перед глазами, он услышал её хриплый шёпот: «Как бы я хотела помнить о том, что было со мной в прошлых жизнях…» Нет, милая девочка, ты просто не знаешь, как это больно – знать и помнить обо всём, что было с тобой когда-то. И о своей собственной смерти… Он снова подумал о том времени, когда сможет уйти к Свету, и не возродиться вновь жрецом, забыть все прежние воспоминания. Он так устал нести этот груз. Но для этого душа Зафира должна пройти ещё несколько воплощений, обрести знания. Только тогда новый жрец станет готовым к тому, чтобы сменить Марка, и он сможет уйти, сбросить с себя память всех прошлых жизней здесь, в этом мире – как змея оставляет старую, ненужную шкуру. Тонкие сухие губы Марка растянулись в мечтательной улыбке при мысли об этом. Но это случится не скоро, лучше не думать пока об этом. Он тяжело вздохнул. Улыбка на губах погасла.

С башни минарета неподалёку разнеслось протяжное пение муэдзина. Марк отошёл от окна вглубь комнаты и опустился в кресло-качалку. Не нужно, чтобы кто-то из местных видел, что он не преклонил колени во время намаза. Для всех здесь он просто старый безобидный чудак. Правоверный мусульманин, который зачем-то полностью закрывает лицо куфией, выходя из дома. Впрочем, этим не нарушает местные традиции. В меру состоятельный, много путешествующий. Правда, в основном на личном самолёте, но никто здесь не знает этого и не догадывается. Хотя – сложно удивить кого-то личным самолётом в здешнем восточном оазисе богатства и вызывающей роскоши. Правда, этот район на окраине считался старым и непрестижным. Так что его соседи, всё же удивились бы, узнав о том, насколько богат этот скромный вежливый старик. Марк грустно усмехнулся. Люди так стремятся к деньгам, богатству. Как дети, желающие всё новых игрушек. Для него деньги – это только средство достижения целей, не более. Возможность делать то, что нужно. Быть там, где нужно. Марк снова вздохнул. Нужно искать новых помощников, посвящённых не хватает, а людей его рода становится всё меньше. Широкая некогда река превратилась в маленький обмелевший ручеёк. Людей на этой планете становится всё больше, но большая часть их не годится в посвящённые. Их души слишком слабы. И они лезут туда, куда не надо. Копаются там, где нельзя. Марк недовольно покрутил головой и снова задумался о том, что тайная книга жриц Гекаты возникла из небытия и опять исчезла. Она может быть теперь где угодно. Значит, ритуал повторится снова. Это неизбежно. Главное – опять не просмотреть жертвенные убийства, как тринадцать лет назад. Почему никто не спохватился тогда? Впрочем, он догадывался. Всё оттого, что в этой огромной стране посвящённых было очень мало, они просто не знали о том, что происходит в небольшом провинциальном городе. Значит, они опять могут просмотреть. Нужно больше, больше посвящённых… Кресло-качалка убаюкало его, как младенца. Марк закрыл глаза и задремал. Его сон был не таким, как у остальных людей. Какая-то часть сознания видела и слышала всё, что происходит, на время покидая тело. Он научился этому давно и привык отдыхать только так, всегда быть настороже. Сейчас он видел, как в комнату заглянул Зафир. Вошёл, осторожно ступая, и бережно накрыл спящего в кресле старика пледом…

Эпилог

Анжела выла и бросалась на гладкие стены своей тюрьмы, с отчаянием понимая, что сила уходит из неё безвозвратно. То, к чему Анжела так стремилась, и что обещала ей Она – власть, вечная жизнь, всему этому уже не суждено сбыться. Всё было тщетно. Зло, которое прочно угнездилось в душе и накрепко сплелось с ней, постепенно вытекало, как воздух из прорехи в воздушном шаре. Анжела внезапно поняла, что вновь стала одинокой. Чудовищное осознание того, что она натворила, пришло к ней, вместе с нахлынувшими воспоминаниями.

В памяти всплыл тот летний день, когда она впервые увидела Её. В голове словно зазвенели тоненьким праздничным звоном маленькие колокольчики. Руки потянулись к толстому фолианту в руках брата. Мелодичный звук притягивал, как магнит, и Анжела впервые осмелилась настоять на своём, удивляясь собственному бесстрашию. Она раскрыла книгу, с наслаждением вдохнула чудесный запах страниц, похожий на аромат любимых конфет с ореховой начинкой. Такие попадались иногда в подарочных наборах, их раздавали всем детям на школьном новогоднем утреннике. Дома мать всегда отбирала конфеты, ехидно говоря, что сладкое есть вредно, но иногда Анжела успевала по дороге вытащить несколько аппетитно шелестящих фольгой батончиков, и спрятать в карман. Она снова глубоко вдохнула, прищурила глаза от приятного покалывания в груди. Оно было похоже на то чарующее чувство, когда сладкий коричневый брусок медленно таял во рту. «Эта книга моя. Никто не заберёт её у меня. Она нужна мне», – упрямо думала Анжела, с трепетом переворачивая тяжёлые страницы на чердаке деревенского дома, снова прикрывая глаза от незнакомого прежде наслаждения, распирающего грудь. «Проведи рукой по строчкам», – ласково прошептал женский голос в голове. Анжела сделала это, затаив дыхание от изумления и счастья, – «Она говорит со мной!». Её вдруг охватила тихая радость от причастности к чему-то неведомому, непостижимому. Как будто очутилась в волшебной сказке, вмиг превратившись из замарашки в прекрасную принцессу. Поняла, что отныне находится под тёплой защитой кого-то. И этот кто-то любит её! Любит! Её – глупую, некрасивую, не нужную никому. Даже собственной матери… Таинственная сила облепила со всех сторон, словно тёплый нежный кокон. Она почувствовала себя младенцем в руках ласковой матери. Где-то на задворках сознания мелькала робкая мысль о страшных картинках на страницах. О том, что сказки бывают злыми, и вкусный пряничный домик может оказаться ловушкой. Нет, лучше не думать об этом. Главное, что она впервые почувствовала любовь… Буквы задрожали перед глазами, она внезапно уловила их смысл и стала взахлёб читать…

Анжела очутилась словно под невидимым прозрачным куполом, отделяющим от всего остального мира. Её больше не трогали нападки матери. Она презирала её, как назойливую осеннюю муху, и больше не боялась. Также, как и одноклассников с их вечными издёвками. «Вы все ещё поплатитесь за то, что так вели себя», – с ненавистью думала она, сжимая кулаки. Теперь, когда ей открылось, кем она станет, когда сделает то, что должна, она смотрела на них всех, как на отвратительных досадливых букашек, от которых скоро избавится. «Ещё немного… Когда придёт время… И ты будешь жить вечно…Станешь Божеством», – шептал вкрадчивый женский голос, и губы Анжелы кривились в торжествующей злой усмешке.

И вот время настало. Мешала противная, вечно лезущая с вопросами и нравоучениями мать. Однажды Анжела подкараулила её, когда та шла одна по узкой безлюдной тропинке через сквер к остановке автобуса, возвращаясь с работы. Капюшон тёмной куртки скрывал лицо Анжелы и делал незаметной в темноте. Большой острый нож для разделки мяса, спрятанный в рукаве, приятно холодил кожу. Прежде она много раз прокручивала в голове этот момент, казавшийся пустяком: – «Незаметно подойти сзади, полоснуть ножом по горлу, забрать сумку, снять украшения, чтобы все подумали, что мать убили и ограбили». Но в реальности получилось намного сложнее. Мать отчаянно сопротивлялась, и Анжела всё била и била ножом куда попало, собрав в кулак всю силу и ненависть к женщине, по какому-то вселенскому недоразумению давшей ей жизнь, задыхаясь от густого острого запаха крови, переворачивающего внутренности. Когда она отползла от стихшего тела, её вырвало. Одежда пропиталась кровью и запахом ненавистной матери, что вызывало новые мучительные спазмы в желудке. Она с трудом добралась до дома, прячась от редких прохожих за кустами и заборами. В душе поселился страх разоблачения и запоздалого сожаления. «Я убила собственную мать», – снова и снова повторяла она, пытаясь унять внутреннюю дрожь, от которой мелко тряслись руки и стучали зубы. Только перешагнув порог квартиры, Анжела почувствовала облегчение и силу, что вливалась в неё широким освежающим потоком, смывая все сомнения и страхи. Она ждала её там, Она поддерживала, Она любила её. Анжела всё сделала правильно, и теперь должна исполнить своё предназначение. Преград больше нет…