В глухой ночи Киевский вокзал оставался оживленным местом. Свет, шум, толпы народа; носильщики и таксисты, зазывающие своих жертв… Чемоданы и авоськи, запах пирожков с мясом, сигарет и тепловозного дыма… Так было всегда. А сейчас Вита почувствовала, что в воздухе вокзала носится что-то ранее не присущее ему, что-то чужеродное и тревожное. Может, это я принесла с собой тревогу, предположила она, стараясь себя успокоить, и прошла к кассам.
Дама за прозрачным пластиком вопросительно посмотрела на Виту.
– Будьте добры, билет до Феодосии, – попросила она.
– Минуточку, – та нажала несколько кнопок, и по экрану перед ней поползла информация о наличии мест в поездах. – Вам на сегодня?
– Да, да, – закивала Вита радостно. Она видела на экране, что на сегодня есть свободные места.
Дама за стеклом открыла рот… и вдруг глаза ее расширились, словно пораженные внезапным ужасом, она рванула себя за воротник и в мучении схватилась за горло, из которого исторглась механическая фраза:
– Билетов нет.
– Как же нет, – запаниковала Вита, – как же нет, когда вот они, есть!
Возможно, кассирша была с ней полностью согласна, но что-то не позволяло ей сказать это.
– Билетов нет, – скрипуче повторила она, скорчившись будто от боли, и вдруг метнулась к дверям и пропала.
Вита бросилась к следующей кассе:
– Девушка, до Феодосии, пожалуйста!
Тот же дикий взгляд, та же смесь страдания и изумления во взоре, и жест тот же: как будто ее душили, и она хотела освободиться от тисков. И тот же ответ:
– Нет билетов.
Девушка из кассы напротив смотрела на это вытаращенными глазами. Вита повернулась к ней. Та в испуге замахала руками и убежала, не дожидаясь, когда она к ней обратится.
– Да что же это? – простонала Вита.
Взгляд ее упал на табличку: «Междугородный телефон». Надо хотя бы позвонить родителям! Они и не знают, что с ней произошло. Она нашарила жетон и устремилась туда. Цепляясь за диск непослушными пальцами, набрала номер гостиницы, где остановились родители с Валей. Ничего – ни гудков, ни отбоя. Зловещая тишина в трубке. Еще одна попытка – снова молчание. Вита сильно занервничала. Почему она не может дозвониться? Что препятствует ей уехать?
Набирая номер в пятый раз, она краем глаза заметила нечто, повергшее ее в смятение. Дверь из зала ожидания приоткрылась, и в помещение с телефонами вползла женщина. Именно вползла – у нее не было ног. Вместо ног и нижней половины туловища чернела газообразная темнота, она извивалась за нею подобно змеиному хвосту.
Вита со свистом втянула в себя воздух и выронила трубку. Это была та дама из билетной кассы. На лице ее словно застыла искаженная маска. Она тянулась к Вите с нечеловеческим упорством.
Вита выскочила из кабины и, огибая жуткого наполовину человека, наполовину тень, помчалась к выходу. Кассирша стремительно поползла за ней.
В зале ожидания бушевала паника. Люди, еще остававшиеся людьми, просыпались от воплей тех, кто видел кошмарное превращение своих соседей. Они словно распространяли вокруг себя заразу: всех, кого касались перерожденные призраки своей новой дымной материей, ждала та же участь. Женщины визжали, матери хватали детей и ломились к выходам, где их уже поджидали темные порождения Флифа.
Вита не сомневалась в прямой причастности Флифа к этому кошмару. Он покинул Хешшираман, прошел через барьер; это он не давал ей связаться с семьей; он преследует ее. Зачем? Зачем ему нужна именно она? И если так, то почему он не тронул ее там, у барьера, когда она была уже в его бесплотных лапах? О боже, в отчаянии ломала она руки на заднем сиденье машины, несшей ее к дому. Неужели все эти люди на вокзале погибли из-за нее? Лучше бы они попали в железнодорожную катастрофу! То, что сделалось с ними – хуже, чем смерть, во сто крат.
У своего темного подъезда она расплатилась с водителем и вызвала лифт. Тени, преследовавшие ее, отстали. Надолго ли? Трясущимися руками она с трудом попала ключом в замок. Войдя, немедленно включила свет и крепко заперла за собой дверь, отдышалась.
– Витка! – послышалось из гостиной, и к ней вышел Лёшка, поправляя русый «ежик» знакомым до боли и смешным до слез движением, радостный, веселый, такой родной… – Где ты запропала? Господи, как ты выглядишь!
Лёшка! Он же должен приехать только двадцать пятого… Она вдруг поняла, что двадцать пятое было позавчера.
Вытирая со лба липкий пот, Вита пробормотала:
– Лёшенька… Здесь опасно. Уходи. Тут с минуты на минуту может начаться такое…
– За тобой что, бандиты гнались? Сейчас позвоним в милицию, и все будет путем, – он расторопно открыл бутылку пива. – На, выпей и отдышись.
Она глотнула из бутылки. Лёшка смотрел на нее своими серыми глазами ласково и ободряюще, и она чуть-чуть расслабилась. Самое страшное позади, теперь с ней Лёшка, храбрый, сильный и умелый, и можно уткнуться расцарапанным носом в его широкое надежное плечо и выбросить все проблемы из головы. Все будет хорошо. Он не даст ее в обиду. Он защитит…
От Флифа?
– Уходи, умоляю тебя! – она вцепилась в его рукав так, что, вздумай он выполнить ее просьбу, ему пришлось бы оставить в нервно сжатых пальцах изрядный кусок рубашки. – Уходи! Я не могу подвергать тебя опасности.
– Ну нет, – он решительно заключил ее в объятия. – Какая бы опасность тебе ни грозила, я буду с тобой. Ты прекрасно это знаешь.
– Но…
– Молчи, – он запечатал ей рот поцелуем. – Иди, приведи себя в порядок, а потом все мне расскажешь.
Она улыбнулась, через силу отпустила его рукав и скрылась в ванной.
Горячий душ пришелся весьма кстати грязной, продрогшей, переволновавшейся Вите. Она искренне наслаждалась, как и раньше, в ванне замка Хешшираман. Однако она не могла забыть, каким кратким оказалось тогда блаженство.
Из комнаты раздался сдавленный крик. Вита похолодела. Не вытираясь, она стремительно влезла в заготовленную одежду, впрыгнула в кеды.
– Лёшка!
В комнате было темно.
– Лёшка… – неуверенно повторила Вита.
Из угла выдвинулась бурлящая тень. Не в силах сдержаться, Вита закричала.
– Витка, – голос, казалось, исходил из какого-то механического агрегата. – Не подходи ко мне, Вита…
Это был еще он, ее Лёшка, но руки его… руки стали тенью Флифа.
– Лёшенька, это ты? – она не желала верить.
– Беги отсюда, скорей, – каждое новое слово давалось ему со все большим трудом, словно он постепенно терял то человеческое, что в нем еще оставалось.
Она смотрела на него с мукой:
– Лёшка… Ну зачем ты остался? О боже, это я виновата! Я должна была настоять на своем, выгнать тебя. Я же говорила, что здесь опасно…
– Теперь это все равно, – скрипнул он, как ржавый засов, и она вздрогнула. – Беги. Он боится тебя. И он хочет тебя уничтожить. Но он бессилен перед перстнем.
– Перед этим? – внезапная догадка озарила ее, она подняла перстень.
То, что оставалось от ее Лёшки, страдальчески застонало, прикрываясь от горящего на ее пальце синего огня.