Надежда Черного Круга

– Где же Флиф? – Вита уловила в собственном голосе отголоски истерики и попыталась взять себя в руки. Ей ничто не грозит, пока рядом Аррхх… по крайней мере, надо стараться так думать.

Высыпали звезды. Луна горела ярким фонарем, и в ее свете бесплотная чернота, шевелящаяся внизу, казалась еще более черной. Вита вдохнула душноватый воздух и хрипло прошептала:

– Аррхх, давай снижаться.

Они медленно, как сухой лист, полетели вниз, туда, где клубился черными языками Флиф.

Ты будешь разбираться с ним одна, предупредил Аррхх. Я уйду назад.

– Конечно, – кивнула она, напряженно вглядываясь во Тьму.

Он ссадил ее в самой сердцевине кишащего тенями пространства. Ее пронзило холодом, она зашаталась, но устояла на ногах. Вокруг – слева, справа, сзади и спереди – было зло. Оно буквально ощущалось в воздухе – не запах, не цвет, а невидимое давление, сжимающее сердце и горло. Вита, с трудом распрямившись, обернулась вокруг себя, поводя рукой с перстнем – волна отхлынула, но лишь для того, чтобы потом накатиться снова. Аррхх висел в ночном воздухе точно за ее спиной. Она бросила последний взгляд в его сторону и повернулась прямо к Флифу.

Воплощенная Тьма клубилась перед ней. У этого чудовищного образования не было ни глаз, ни языка – Флиф не мог ни смотреть на нее, ни говорить с нею. Но она чувствовала, что он знает: она здесь. И он нанес удар – парализующий волевой импульс.

Вита задохнулась, не в силах управлять дыхательными мышцами. Флиф нависал над ней, и его призрачная материя заклубилась быстрее, жадно пуская по направлению к ней черные языки. Вита попыталась поднять руку, но ее словно сковало льдом, рука не гнулась. Сердце затрепетало в паническом ужасе, по спине пробежал озноб. Флиф придвигался все ближе, пользуясь ее беспомощностью. Она чувствовала, как холодеют конечности, и жизненная сила начинает вытекать из нее, и на место всех эмоций приходит равнодушие… Наверное, именно это чувствовали те, кто становился пищей Флифа, подумала она почти отрешенно.

Нет! Эта мысль встрепенула ее. Она не позволит ему сковать ее волю! Хватит этой мрази жрать!

– Нет! – закричала она на всю Вселенную, не раскрывая рта, и Тьма дрогнула перед этим безмолвным воплем. Медленно, с натугой, противясь железной бесплотной хватке, она начала поднимать руку с перстнем. Это стоило ей немыслимых усилий, будто она пыталась поднять многотонный грузовик. Руки разрывало от боли, легкие горели от недостатка кислорода, голова раскалывалась, и билась в висках бесполезная кровь, пустая, не несущая жизни. Как она слаба! Какой-то миг она боролась с желанием опустить руки и спокойно отойти в мир иной. Насколько это легче! А Флифом пусть займется кто-нибудь еще…

Но кто? Она с усилием закачала головой, стараясь отогнать коварные, подтачивающие мысли. Только она может победить Флифа. У нее нет ни защитника, ни дублера. Никто из сильных не станет сражаться за ее душу. Она должна справиться сама, чего бы это ей ни стоило.

Надрываясь, поддерживая одну руку другой, судорожно силясь вдохнуть, она подняла перстень. И тут в легкие наконец ворвался воздух. Она задышала, захлебываясь, срываясь на рыдание.

Новый удар свалил ее с ног, когда она, стремясь надышаться, невольно ослабила контроль за перстнем. Снова невыносимая боль и ледяной холод, пронизывающий тело до самого сердца. Рука с перстнем подвернулась, она упала на нее. Достать, скорее… только не уступать этой давящей злобной силе… Забыв обо всем: о боли, о дыхании, о самой жизни, – миллиметр за миллиметром она передвигала руку, такую тяжелую, словно она была отлита из свинца, такую непослушную, словно она специально сопротивлялась ей. Вынуть руку – это было в тот момент ее единственной целью, единственным смыслом существования. И она выпростала ее нечеловеческим усилием из-под заживо холодеющего тела. И вновь отступил холод, и ослабла стальная хватка.

Она поднялась на колени, дрожащими руками удерживая перстень, хрипя, сипя и кашляя, но держа руку, не отклоняя. Лицо ее было искажено, по щекам катился соленый пот, на губах выступила пена, в искромсанной душе – ненависть.

– Нет, я не сдамся, – прохрипела она растянутыми связками, и звук ее голоса, слабый и сиплый, подбодрил ее. Чудовище замерло в синем свете кольца, разожженном Луной. И сами собой пришли слова. – Я, Виталия, приказываю тебе именем Первого Тюремщика: возвращайся же туда, где ты должен находиться – светом полной Луны заклинаю тебя!

Казалось, стон пронесся над темным скопищем – ужасный, нечеловеческий звук. Тени, вибрируя, стали истаивать на глазах. Лишь Флиф оставался неподвижен, как изваяние из черного камня.

И в этот момент, перекрывая агонию призраков, прозвучал непривычно тонкий, напряженный голос Фаи:

– Я, Фаирата Хешшкора Огненный Локон, приношу обет Тюремщика Флифа. Я обещаю…– она запнулась, – обещаю никогда не пить спиртного.

Флиф задрожал. Как будто невидимая мясорубка скрутила его, выжала, разбила на мелкие черные капельки – крошечные вихрики, а затем налетела неслышная буря, подхватила их и унесла к Бетреморогской башне. И тут же взрыв сотряс землю, и голубое сияние барьера погасло, и горизонт упал сверху вниз на положенное ему место. И вновь воцарилось спокойствие – словно и не было ничего. Лишь проплыл, огибая деревья, змей, опустился рядом с неподвижно распростертой на земле Витой, и что-то прозрачное выкатилось из его немигающего глаза.

Подошли Фаирата с Бэлой, обе до сих пор подрагивали от пережитого. Бэла внимательно посмотрела на бесчувственную Виту.

– Она без сознания, – сказала колдунья своим бархатным голосом. – Теперь ты можешь взять у нее то, что тебе принадлежит, не опасаясь, что оно потеряет магические свойства на тринадцать лет. Она ведь не окажет сопротивления, – улыбнулась Бэла одними уголками губ.

– Твоя правда, – Фаирата склонилась над Витой, но тут же отпрянула. Аррхх угрожающе зарычал, разверзнув пасть, и обвил лежащую девушку толстым кольцом. – Ты что это, Аррхх?

Он не стал отвечать. Ответила, хмыкнув, Бэла:

– Похоже, ей удалось-таки очаровать твой пожарный шланг, несмотря на все твои насмешки.

10. Возвращение

Вита открыла глаза, и в них сразу хлынули брызги солнечного света, пробившиеся через густую зеленую листву. В окно задувал ветерок, пьяняще пахнущий травой и медом, весело жужжала мошкара, слышался перестук дятлов, птичьи трели, писк мелких зверюшек. И сразу несказанное облегчение пришло на сердце. Конец света не состоялся. Жизнь продолжается.

Она села на кровати. Ночная рубашка на ней была чужая. Голова кружилась, ощущалась какая-то неестественная легкость. Она попробовала подняться, и у нее потемнело в глазах. В ушах звенело.

Она остановилась перед зеркалом.

– Боже, и это я! – вырвалось у нее.

Вита никогда не была склонна к полноте и, увидев себя похудевшей килограммов на десять, особой радости не ощутила. Фигура дистрофика, облаченная в тяжелый зеленый шелк, вызывала жалость. Но какие это мелочи по сравнению с тем, что она одолела Флифа! Зеркало дало ей кое-что еще: серьги и перстень были на ней. Она огляделась в поисках золотой шкатулки с остальными драгоценностями – сумка стояла в углу, содержимое ее было нетронуто. Вита оценила благородство своей хозяйки. Вряд ли Вита на ее месте упустила бы подобный шанс завладеть желаемым. Впрочем, колдуны – люди странные, может быть, их этика предписывает что-нибудь особенное на этот счет.

На столике у окна, завешенного тонким белым кружевом, стоял кувшин. Вита отхлебнула. Это было прохладное вино с травяным ароматом. Она набросила на плечи расшитый серебром темно-зеленый халат, висевший на спинке стула, и взялась за дверную ручку.

– Аррхх! – он лежал в коридоре, который еле вмещал его тушу, около ее дверей, и она едва не наткнулась на него. – Аррхх, старина, что бы я без тебя делала! – она погладила толстое веко обращенного к ней глаза размером с экран телевизора.

Ты бы осталась без спины и без украшений, Виталия-Не-Служащая-Никому-И-Побеждающая-Флифа, игриво ответил змей.

– Страшно хочу есть, – пожаловалась Вита.

Еще бы, ты так исхудала, что я тебя едва заметил.

Занавеси на окнах столовой залы были подняты, снаружи лился свет и свежесть. За столом сидели две колдуньи. Бэла в белом брючном костюме, откинувшись на спинку стула, попивала коньячок с лимоном. Фаирата в черной майке и джинсах с тоской смотрела на бутылку.

– Привет, – сказала она, завидев входящую Виту. – Как спалось?

– Спасибо, хреново, – Вита, не дожидаясь приглашения, уселась на свободное место и впилась зубами в бутерброд. – Господи, и как я только осталась жива?

– Господь здесь уж точно ни при чем, – заметила Фаирата, с глубокой печалью в глазах проследив движение Витиной руки к бутылке вина, а потом путь рюмки к ее рту и обратно на стол. – Хоть этот джентльмен и альтруистичен не в меру, для таких пропащих душ, как ты, он и пальцем ноги не пошевелит. Так что благодари только себя.

Вита с набитым ртом картинно поклонилась сама себе в зеркало.

– Э, а где твой хмырь? – она вдруг заметила, что их в зале только трое. – Эта звезда телеэкрана, согрешившая по неведению?

Фаирата вздернула нос, а Бэла сказала:

– Аррхх в последнее время испытывал к нему не лучшие чувства. Ну, а когда он с неизвестной целью попытался проникнуть к тебе в комнату, тот ему чуть голову не откусил. Бедняга бежал из Хешширамана, только подошвы сверкали, – ее, похоже, ничуть не огорчало, что Фаиратин ухажер лишил их своего общества.

Фаирата вздохнула и махнула рукой:

– Ладно, дело прошедшее. Туда ему и дорога. А каковы твои дальнейшие планы?

– Как это? – растерялась Вита. Для нее дальнейшие планы разумелись сами собой. – Возвращаюсь домой, конечно. Родители, наверное, волнуются.

Она вдруг сообразила, что ее родители не подозревают, какие ужасы с ней приключились. Если они звонили домой и ее не застали, то наверняка подумали, что она проводит время с Лёшкой. Если бы они даже приехали, то вряд ли всполошились бы раньше, чем через неделю – а мало ли что могло бы стрястись с ней за такое длительное время!

– Ну что ж, – проговорила Фаирата. – Желаю счастья. Береги себя: никто, кроме тебя самой, о тебе не позаботится. Слушай, – она неожиданно хлопнула ладонью по столу. – Давай посвятим тебя Хешшкору! Ты ему понравишься.

– Да плевать мне на твоего Хешшкора, – беспечно отозвалась Вита. – Терпеть не могу дурацких богов. Проживу как-нибудь и без их покровительства.