Окно с видом на счастье. I том

Официант облегченно выдохнул и, явно пытаясь угодить, спросил:

– Соуса какие-то подавать?

– Чего? – вытаращили на него глаза оба посетителя. – Чего подавать?

– Соуса! – с достоинством профессионала глядя на них, ответил синебрючный.

– Это что еще такое? – выпалил доцент Румянцев. – Соуса?

– Но как же? – удивился официант, а бармен сделал движение рукой, пытаясь подозвать его к себе, потому что такого позора для заведения вынести уже не мог. – Соуса, к мясу…

Далее бармен с нескрываемым удовольствием наблюдал, как два взрослых и явно хорошо образованных мужика дико заржали, буквально держась за животы:

– А-а-а-а! – надрывался черноглазый. – Соуса! Лёха, ты слышал?

– Гы-ы-ы-ы! – вторил ему друг. – Не, Сань, я такого еще не слышал!

Придурок официант, на бэйдже которого значилось «СтанИсЛав», хлопал своими неправдоподобными ресницами и недоумевающе глядел на них. Бармен, которого тоже крючило от смеха, все-таки нарушил политес и позвал:

– Стас! Подойдите, пожалуйста!

Что он говорил Густым Ресничкам, история умалчивает, но, отсмеявшись, Корольков и Румянцев увидели возле своего стола девушку-официантку, которая принесла долгожданные тарелки:

– Добрый вечер! – приветливо сказала она. – Пожалуйста, ваш салат, – после чего, расставив тарелки поудобнее на небольшом столике и убрав пустые стаканы, добавила: – Повторить?

Мужики приободрились, явно найдя сочувствие в лице приятной молодой девицы:

– Светочка, – прочитав имя на бэйдже, начал Корольков. – А принесите нам бутылочку виски, пожалуйста. Ноль пятую.

– Виски подать того же купажа, что уже заказывали? – спросила понятливая Света.

– О да, детка, – довольно улыбнулся Корольков, думая о том, что наконец перестал испытывать некое иррациональное чувство неудобства, свойственное эмпатичным людям, которые наблюдают рядом с собой несуразных субъектов, подобных этому, прости господи, СтанИсЛаву: вроде и не ты, как говорится, облажался, а все равно стыдно.

Света быстро доставила на стол бутылку виски, новые стаканы, чистую пепельницу и, окинув взглядом сервировку, молча удалилась к стойке. Бармен выдохнул: можно было надеяться, что эти двое не напишут позорный отзыв на «Флампе». Корольков же с Румянцевым жадно накинулись на еду – оба были голодны, как черти, даже Корольков, несмотря на свои душевные терзания, пока не вполне понятные его другу. Немного перекусив, они одновременно закурили.

– Сань, ну так что? – вернулся к разговору Алексей. – Что ты сам-то думаешь?

– Лёх, знаешь… – Корольков затянулся. – Наверно, надо ей позвонить.

– А она что, тебе свой телефон оставила? – удивился Румянцев.

– Да я его всю жизнь помню, Лёх…

– В смысле? Сотовый? Тогда же не было… – начал было Лёша.

– Да зачем сотовый? – перебил его Корольков. – Домашний.

– Да ты что, Сань! Она могла сто раз переехать, поменять номер или вообще убрать городской. Сейчас все так делают, нафиг он кому нужен?

– Не-е-ет, Лёх, – задумчиво и как-то мечтательно протянул Саша. – Все на месте. И она, и городской номер. Я проверял…

– Как это? – вскинул брови Румянцев. – Ты уже позвонил ей?

– Да я это… – смущенно потер подбородок Корольков. – Зимой как-то… К тете Клаве ходил, картошки там им, моркошки, то-се… Ну и взял да набрал ее, когда в своей квартире был. Окна-то ее… прямо напротив.

– Так она в соседнем доме, что ли, живет?! – поразился Лёша. – Как так-то, Сань?

Саша тяжело вздохнул и начал, наконец, свое грустное повествование:

– Я пришел из армии и с ней во дворе случайно встретился. Ну мы так, были, конечно, знакомы, но больше шапочно: она на год младше училась. Красивая девчонка, но я как-то особо внимания не обращал. А тут, знаешь, разговорились, пока ее собачонка бегала, дела свои делала, а я на турнике болтался. И чем-то она меня зацепила, Лёх. В тот момент казалось, что ножки там, фигурка, то-се, под маечкой ничего, у меня аж слюни потекли… А потом пришел к ней вечером, переспал с ней, и все, как в омут какой-то. Такая оказалась милая, светлая, искренняя, что я утром уже не представлял, как раньше без нее жил.

Румянцев вздохнул:

– И что? Послала тебя?

– Да нет, Лёх… – вздохнул в ответ Саша. – Наливай.

Румянцев плеснул в стаканы, совсем немного, понимая, что на одном салате сильно закладывать за воротник пока не нужно. Молча выпив, Саша продолжил:

– Я ее бросил, Лёш. И теперь всю жизнь себе простить не могу этого.

– Но почему, Сань? – снова удивился друг. – Если все хорошо было?

– Да дурак потому что был! – с болью в голосе ответил Корольков. – Дурак, самонадеянный и самовлюбленный. Сначала думал: да ну нафиг, еще ни одной меня захомутать не удавалось! Потом стал думать иначе: завтра не пойду к ней, все, хватит… А ноги сами несли в дом напротив. Она улыбнется, обнимет, и все, я опять в этот омут. Потом стал понимать, что дать-то я ей ничегошеньки не могу… Гол как сокол. Как у того латыша: сам знаешь что да душа.

– А она что, из богатой семьи, эта твоя Катя? – спросил Лёша.

– Да нет, наоборот, – улыбнулся Саша. – Родители у нее своеобразных профессий: отец – журналист, правда, к тому времени умер уже. А мать – диктор на радио. Какое уж там богатство? Творческая интеллигенция.

– Ну да… – согласился Алексей. – И что? Она что-то от тебя требовала?

– Нет, конечно! Говорю же, светлая девочка, хорошая…

– И что тебе мешало быть с ней? – воскликнул Румянцев. – Сань, ты прости меня, конечно, но я искренне не понимаю…

– Да что тут понимать, Лёш… Я ж тогда амбициозный был, великим хирургом хотел стать.

– Сань, ну без ложной скромности, ты им и стал, – вставил Алексей.

– Ну уж великим – не великим, а стал, конечно, – согласился Саша. – Так вот. А выходило что? Я учусь в меде, куда, кстати, на тот момент еще восстановиться надо было. Работаю где? В больничке медбратом, иного нам было не дано.

– Не, ну почему? – возразил Румянцев. – Помнишь, как вагоны разгружали?

– Лёх, ну это разовые акции были, о чем ты? И вспомни, как нам в больнице платили и сколько. Выходит, если вместе жить, жениться там, не знаю… это – на ее иждивении значит. А я на это пойти не мог, да и сейчас, наверно, не смог бы. Я ж мужик.

– Ну да, Сань, тут ты прав, конечно. Нам-то с Танькой родители помогали, причем и ее, и мои. А у тебя что? Батя-пенсионер да сестрица твоя чеканутая, прости.

– Сестрица да… – протянул Саша. – За все детство машинки мне не подарила, какая уж там помощь.