Мракобесия

Я кивнул. Разумеется, моя дорогая.

Вот только боюсь, вряд ли эту страну можно так смело называть «нашей». Ничего не попишешь, что бы ни твердили сторонники глобализации, интеграции и единой твердой валюты, а, похоже, что страны у нас все-таки разные.

Об этом как-то не принято кричать на каждом углу, конечно. От этого принято скорее стыдливо отворачиваться и прятать глаза в ботинки…

Но это так. И ты уж прости, а я все-таки безмерно счастлив тому, что это так.

Слова отца в одну из наших столь частых бесед на эту тему: «Меньше всего мы стремимся причесать всех под одну гребенку, Влад. Мы не знаем, чей путь развития верен, но смеем надеяться, что все-таки наш. И все, чего мы желаем – это чтобы нам не мешали идти своим путем, жечь свои корабли и строить свои замки».

Но никогда не сможет идти тот, кто не имеет цели. Никогда не достигнет цели тот, кто не верит в себя.

Тот, кто не умеет бороться.

Спасибо, папа, за те наши столь долгие и столь частные беседы.

Если бы не они, не знаю, что бы я делал сейчас.

Конечно, наш выбор означает неизбежный раскол всего человечества в целом. Да вот только беда в том, что ни я, ни отец, ни все те, кто являл собою народонаселение Анклава, не имели ничего против того, чтобы отколоться от того куска ярко раскрашенного дерьма, которое представляет собой современное человечество.

Быть может, я груб. Только ведь и с нами поступили в свое время не слишком-то ласково. Я ведь знал, разумеется, что худо-бедно сохраняемая и тщательно замалчиваемая официальными источниками независимость наша обретена была силой и, если не дай бог что с этой силой случится, никто и копейки ржавой не даст за сохранность этой самой независимости.

Каждый стремится нести в этот мир справедливость так, как он ее понимает.

И так уж получилось, что наши отцы и матери понимали эту справедливость несколько иначе, нежели те, кто требовал вхождения нашей на самом деле не столь уж и значимой государственной формации в дружную общепланетную семью. Надо сказать, что они были не единственными, кто иначе понимал эту самую пресловутую справедливость…

Вот только лишь они оказались способны противопоставить дружной общепланетной семье не только это четкое понимание, но и куда более неопровержимые аргументы.

Боюсь, но танки на наших границах и атомные боеголовки в центральной части страны еще долго будут считаться довольно-таки весомыми аргументами.

Да, на такое могли пойти только люди, доведенные до отчаяния.

А, быть может, просто люди, отчаянно не желающие расставаться со своей – только своей, чуждой, непонятной и даже смешной и неприятной другим – мечтой?

Как бы то ни было, но они поступили именно так, а не иначе, и нам, следующему поколению, предстояла уже другая задача – не только отстоять и сохранить завоеванное, но и…

Я мечтательно улыбнулся.

Прогрессивная формация, если она действительно прогрессивна, неминуемо будет расширяться вовне, расти, распространяться вокруг себя, захватывая все новые и новые клетки общественного организма.

Быть может, кто-то решится сравнить этот процесс с опухолью.

Я был склонен понимать его скорее как рост младенца в утробе матери.

В конечном итоге ведь и моя жизнь была посвящена тому, чтобы с младенцем ничего не случилось, чтобы ничто не мешало ему набираться здоровья и жизненных сил.

Возможна, моя работа была не столь почетна, рискованна и очевидна, как скажем, дело, которым занималась любовь моего детства – Витка.

Но ведь и то, и другое посвящены одной цели, одной и той же страстной, судорожно взлелеянной в наших ладонях и душах – мечте.

…А мечта – как это на самом деле тонко! Тонко, ранимо и уязвимо. Мечта совсем как ребенок. Беззащитна.

Эта-то мечта и гнала нас из наших светлых белых домов на залитых солнцем полянах, из наших взбудораженных, невероятно деятельных технополисов – в совершенно чуждый нам мир, во мрак и темень безумия, что начинались за пограничным столбом.

Это закон исторического развития: прогрессивная общественная формация, если она действительно прогрессивна, обязательно будет расширяться вовне себя.

А значит, вопрос состоял всего лишь в том, прогрессивна она или нет.

Собственно, этот вопрос существовал только для наших оппонентов – то бишь для всего остального мира… Но борьба с превосходящим противником – это всегда было столь же рискованно, сколь и благородно.

А наша философия, наша мечта вовсе не была чужда благородству – о нет!

Напротив. Благородство было в самой ее крови, в самой сути.

Некое благородное безумие. Один ничтожный шанс из тысячи: быть может, нам повезет, и окажется…

Окажется, что пресловутые «законы исторического развития» сегодня как раз на нашей и ничьей другой стороне.

…Остаток этого дня я провел за драгоценными моими канцелярскими, изжелто-коричневыми папочками, за сухими выписками из архивных дел, пестрящих кровавыми подробностями газетных вырезок и только своими кратенькими, скупо сформулированными на школьных листочках в клеточку предположениями. Я, словно в последний раз, любовно сортировал документацию, делал аккуратные сносочки-примечания, кое-что, находившееся ранее только в рукописном виде, перепечатал и вывел на принтере – словом, занимался всей той нудной, но совершенно необходимой ерундой, когда нужны только время, усидчивость и знание правил оформления всей этой рутины. Необходимость этой работы заключается не только в том, что твой труд становится доступен для восприятия прочими грамотными носителями того же языка, как и тот, на котором он написан, но и в том, что порой, во время очередного раскладывания старой и уже набившей оскомину проблемы, в голову приходят совершенно новые, неожиданные и дерзкие мысли, позволяющие взглянуть на дело с совершенно другой стороны. У меня у самого сотню раз такое бывало, и я знаю множество людей, которые могут подтвердить справедливость этого утверждения.

Конечно, сегодня я не мог уже выдумать ничего принципиально нового, но передо мной такой задачи и не стояло: основная схема была уже выстроена, и легко и естественно, словно сами собой укладываясь, вырастали на собранном материале, на твердом фундаменте фактов аккуратные, стройные ряды кирпичиков-предположений… Да, здание требовало еще косметической отделки, кое-где нужно было подштукатурить стены, побелить потолок, вставить двери в проемы и стекла в окна, но главное, стены были уже выстроены, они поднимались легко и гордо, ровно, без малейшего напряжения, так что я был уверен, – да, – я чувствовал, все сделано правильно, и основная концепция моих рассуждений найдена верно, и значит, я прав, прав, и не зря были потрачены эти полтора мучительных года.

И все это было радостное, ни с чем не сравнимое чувство. Знаю: это было чувство удовлетворения, уверенного осознания хорошо выполненной работы и сладкого, щемяще интимного понимания того, что работа эта твоя очень нужна, что где-то в больших светлых городах результатов ее ждут не дождутся серьезные, занятые важным делом люди, люди родственные тебе, ведь им тоже знакома эта радостная, щемяще интимная мука и страсть.

Так я проработал до самого вечера, а вечером, под тихое тиканье часов, приглушенные вопли популярной секс-бомбы, доносившиеся от соседей сверху и, словно бы угасающее, но все никак не способное погаснуть совсем тление забытой в пепельнице сигареты, состоялся у нас с Марийкой разговор, разговор вполне мною ожидаемый, но оттого не менее тягучий и неприятный.

Ведь так бывает: знаешь, что заболит, и вроде бы смирился уже с предстоящей болью, и как будто бы уже ждешь ее, и вот она приходит, и получается у нее это как-то совершенно неожиданно, и ты уже не думаешь о том, что знал, что был предупрежден о ее визите, а только лежишь с закрытыми глазами и тихо стонешь сквозь зубы.

– Влад, мы сможем еще вернуться сюда? – прямо спросила меня она.

Я глотнул воздуха, с мазохистским наслаждением втягивая в себя ненавидимый никотиновый смрад. Ответил.

– Вряд ли. Если даже это и произойдет, то не через один десяток лет. И это будет уже совсем не тот город, в котором ты родилась.

– Понятно, – спокойно констатировала она. – Значит, друзей, работу – все это придется бросить.

Я стиснул зубы.

– У нас тоже болеют, и нам тоже нужны врачи. Ты найдешь себе дело.

– Ты знаешь, что я не об этом.

Визгливые вопли сверху вдруг стали громче.

– Здесь я действительно нужна, здесь клиники переполнены и каждая медсестра на вес золота, что уж говорить про дипломированных специалистов… У вас, мне так думается, довольно и своих докторов. Я читала где-то, в вашем регионе это одна из самых популярных профессий.

Да, я знал об этом.

– Да и методики лечения у вас наверняка здорово от наших отличаются. А значит, это еще большой вопрос, будет ли котироваться мой диплом.