Три глотка одиночества

– Я зайду к тебе около двенадцати…

– Договорились. Если я понадоблюсь, ты найдешь меня… А, впрочем, я ведь не могу сказать, где буду в следующий момент.

И я ушла. Мне нужно было побродить немного по этому миру, решить для себя то, что важно, и оставить без внимания все другие вопросы. Немного помечтать. Немного побыть одной.

Я ведь совсем не такая железная, как это кажется.

– Леди Анна, куда вы? – крикнул Старый Жак, когда я выходила через ворота.

Жак – тот самый горбун, что встречал меня в первый раз. Хороший человек и заодно мажордом замка. Кажется, безнадежно влюблен в свою хозяйку. Он ей слишком предан, он ее покой ни за что не нарушит.

Безумец? Глупец?

Я не знаю, известно ли об этом самой Элеоноре. Мне все стало понятно в один короткий миг, когда я увидела взгляд, которым он провожал ее на охоту. Так не может смотреть слуга. Так не смотрит отец. Так может смотреть только мужчина, долгие годы молчаливо сходящий с ума от страсти к обожаемой и недоступной женщине.

Но ни на минуту не забывая о своем уродстве, он даже в фантазиях не позволит себе коснуться губами краешка ее юбки. Я это знаю точно. Я помню тот его прощальный, короткий, все объясняющий взгляд.

Справедливость? Да где же вы ее видели? В каких таких сказочных дебрях отыскали этого волшебного зверя? И каков он на вкус? Горький, кислый, приторно-сладкий?

Пулей какого калибра, оружием какой модели застрелили вы ее, эту вашу фантастическую химеру? Сразу ли она сдохла или промучалась немного в агонии?

Те, кто убили мою семью, тоже, наверное, встречали госпожу Справедливость в каких-нибудь своих тайных лесах.

Я надеюсь только, что немногие из тех, кто разорил тогда наш старый, наш славный, веселый и гостеприимный Дом, немногие остались в живых. Я надеюсь, что смерть их была мучительной, равно пропорциональной подлости и низости их поступка.

Но и это, если честно, слабое утешение. Вовсе и не утешение даже, если уж совсем начистоту…

Мамочка, милая! Ну почему же ты это позволила? Как же такое беззаконие, такую глупость могла допустить?..

Кара, неужели ты со своим умом, со своим знанием людей и ситуаций, не могла предвидеть восстания трех конкурирующих Домов?.. Они же угрожали нашей семье давно, с незапамятных времен грезили о принадлежащем Гольцам Престоле.

Кара, как же все это могло произойти?

И как же вы могли нас с Валентиной тогда совсем одних оставить? Как же так, мамочка?

***

Я вернулась поздно, когда в небе уже мерцали холодным блеском белые звезды, когда ворота замка были уже закрыты, отчего мне пришлось барабанить по ним кулаком. Как и следовало ожидать, на стук ответили далеко не сразу, но я не раздражалась: мне казалось, так и должно было быть.

Я больше не беспокоилась и не переживала, в моей душе прочно поселилось какое-то инфантильное равнодушие, словно бы я сказала судьбе «будь что будет» и отреклась от всякой ответственности за происходящее. Это было странное и, наверное, опасное настроение, но, если честно, мне сейчас было совершенно, абсолютнейше, без всяких поправок, полутонов и оттенков – все равно.

Наверное, на какой-то из этих странных дорог я разучилась доверять и разучилась надеяться – просто так, безоговорочно, с полной самоотдачей. Я как-то больше теперь ждала неприятностей да и не была так уж уверена в появлении Элеоноры.

И тем не менее она пришла. В положенный срок, со свечой в руках, укутанная каким-то ветхозаветным плащом. Точно такой же протянула и мне…

Недоумевая, я все же взяла.

– Накинь, – прошептала Элеонора. Интересно, а почему так тихо? Для создания романтической обстановки, так, что ли? Так она, обстановка эта, и без того не в меру романтическая, на мой неискушенный взгляд…

Куда уж больше.

– Выйдем на улицу. В твой так называемый Пурпур уходить лучше не из помещения.

«Так называемый»… Забавно, забавно…

Мы спускаемся черным входом. Негодующе скрипит старая деревянная лестница.

– По-моему, тебе не помешало бы починить ступени.

– Ничего не поделаешь… Ты не могла бы чуть-чуть помолчать?

Я могла и не чуть-чуть. И я молчу. Говорить на самом деле нам не о чем, а плоские шутки – не такое уж и великое развлечение, к сожалению.

Скрип лестницы становится уже почти нестерпимым. На мое счастье из темноты возникает узкая дверь. Элеонора берется за витую ручку первой.

– Идем. Или ты передумала?

Насмешливо улыбнувшись, я ступаю за ней. Разве имела я право изменить свое решение?

Разве могла я передумать?

***

В Пурпур мы ушли как-то сразу, темнота сделалась глубже, небо поднялось еще выше.

Рамки привычного мира раздвинулись, значит, все нормально, все идет по плану, волноваться не о чем.

И это есть хорошо.

Элеонора зябко повела плечами.

– Похоже, тут холодно. Пойдем быстрее, может быть, хоть так согреемся. Надеюсь, ты ничего не имеешь против долгой ходьбы?

Я вздохнула.

– Даже если бы и имела, какая разница…

Она кивнула. Не то что бы стремясь разделить мое мнение, а просто так, из необходимости как-то отреагировать на поданную мной реплику.

Почти как в театре…

Шли мы долго. Бродили в каком-то тумане, неизвестно кем и когда насланном. Туман был густой и почти материальный, мне казалось, что пробудь мы там слишком долго, непременно бы захлебнулись.

Но этого, к счастью, не произошло. Только мы все шли и шли куда-то в серую бесконечность и, казалось, этому не будет конца.

Я держалась за Элеонорину руку, а больше всего на свете боялась, что рука исчезнет, растает в густом тумане.

А туман был и вправду густым. Я не видела в нем даже Элеонориного лица, только край плаща да эту самую руку, протянутую мне из тумана…