Лихомара

Моня убрала ногу с более высокой ветки, села на нижнюю и сказала:

– Папочка, лови меня! Я поняла, что тоже проголодалась.

– Оцараписа еще называли «Великий кот». По-древнеегипетски – «Великий миу». О как!

– «Миу» – это «кот»? – догадался Мурик.

– Да. Кот, – подтвердил Ах-Ты.

– И я – миу?

– И ты. И я. Только сейчас никто древнеегипетского не знает. Поэтому никто к нам так не обратится, понимаешь ли… А к Оцарапису обращались: «миу» и еще «великий», потому что он был фараоном. Особенно помощник обращался, Рамзес Второй.

– Э… что-то я запамятовал: фараон – это…

– Фараоны, красавец, это правители Древнего Египта, миу. И еще кое-кто к ним примазался. Рамзес, например. Вроде как он тоже Древним Египтом управлял, то, се…

– А Оцарапис не сам, значит?..

– Как это не сам? Сам, конечно. Когда не спал. Ну, котам же спать надо много. И на это время понадобился вроде как помощник по хозяйству.

– А почему этот Рамзес – второй? – спросил Мурик.

– Первый тоже был, но его Оцарапис выгнал. Да и второй попался – тот еще фрукт. Он вообще был не миу – просто человек. И он, понимаешь ли, воевать повадился. Только Оцарапис уснет – он воевать.

– Воевать? – удивился Мурик. – С кем?

– Говорят, какие-то хетты. Не знаю, не слышал про такую породу.

– Я тоже не слышал, – поспешно сказал Мурик.

– И вот Оцарапис говорит: «Слушай, – говорит, – ты, Рамзес, хорош воевать! Мы, миу, любим спокойную жизнь. А то я до тебя прогнал уже одного Рамзеса, и тебя прогоню». А тот ему: «О, Великий миу! Если я сейчас перестану воевать, эти хетты нас победят. И не станет у тебя ни рыбы, ни мяса, ни молочных продуктов». Одно слово – фрукт!

– Да… – протянул Мурик. – Мне и то лучше. А тут вроде фараон, а не поспишь толком, за рамзесами надо следить…

– Но Оцарапис-то был мудрее всех котов всех времен и народов! – напомнил Ах-Ты. – И он говорит своему Рамзесу Второму: «А ты заключи с ними мирный договор, о как! Чтоб вообще больше никогда не воевать. Чтоб, наоборот, делиться, – рыбой там, или молоком, – если у кого не хватает. И договор этот, – говорит, – надо высечь на камне, чтоб никто не отвертелся. Понял?»

– И как Рамзес? Понял?

– Понял, – сказал Ах-Ты. – Так и был заключен самый первый мирный договор.

– И на камне высекли?

– А то!

– Рамзес?

– Ну, не коту же высекать!

Тут за спиной у Мони завопила Горошина:

– Монечка, идем чай пить!

– Ы-ы-ы! – сказала Моня. – Опять Буланкина пришла?

– Пришла Семеновна…

– Это другое дело, – проворчала Моня.

Алевтина Семеновна вынимала из пакета коробку с тортом.

– Оказывается, у станции продается, – стрекотала она. – Здравствуй, деточка! – Это Моне. – А то неудобно приходить к вам на чай с пустыми руками. У вас такой пир всякий раз!

– Да что вы, Алевтина Семеновна! – возразила Бабуля. – Какой там пир!

Алевтина Семеновна взглянула на нее поверх очков.

– Ой! А вы постриглись! Да как удачно!

И потом на Моню:

– Деточка, правда, удачно?

– Нормально, – сказала Моня. – Только опять не покрасилась…

– Да? Ну, расскажи мне, что там в Ямищеве? Я сто лет не была. Роща стоит еще, пруды не пересохли? Ты купалась?

– Купалась, – кивнула Моня. – Потом еще на дуб слазила…

– Ой, как интересно! – воскликнула Алевтина Семеновна. – Если б ты знала, как я всегда мечтала забраться на дерево, хоть на какое-нибудь! Ведь когда смотришь сверху, все совсем по-другому. Но при моем росте это дохлый номер.

– Надо, чтобы кто-нибудь подсадил, – посоветовала Моня.

– Некому было, деточка. И, в итоге, я даже на собственный чердак не могу теперь залезть, посмотреть оттуда на сад. Там ногу некуда поставить, хотя у меня тридцать третий размер.

– Можно к нам… – предложила Моня.

– Правда? – обрадовалась Алевтина Семеновна. – Может, я действительно поднимусь на минуточку… Так интересно…

Тут с нее свалились очки и упали на торт, который, впрочем, стал от этого даже симпатичнее.

Может, это из-за очков, но по лестнице Алевтина Семеновна поднималась, держась не за перила, а за верхние ступеньки. Как будто на дерево карабкалась. Вскарабкавшись, она заметалась между одним окном и другим, приговаривая:

– Боже! Какой обзор!

Моня подумала: «Какая она все-таки хорошая, когда не читает стих про сороконожку!» А вслух сказала:

– А знаете, с дуба даже привидений видно. Не то, чтобы я им обрадовалась, но, наверно, они просто на такой высоте обычно летают. На уровне нижних веток.