Моня кивнула. Врать нехорошо, конечно, но, раз Буланкина сама спросила, то пускай думает, что через забор, и не ругается с Шурой.
– Бабушка сказала, что надо прямо утром принимать, я и торопилась.
И это-то правда, кстати.
– А почему не позвала?
Буланкина взяла коробочку с таблетками.
– Ну, что там у тебя? А… Хорошо. Что, горошек-то душистый так и не выбросили?
– Нет, – ответила Моня. – Посадили.
Буланкина уставилась на нее сквозь очки.
– Это лихомарские цветы.
– То есть как? – удивилась Моня.
– Так. Их тебе лихомара дала.
– Мне их дачница дала, – возразила Моня. – Как это… со второго сектора! Из-за речки, в общем. Тетя Маша.
– Ага, тетя Маша! – усмехнулась Буланкина. – В длинной юбке? В блузке с рюшами? Белая вся? Говорю тебе, лихомара это, из болота. Она так в лесочке гуляет, дачницей прикидывается. А сама высматривает, кого к себе в болото зазвать. Вот теперь ждите, она вас по горошку отыщет! А вы еще сестру твою Горошиной зовете.
Моня почувствовала, что замерзла. Лучше топать в Ямищево под открытым солнцем, чем стоять в этой тенище!
– Извините, мне пора, – сказала она как можно вежливей. – Можно, я через калитку выйду?
– Можно, – разрешила Буланкина. – А то еще забор сломаешь.
Она со стонами вытащила ноги из тазика и, не вытирая, сунула в тапочки.
– Пошли, я тебя через ту калитку выпущу.
– Дальнюю? – испугалась Моня. – Ой… а можно, я на улицу?..
– Зачем тебе на улицу? А в лесок ты почему не хочешь? Заодно клубнику бы мне помогла обработать…
Буланкина посмотрела на нее исподлобья, совсем как корова фермерши Лиры. Моня растерялась. Как бы это попроще объяснить, почему она не хочет в лесок? И тем более, обрабатывать клубнику! Почему-то на языке вертелось слово «деточка», что на участке у Буланкиной было совсем уж некстати.
– Потому что меня Алевтина Семеновна ждет! – выпалила она.
– Еще одной дома не сидится, – проворчала Буланкина. – Ну, это до поры, до времени…
– Что? – не поняла Моня.
– Ничего. Подожди, я ключи возьму.
Пока Буланкина отпирала свои два замка, Моня думала, что скажет, когда Алевтины Семеновны на улице не окажется. Ведь как ей там оказаться, если все остались ждать у Шуры Никитиной! А может, она вообще уже ушла домой, встречать бабулю с Горошиной. Но, что удивительно, за калиткой стояла Алевтина Семеновна и ждала.
– Доброе утро! – поклонилась она Буланкиной.
– Здрассте, – буркнула Буланкина и захлопнула калитку.
Алевтина Семеновна заглянула Моне в лицо с таким видом, будто хотела проверить, не поднялась ли у нее температура.
– Идемте! – шепнула ей Моня, и от буланкинской калитки они поспешили к Шуриной.
– Ну, что? – подскочила к ним тетя Валя. – Отдала? Что ты там видела?
– Музейную мебель, – ответила Моня.
– Ишь ты! – заметила Шура Никитина.
– И много тазиков с водой. Она в них мочит ноги.
– Я ж говорю: ни к чему ей лекарство! – возмутилась тетя Валя. – Если б суставы болели, она бы куталась, а не баландалась бы в холодной воде. Тьфу! Зря только время потратили.
Носков поглядывал на Моню озабоченно и, кажется, хотел выяснить, не пытались ли ее заколдовать, но не стал при взрослых. Моне-то было уже все равно, слышат они, или нет.
– Прикинь: Буланкина катит бочку на наш душистый горошек, – пожаловалась она. – Говорит, если я его не выброшу, Верке будет плохо!
– Душистый горошек! – воскликнула Алевтина Семеновна. – Это ведь мой любимый цветок! Розы на первом месте, он на втором. Почему же я его у вас еще не видела?
– Горошек у Машки шик-карный в этом году! – подхватила тетя Валя. – Она же его мимо меня домой тащила.
И прибавила, наклонившись к Моне:
– Ничего с ним не делай, слышишь? Буланкина все вр-рет!
У калитки Алевтины Семеновны дожидались Бабуля с Горошиной.
– Вот они, мои дорогие! – застрекотала Алевтина Семеновна, обращаясь, в основном, к Горошине. – Какие прекрасные у меня сегодня гости! Мы сейчас пойдем нюхать розы, потом будем читать стихи, а потом, может, еще и сами что-нибудь сочиним…
– Ну, я уже сочинила, – сказала Горошина.
– Серьезно? Так почитай нам, пожалуйста!
Горошина с торжественным видом проговорила:
– Город такой тоскливый,
Город такой визгливый!
– Умница! – похвалила тетя Валя. – Так и есть. На даче лучше.
– Боже мой! – вскричала Алевтина Семеновна. – Растет вторая Вера Инбер! Ты знаешь, что стих про сороконожку придумала Вера Инбер? Тоже Вера, ты представляешь?