Осколки сознания. История не одного психического расстройства

Осколки сознания. История не одного психического расстройства
Наталия Порывай

Научно-художественный (психологический) роман, раскрывающий тайны расколотого сознания, которое главная героиня собирает по кусочкам, пробираясь сквозь непонимание близких и разрушающих ее душу поступков человека, называющего себя другом.Параноидальная шизофрения и пограничное расстройство личности – вот два кита, на которых держится сюжетная линия, обволакивая их психологическими метаморфозами.Основано на реальных событиях.

Осколки сознания. История не одного психического расстройства

Наталия Порывай

© Наталия Порывай, 2020

ISBN 978-5-4498-0186-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Непростая история девушки, которой пришлось отдаться в лапы безумия и познать тайны больного сознания. Собрать воедино осколки и принять новую реальность.

Параллельно сюжету книга погрузит вас в один из красивейших городов мира – старый и величественный Киев. Его уютные улочки и шумные площади, его знаменитый Днепр и возвышающиеся над ним Днепровские склоны. И даже старенький трамвай, который стал для главной героини колыбелью.

Книга написана в научно-художественном жанре и будет интересна всем, кто интересуется психологией, развитием личности или просто любит читать запутанные истории.

Она раскрывает тайны расколотого сознания, которое главная героиня собирает по кусочкам, пробираясь сквозь непонимание близких и разрушающих ее душу поступков человека, называющего себя другом.

Если вы хоть раз задавались вопросом:

– А как этот мир видят другие, отличные от нас люди?

– Как распознать шизофрению?

– Что такое пограничное расстройство личности? Какова его симптоматика?

– Как помочь другу или близкому человеку, у которого ментальное расстройство?

То эта книга для вас!

Параноидальная шизофрения и пограничное расстройство личности, вот два кита, на которых держится сюжетная линия, обволакивая их психологическими метаморфозами.

Максимально научно. Максимально доступно. Максимально откровенно.

Основано на реальных событиях.

Первая часть. Профессор

Профессор, преподает не науку, а собственные мысли,

т.е. свои научные недоразумения.

© Василий Ключевский

Преподавание – последнее прибежище слабых умов

с классическим образованием.

© Олдос Хаксли

1. Институт

Я переступила порог аудитории, учебного заведения в котором мне предстояло получить высшее образование. Это был Киевский экономический институт менеджмента, на учебу в котором меня уговорила мама, утверждая, что мое увлечение рисованием денег не принесет, а мне нужно хорошее образование, которое определит мое будущее.

Будущее – то, куда я отказывалась смотреть, не желая взрослеть и принимать на свои плечи груз ответственности за свою жизнь. Еще больше меня пугало то, что по окончании института, мне придется идти работать, а значит, я не смогу больше прятаться за спинами людей, которые сейчас несут за меня ответственность. Мне придется соприкоснуться с ненавистным для меня миром людей, и осознание этого заставляло мою голову выплясывать безумные хороводы в белоснежном тумане. Головокружение, как защитная реакция убегания от мира, во время невозможности, закрыться в своей комнате или, как минимум, надеть наушники, включив плеер на полную громкость, дабы не слышать происходящего вокруг, мнимо убегая в другую реальность.

Еще пару лет назад, я боялась института, чувствуя неуверенность в своих силах к знаниям, несмотря на то, что в школе была отличницей. Сейчас, сделав шаг навстречу своим опасениям, я неуверенно продвигалась вперед, сквозь непреодолимое желание бежать без оглядки от тех, кто наполнял это заведение. Я не любила людей, и мне всегда было сложно находиться в обществе, особенно если со всех сторон давили стены.

Здесь ничто не отличалось от школы, которую я закончила пару месяцев назад, и которая так же меня убивала. Те же парты, та же доска. Внутри что-то сжалось, от предчувствия новой волны неуверенности, но я прошла первые ряды, направляясь в конец аудитории, чтобы занять ее самый дальний угол – желание забиться подальше, максимально ограничивая себя от присутствующих. Вот только пока никого не было, ведь моя пунктуальность была настолько выточена, что я приходила всегда на полчаса раньше положенного времени. Не потому что я так спешила начать учиться или боялась что-то пропустить, я просто никогда не могла зайти в помещение, когда там уже собрались люди. Мысль о том, что внезапным появлением я могла лишний раз привлечь к себе внимание, сковывала все внутри. И если случалось так, что я опаздывала, то несколько минут нерешительности перед закрытой дверью, заканчивались быстрым уходом. Уходом от опасности.

Минуты ожидания неизвестности казались всепоглощающей вечностью, из которой невозможно было вырваться. Я не выкладывала на стол письменные принадлежности, борясь с желанием встать и уйти, пока меня никто не увидел. В аудиторию начали подтягиваться другие студенты, которые в шахматном порядке занимали парты. Кто-то, заходя, здоровался, кто-то, молча, проникал в уже формирующуюся группу. Я понимала, что мне просто нужно продержаться в отведенное на лекции время, после чего смогу снова уйти в свою безлюдную жизнь. Несколько часов ада – как я назвала свою учебу.

Первая лекция у нас была по экономике. Это было настолько скучно, что я 1,5 часа активно боролась с желанием заснуть, которое слегка притупило тревогу. Уже тогда я задалась вопросом, зачем мне вся эта экономика, если мне нравится рисовать? Но моим родителям это было не объяснить. Они считали, если у меня есть способности к математике, то я обязательно должна получить экономическое образование! А если разобраться, то способности у меня были ко всему. Все изучаемые предметы мне давались легко, вот только интереса почти ни к чему не было. Единственное, что я полюбила в старших классах, это русский язык и литературу. Мне нравилось писать сочинения, нравилось письменно отвечать на контрольные вопросы по прочитанным произведениям. Нравилось, что моя учительница уделяла мне повышенное внимание, давая более трудные задания, уча меня тем самым писать лучше. Она всегда говорила «Ты можешь лучше!». И я старалась. А математика, будущее рядом с которой мне пророчили, была самым нудным предметом после истории, которую я так же не любила. И кто бы мог подумать, что я продолжу свое образование, заполняя страницы новыми цифрами, формулами, расчетами? Любой, но не я!

Второй предмет оказался не таким безжизненным, как подруга царицы наук, у нас была культурология. Если честно, этот предмет, объединяющий в себе все науки в безразборную кучу, показался мне абсолютно бессмысленным. Если бы не преподаватель, который, казалось бы, сам тащился от своей дисциплины, мне бы просто не удалось и дальше поддерживать организм в функции «бодрствование».

Александр Эдуардович Богданов, так звали нашего педагога по культурологии, странным образом расположившегося не за столом, а на нем, неуклюже свесив ноги, руками упираясь в столешницу. Мужчина его возраста (выглядел он лет за сорок) смотрелся достаточно забавно в таком положении.

– Так вот по Фрейду, по Фрейду, – повторял он не то для того, чтобы мы лучше запомнили, не то для того, чтобы не запутаться самому. – Гроза, это фаллический символ.

– Мучает ли вас гроза по ночам? – неожиданно обратился он к одной из студенток, пронзив ее взглядом. Она не успела опомниться, как он продолжил свой увлекательный рассказ, повествуя о пятилетней девочке, которая застала своих родителей занимающихся любовью.

Студенты слушали с неподдельным интересом о бессознательном, сексуальной энергии, неврозах и фаллических символах, как под гипнозом впитывая эти разрушительные истории, даже не догадываясь, что половину из них Александр Эдуардович придумал сам, чтобы привлечь к себе внимание. И тактика, проверенная годами на тысячах студентах, его не подвела. Казалось бы, всем понравился этот непринужденный воспитательный процесс и довольно интересный педагог, который заражал желанием узнать его предмет лучше.

Выйдя из аудитории на перемене, я прошлась по коридору, уже не чувствуя такой тревоги, что одолевала меня по приходу в институт, и остановилась возле стенда, где были представлены наши педагоги. Меня привлек портрет нашего культуролога, который совершенно не вязался с тем мужчиной, который только что читал нам лекцию. На фотографии он был в строгом костюме (мы же его наблюдали в джинсах и свитере, из-под которого выглядывала рубашка с не застегнутым воротом), но больше всего меня смущал его взгляд. Я много лет провела за рисованием именно глаз, через которые всегда пыталась передать чувства и ощущения человека, но здесь, как ни смотрела, не видела ничего. Во время лекции этот человек показался мне живым и открытым, здесь же он был абсолютно пустым.

Перед тем как уйти, я еще раз взглянула на эту страшную фотографию, прочитала имя под ней, пытаясь зацепить его в памяти, и направилась обратно в аудиторию.

2. Традиция двух пар

Второй день не был настолько пугающим, как первый, но встреча с людьми не переставала рвать на части неокрепнувшее за ночь сознание. Мое тело водрузилось за дальнюю парту, и хоть вблизи меня никто не сидел, голова продолжала предательски болеть, как будто зажатая в тиски, которые с каждой минутой сжимались все больше. Вместо тетради по предмету, я открыла потрепанный блокнот, в котором вела дневник и стала записывать свои мысли, чтобы хоть как-то разрядить ужасающую обстановку:

Вокруг меня снова люди. Неужели я так и не научусь нормально переносить это общество? Мне больно. Очень больно. Голова под тяжелым прессом, трудно дышать и снова чешутся руки.

Так я описывала свои привычные ощущения, которыми награждала меня моя природа зверя. Головные боли давно уже не удивляли. Расчесанные в локтевых сгибах руки, хорошо скрывались под одеждой. А вот невозможность дышать, создавала реальные проблемы, в борьбе с которыми я всегда проигрывала. Единственное, что можно было сделать, чтобы хоть как-то облегчить свою участь – отсидев несколько пар, уйти домой, не присутствуя на остальных. Я прогуливала школу со второго класса, что могло помешать прогулять институт?

Уже в конце недели у меня сложилась традиция двух пар, больше которых я не могла себе позволить.

Выдержав установленный срок, я направилась в туалет, чтобы переждать поток студентов слоняющихся по институту, а в особенности курящих возле него. Объясняться с кем-либо по поводу моего раннего ухода не хотелось.

И вот долгожданный звонок, и стихающие через несколько минут голоса, разбегающихся по аудиториям студентов. Повисла приятная тишина, и я позволила себе покинуть убежище. Уже в конце коридора, когда я завернула к лестнице, ведущей на улицу, меня остановил знакомый голос, который, правда, был совершенно неприятным на слух, хоть и вызывал симпатию:

– У Вас уже закончились лекции? – Это был культуролог, который приветливо улыбался той, что в растерянности не смогла даже соврать: