В погоне за солнцем

– Какая жуть. Покончить с собой, практически на глазах у всей школы. Может, он это сделал специально? Ради славы?

– Мам, если можно, сменим тему, – мягко просит Дима. – Агата очень переживает из-за случившегося.

– Хорошо, хорошо. Светлая память вашему преподавателю. Знаете, детка, я всегда уважала преподавателей, поддерживающих инициативу творческих детей. И, признаться, ничуть не удивлена, что вы и Вильчук, как бы это сказать, нашли общий язык. Я немного его знала. Он производил впечатление довольно эксцентричного человека.

– Что вы имеете ввиду? – Агата чувствует, как дрогнули пальцы на бокале.

– Вы не обидитесь, если я скажу, что нахожу вас довольно необычной, странной что-ли. Я это без всякой задней мысли.

– Я понимаю.

– Для творческой личности – это даже хорошо! – Лазарева, махнув рукой, невинно улыбается. – Видимо, вы были необычным ребенком?

– Агата была необыкновенным ребенком, – поправляет Дима и подмигивает ей, – и работы ее – такие же. Знаете, – он поочередно смотрит на родителей, – просто уникальная реалистическая техника письма! Агата писала мой портрет и…

– Мы даже не ставим это под сомнение, – Лазарева сверкает глазами в сторону Агаты, – и все-таки быть художником в современном мире… Далеко не все талантливые художники могут реализовать себя в профессии. Подобный выбор, если хотите знать – связан с огромным риском, тем более для девушки не имеющей… реальной опоры под ногами. Упорства у вас безусловно хватит, но дело ведь не только в этом. Можно потратить годы, и ничего не добиться. Нет никаких гарантий, что аудитория будет принимать ваше творчество так же восторженно, как мой сын. На современном небосклоне живописи лишь немногие творцы достигают значительных высот. Особенно это касается России, в которой почти не осталось известных художников. Взять хотя бы вашего преподавателя – всю жизнь занимался живописью, а заговорили о нем только после его смерти.

– Мам…

– А что я такого сказала?

– Мне нравится то, чем я занимаюсь, Вероника Аркадьевна, – Агата берет тон человека, способного за себя постоять. – Более того, живопись – моя страсть с самого детства. Я не вижу себя ни в какой другой профессии. Мне не нужна слава, не нужен успех, я занимаюсь живописью не поэтому. Просто я – художник и должна самовыражаться, а для всякого художника, строит ли он здания, сочиняет симфонии или пишет картины, его работа это единственный способ дальнейшего постижения жизни и единственный смысл существования. Поэтому я не считаю, что чем-либо рискую, даже не имея, как вы сказали, реальной опоры под ногами.

– Если вы намерены удачно выйти замуж, тогда вы действительно ничем не рискуете, – сухо вставляет Сергей Афанасьевич. Все оборачиваются. Выражение лица хозяина дома по-прежнему не выдает никаких эмоций.

– Агатка, знаешь что нужно, чтобы картины заняли достойное место в истории живописи? – Дима спешит нарушить неловкую паузу. – Нужно хорошо кушать. Художнику нужны силы, а ты ничего не ешь! Даже к жаркому не притронулась, а мама ведь так старалась!

– У меня идея, – Лазарева поднимается. – Пойдемте-ка, организуем вместе десерт, детка. Может, это разбудит ваш аппетит?

– Конечно, – Агата торопливо поднимается, нечаянно задев вилку, которая со звоном падает на пол. – Ой… Простите.

– Да ну, пустяки, – Лазарева дружески обнимает Агату за плечи и ведет на кухню. – Заодно покажу вам дом.

Дима одобрительно провожает их взглядом, но, вопреки ожиданиям, его мать не собирается показывать дом Агате. Скрывшись из поля зрения Димы, хозяйка дома моментально меняется в лице. Ее глаза становятся еще более черными, губы плотно сжимаются, она тут же отстраняется от Агаты.

Агата понимает, что происходит. Лазарева сделала огромное одолжение, потакая прихоти сына, и знакомство с его так называемой девушкой, было организовано с единственной целью – доставить удовольствие избалованному ребенку, топнувшему ножкой, требуя удовлетворения нелепого каприза. И ничего, что его ножка давно сорок шестого размера.

Вероника Аркадьевна не считает Агату подходящей партией для своего единственного сына и уводит ее из-за стола вовсе не для того, чтобы познакомиться поближе или обменяться женскими секретами, а лишь для того, чтобы покончить с ней. Раз и навсегда.

«Может, это не так уж и плохо оказаться с ней с глазу на глаз? – Агата тоскливо оглядывается в направлении столовой, где остался Дима. – Можно будет откровенно поговорить без надзора ее мужа. Она – женщина, у нее есть сердце. Она должна понять!»

Агата готовит в уме целый монолог, желая объяснить, что для нее значит Дима, но не успевает и рта раскрыть.

– Ну, что ж, детка, давайте поговорим начистоту, – Вероника Аркадьевна заводит Агату на кухню.

– Давайте. Только позвольте…

– Нет уж! – интонация Лазаревой кардинально меняется. – Позвольте сначала мне, – она открывает стеклянную дверцу шкафчика и вынимает изящные, фарфоровые чашки. – Вы милая. Я вижу, вы отлично справляетесь с ролью вежливой, сдержанной, воспитанной девушки, но прекрасно понимаю, что вы представляете из себя на самом деле, – Лазарева ставит чашки на поднос. – «Казаться» и «быть» – не одно и то же, – невозмутимо продолжает Лазарева. – Кроме того, наслышана о проблемах в вашей семье: отец-алкоголик, мать не в своем уме, жизнь у вас – не сахар, да еще эта одержимость живописью… Конечно, я вам сочувствую, не дай Бог пережить все то, что пережили вы, – Лазарева стучит по столу. – Я могла бы долго ходить вокруг да около, но, раз уж дело дошло до того, что Димуля приводит вас в дом, думаю, мне следует сразу же объясниться с вами, дабы развеять иллюзии.

– Вероника Аркадьевна… я люблю Диму. Разве может быть что-то…

– Ну разумеется любите! – Лазарева приторно улыбается и наливает кипяток в чайник. – А как же вам его не любить? А материальные блага вас, естественно, интересуют постольку-поскольку. Я вполне допускаю, что случайное знакомство между молодыми людьми из разных социальных слоев может перерасти в некое чувство, но у вас с Димулей нет будущего. Да вы и сама – умная девочка, это прекрасно понимаете. Юность мимолетна, а жизнь длинная, сложная, – Лазарева принимается неторопливо нарезать пирог. – Жизнь необходимо тщательно, стратегически планировать, и это не просто слова, это жестокая необходимость. Людям с такими амбициями и претензиями как у вас, ох, как не просто живется…

«Как же она наслаждается собой, упивается своей властью! Именно в такие минуты жизнь этой женщины приобретает смысл. Но если она надеется, что я сейчас расплачусь…»

– Не думайте, что у меня есть какие-либо предрассудки по поводу разницы в социальном положении, – спокойно продолжает Лазарева. – Просто я прожила больше вас и лучше знаю, как устроен мир. Вы, конечно же, сию минуту не распрощаетесь с Димулей – это невозможно. Я не какой-нибудь лютый зверь, и прекрасно все понимаю, но совершенно бессмысленно затягивать и усложнять эту ситуацию. Уверяю вас. Напрасно время потратите, пытаясь его удержать, и себе причините лишнюю боль. Неужели вы сами не чувствуете, что ваши отношения с моим сыном даются ему с трудом?

– Ничего такого я не чувствую. Я знаю, что он любит меня…

Лазарева вручает Агате поднос, на котором аккуратно по четырем тарелкам разложен миндальный пирог:

– Мы поняли друг друга, детка?

– Вероника Аркадьевна, – Агата пытается сохранять хладнокровие, но всем телом ощущает тряску, – в моей семье действительно есть определенные сложности, но какое это имеет значение? Вы же видите что я за человек. Мне не нужны ваши деньги, мне нужен только ОН!

– Вы ЕГО не получите.

– За что вы так со мной? Что я вам сделала плохого?!

Лазарева бросает на Агату снисходительный взгляд и по-матерински приглаживает ее светлые, доходящие до середины спины, волосы. В этом прикосновении улавливается какая-то недоброжелательность, нечто оскорбительное: где уж тебе, бедной сиротке, сделать мне что-то плохое.

– Так вы услышали меня? – переспрашивает Лазарева, дав понять, что не намерена продолжать разговор.

– Да…

– Вот и замечательно, – Лазарева берет прежний гостеприимный тон и радушно смеется. – Пойдемте, попробуем ваш пирог!

Глава 4

– Ты не задумывалась, почему мы – люди так часто болеем?

Мы болеем постоянно, от рождения до смерти. Почему?

Ты бы поверила, что виной тому твое собственное подсознание? Голос, который время от времени нашептывает на ухо то, что ты не осмелилась бы рассказать даже самым близким. Голос, который управляет твоими тайными помыслами. Неосознанный, подавленный, отодвинутый в сторону повседневными заботами. Требуется мужество, чтобы принять его, ведь это голос хранителя твоего внутреннего мира – голос подсознания.

А что бы ты сказала, узнав, что подсознание тебе не принадлежит? Оно не имеет к тебе никакого отношения, являясь отдельным, инородным, живым существом. Существом со своими эмоциями, желаниями, целями. У этого существа есть название – АГРИД. Это агрид съедает твою внутреннюю жизненную энергию, или питается энергией твоих родственников и друзей.

Есть сильные агриды – энергетические вампиры, способные пробивать защитное поле своих жертв и забирать их жизненную силу, а есть слабые, и они, в конечном счете, губят сами себя.

Тут уж кому как повезет.

Зная об этом, сумеешь ты подчинить подсознание себе, или оно одержит верх над тобой?

Так говорила Сонора, когда впервые объясняла мне суть моих видений и рассказывала обо Всем. Впоследствии я много раз вспоминала именно этот, самый первый разговор, навсегда изменивший мою жизнь.

Существа, которые, как оказалось, живут среди нас, более того, живут в нас – людях – своих носителях, питаются нашей энергией… такое услышишь не каждый день.

Тогда же я приступила к изучению знаменитой книги Вершителя, которой Сонора и другие ясновидцы завладели вскоре после вторжения агридов на Землю.