Чародей из Серого замка

Богумил вздохнул и задумчиво поскреб ногтями начавшую пробиваться бороду. Определенно надо сегодня заехать в мыльню. Еще немного, и зарастет так, что станет вровень с лесовиком. То-то жрица языкатая посмеется!

– Что у вас происходит, лесовой господин? – без обиняков начал он. – Почему чудища из города бегут в лес? Что их тянет сюда? И почему вы их не гоните назад?

– Ты ведь знаешь ответ, – борута внимательно смотрел на него горящими глазами. – Просто хочешь убедиться в своей правоте. Что ж, я готов тебе в этом вопросе посодействовать. Городские твари идут к нам потому, что их выгнало со своих кормовых угодий еще более опасное чудовище, нежели они сами. Ты ведь за ним приехал, колдун? Хочешь убить его?

– Хочу, – кивнул Богумил. – Он зверски замучил невинное дитя, не прожившее на свете и десяти зим.

– Думаешь, королевская дочурка была первой? – горько усмехнулся лесной владыка, качая рогатой головой. – Нет, колдун. Боюсь, она одна из последних в череде страшных злодеяний, что замыслил кровопийца. Ты ведь знаешь все эти ритуалы человечьих чернокнижников, когда кровью невинных платят за злую мощь, за возможность противостоять силам стихии, ядовитым металлам да солнечному свету. Многие мои дети боятся выходить под прямые солнечные лучи, хотя они безгрешны и чисты. Они как молодые елочки в густой чаще, как трава под копытом оленя, как сладкая ягода на обласканном солнцем кусте. Но яростное светило несет им боль. Кровосос же давно перестал скрываться по-настоящему, он ходит среди людей, пусть даже не целыми днями.

Богумил задумался на мгновение. Новости ему не понравились.

– Бургомистр? Судья? Начальник городской стражи? Любой богатей, живущий в каменном доме, чьи стены не пропускают вдоволь света?

– Все может быть, – вздохнул борута. – Кабы мог я попасть в город, знал бы ответ. Но – увы, даже для меня путь туда нынче закрыт.

Он шагнул к Богумилу вплотную и взглянул на него в упор тяжелым печальным взглядом.

– Помоги нам, колдун. Иначе будет большая беда.

*

Назад Богумил возвращался, когда солнце начало уже клониться к закату. В лесу было жарко, рана на ладони зажила, но сильно чесалась, и он решил напиться и освежиться в реке, что текла в паре миль от главных ворот Чаросвета. Выбрав место поприятнее, без коров, гусей и кметов с рыболовными снастями, он ополоснул голову и руки от дорожной пыли и присел на теплый камень в камышах, край которого спускался в воду склизким от ряски пологом.

«Плохо дело, – размышлял он, задумчиво пережевывая стебелек сорванной травинки. – Упырь ведь действительно может быть кем угодно. Засядет эдаким купчиком в каменном доме, до обеда спит, вечером – лавки открывает, посетителей приветствует, между служками своими ходит с важным видом. А то и в постоялом дворе гостей принимает…»

И тут же вспомнил, как накануне хозяин орал на мясника, пытавшегося подсунуть ему попорченную коровью тушу. Действие происходило у трактира аккурат в полдень. А погода стояла еще жарче нынешней. Нет, вряд ли является упырем этот рано постаревший, седой и почти беззубый мужик. Зато он вполне может по доброй воле доложить о россказнях пьяного Лешека страже, а та сей же час передаст информацию… кому? Судье? Дознавателям? Бургомистру? Богумил аж заскрежетал зубами от досады. Неужели придется задавить в себе гордость и позвать на помощь товарищей по нелегкой службе из Серого замка?

И тут же представил себе насмешливый взгляд Петра, вечного своего конкурента. Или недоуменный – близнецов Онежи и Филина, прибывших когда-то из земель русичей. Или, что хуже всего, разочарованный – наставника Радагаста.

«Ты не можешь справиться с одним кровососом, Богумил? – тихо спросит он. – Неужто зря я тебя рекомендовал повелителю нашему Феофану, утверждая, что ты способен решить любую проблему?»

Нет, нельзя. Пока нельзя. Сперва стоит подумать над этим вопросом, как следует. И все-таки наведаться в городскую библиотеку, поискать в тамошних книгах что-то путное про змеев. Быть может, кровосос обрел такую силу не без помощи ползучего гада? Нехорошее дело, коль и нечисть всех мастей начала меж собой договариваться.

Богумил перекатился с задницы на колени и уперся руками в камень, желая наклониться над рекой и еще раз напиться перед дорогой.

Колдуну повезло, что он решил не прикрывать веки, защищаясь от холодных брызг. Ровно в тот момент, когда нос почти коснулся водной глади, навстречу ему всплыли сразу две пары желтых глаз с вертикальным зрачком. Глаза сидели на чешуйчатых мордах с длинными, почти собачьими ушами, и кривыми, как у козы, рожками.

Морды синхронно оскалились, приветствуя неожиданную добычу клыкастой улыбкой, которой позавидовал бы и штригой.

– Чтоооб тебя! – Богумил отшатнулся и опрокинулся навзничь, перекатился спиной по камню прямо в заросли камыша и вскочил на ноги. Выхватил клинок и наотмашь полоснул взмывшую из воды тварь.

Это была обычная с виду змея, только вместо хвоста у нее тоже торчала голова. Куцые крылья трепыхались по воздуху, с трудом удерживая жирное тело длиной в полтора человеческих роста. Клинок настиг гадину в полете, и сталь, кованая в трех росах и защищенная тайными рунами, с влажным клекотом располосовала ее на две половинки.

Змея плюхнулась на камень и бестолково забилась, тряся головами. Прежде, чем Богумил успел удивиться, что из тела не вытекло ни капли крови, тварь еще раз судорожно дернулась, соприкасаясь местами пореза – и начала срастаться.

– Что ты, матерь твою ползучую, такое?! – растерянно выдохнул Богумил, пятясь на берег. В промокших сапогах неприятно хлюпало. Змея подняла обе головы и яростно зашипела. Яд, капавший с ее клыков, нехорошо шкворчал на мокром камне. Наверняка прожжет дыру до самой земли…

Твари взлетела и кинулась в атаку. И тогда колдун снова рассек ее клинком, а затем, не теряя ни минуты, бросил нож за плечо и сотворил усиленный знак огня Ириды. В ладонях вспыхнуло пламя, которое он направил на разрезанную плоть.

Гадина открыла рты и завопила так, что у Богумила встали дыбом волосы. Дрожь прошла по телу, но он сдержался и лишь продолжал палить, не давая половинкам подползти друг к другу и соединиться. Пахло горелым мясом и кишками.

Змея дернулась в последний раз и затихла. Одна из голов откатилась к реке, и теперь лежала на воде, как дохлая ворона, что служит приманкой для крупной рыбы. Колдун не стал дожидаться, пока на наживку клюнет еще более опасное чудище, проворно вытащил обе половины на берег, внимательно осмотрел. Снял с седла два мешка, встряхнул, расправляя.

А затем подумал с минуту и тихо рассмеялся. Ему вдруг пришла в голову забавная идея – принести убитую гадину вредной жричке и торжественно вручить ей прямо при людях на постоялом дворе. С намеком, что не только она здесь самая умная и ловкая, успевает и свою работу делать, и чужую.

«Прямо на колени ей вытряхну содержимое, вот визгу-то будет! – мстительно думал он, все еще обиженный за неласковый отказ. – А то ишь ты, нос задрала. Может, такой гадины она и не видела никогда. Я уж точно не видел, а опыта в сражениях с нечистью явно имею побольше».

*

Анну он нашел в таверне постоялого двора за одним из столиков. Жрица как раз заканчивала трапезу, прихлебывая холодный сбитень из щербатой кружки. Рядом стояла тарелка, где на подушке из обрывков зеленого лука покоились рыбьи кости с обжаренной в масле кожурой. Подавальщицы вместо уборки посуды сидели рядом и о чем-то тихо ей рассказывали. Неужто тоже просят снадобий от стыдной болезни или произвола вредного хозяина?

Подумал Богумил, и тут же выкинул эти мысли из головы. Ему-то какое дело?

– Я тебе подарочек привез, как ты любишь, – усмехнулся он, подходя ближе и поднимая мешки, зажатые в обеих руках.

Подавальщицы тут же захихикали, переглядываясь. Анна поставила кружку на столешницу и настороженно нахмурилась.

– Гадость, небось, какую-нибудь притащил. Знаю я ваши подарки, не отдаришься потом.

– И не надо отдариваться, я от чистого сердца, – поспешил заверить колдун, широко улыбаясь. То-то потеха сейчас будет!

Анна огляделась по сторонам, словно бы искала поддержки у других людей. Но у кого? У девок из числа прислуги? У школяров, сидевших в углу и жевавших одну плетенку хлеба с маком на пятерых? Или у пьяненького купца, что неподалеку клевал носом над гороховой кашей?

– Ладно, – с каменным напряженным лицом сказала она. – Но, если пошутить зло замыслил, перед людьми опозорить, я… разговаривать с тобой не буду!

Вот уж напугала так напугала! Богумил едва не расхохотался ей в лицо. А затем с кривой ухмылкой прожженного пирата, хвастающегося добычей перед сопливыми юнцами, вытряс из мешков содержимое.

Половинки змеи плюхнулись на отскобленную до блеска столешницу. Одна упала головой в тарелку с недоеденной рыбой, вторая, перекатившись, уронила вниз кружку с недопитым сбитнем. Звон расколотой посуды прозвучал аккурат в миг, когда по трактиру прокатился слаженный вопль, порожденный глотками девиц и школяров. Пьяненький купчик подскочил на лавке, но тут же упал назад – неловко приложился затылком о висевшую на стене картину.

На шум прибежал с кухни хозяин с полотенцем в руках.

– Это что за паскудство ядовитое?! – взревел он, мигом заглушая визг недорослей и прислужниц. – В моем заведении такое держать не дозволено!

И только Анна сидела тихо, как мышка. Вот она взглянула на колдуна, и тот с досадой увидел, что глаза ее наполняются влагой. Он терпеть не мог женских слез, особенно у красивых девиц, и теперь запоздало понял, что шутка вышла так себе. Но прежде, чем он успел открыть рот для оправданий, а может, и извинений, Анна вдруг заулыбалась. Сначала робко, а затем – с восторгом.

– Это мне? – тихонько выдохнула она в замершей тишине, словно не веря в происходящее. – Это все мне? А ты… не пожалеешь?

И в синих, как лесные озера, глазах вдруг мелькнула тревога.

– Чего не пожалею? – деланно удивился колдун. – На кой бес мне эта пакость нужна? Напала на меня по дороге сюда, когда я напиться хотел. Я и подумал, вдруг тебе для чего пригодится…

И с облегчением выдохнул – все-таки выкрутился, перевел злую шутку в обыденную для их ремесла ситуацию.

Анна моргнула раз-другой, глядя ему в лицо. Неужто расплачется? Все-таки недовольна?

А через миг жрица шагнула к нему, порывисто обняла и расцеловала – сначала в обе щеки, затем в нос. Целомудренно, но крепко и от души. И этого хватило, чтобы Богумил мигом ощутил, как ползет по лицу мучительный румянец.

– Ох, ну будет тебе, – смущенно проворчал он.