Чародей из Серого замка

– Вот тебе злотый, можешь засунуть себе его в…

Все-таки сдержался. Девицы же рядом.

Щекастый мужик не растерялся, мигом схватил монету, попробовал на зуб и торопливо удрал к выходу из проулка. Богумил повернулся к малявке, которая под его взглядом вся съежилась и попыталась спрятаться за Анну.

– Эй, цыпленочек, не бойся. Не собираюсь я причинять тебе никакой беды. Пойдешь с нами, проводим тебя домой.

– Вы что, не будете требовать с меня за эти деньги… совсем ничего? – пискнула девчонка тихо, как мышка.

– Буду, – кивнул колдун и рассмеялся. – Учись хорошо, егоза. И мамку слушай. И смотри, чтобы она деньги у таких козлов больше не занимала.

– Он снова придет, как вы уедете… – и девочка все же захлюпала носом.

И тогда Богумил сделал то, чего сам от себя не ожидал. Снял с запястья толстый серебряный браслет и щелкнул пальцами, уменьшая его до размера, более подходящего для крохотной, будто и вправду птичьей ручки.

– Держи. Будешь показывать всем, кто тебя домогаться станет. И говорить, что у тебя любовник уже имеется – столичный чародей, который упырей на завтрак, обед и ужин ест. И всем желающим сладенькой цыплятины он голову с плеч снимет и к низу живота прирастит, если прознает. Поняла? А теперь показывай дорогу из этого грешного проулка.

Когда они вышли на площадь, солнце уже опустилось за горизонт, и Богумил отправился в библиотеку, оставив девочку на попечении жрицы. Та после случившегося молчала всю дорогу, и лишь у лавок, где торговали сладостями, тихо сказала.

– Ты изменился за эти дни.

И зря. Потому что колдун в ответ тут же зло оскалился.

– Что, и волосья мои тебе уже не так противны, и все остальное тоже?

У Анны обиженно вытянулось лицо, и Богумил почувствовал себя отмщенным. Но ненадолго.

– Будь ты бабой, непременно спросила бы, не начались ли у тебя болезненные лунные дни и не нужны ли мои эликсиры для облегчения самочувствия, – с досадой поморщилась она и ушла.

Городская библиотека занимала огромное здание с полукруглой крышей-куполом. Внутри было тихо и прохладно. Седой худощавый библиотекарь с поклоном принес Богумилу целую стопку тяжелых пыльных книг, и колдун погрузился в чтение.

Труды известных путешественников и научные словари ничем особым ему не помогли, только подсказали, что змеи «зело паскудные создания, коих надлежит нещадно истреблять, не жалея живота своего». А вот в бестиарии, составленном монахами обители святого Доминика, нашлось немало интересного. Искомый гад, вселяющийся в тело человека с помощью собственных чар, нашелся на первых же десяти страницах.

«Гад сей есть тьмы порождение, что в тело почтенного мужа поселяется, на греховные мысли и поступки его толкая. Затем к девицам ночами в спальни входит, выбирая под свои потребности упитанных да благостных, дабы терпели и не жаловались. Девицы, понеся от чудища, в положенный срок рождают ядовитого змея с крыльями, умирая при этом в муках. Юный змееныш ищет себе носителя среди почтенных мужей, и все повторяется сызнова. Среди охотников за диковинками колдовскими и черных ведьмаков ценен тем, что имеет при себе яд, способный заворожить и отнять разум у сколь угодного количества добрых людей, заставив их поверить в любую гнусность и мерзость, или же в то, что они видят благословенный Рай на земле нашей грешной…»

Богумил торопливо пролистнул одну страницу, другую, и в животе зашевелился неприятный холодный комок. Яд змея действовал даже в крохотной дозировке, достаточно было добавить его в воду или пищу. Неужто и впрямь кровосос, живущий в Чаросвете, влияет таким образом на жителей? Но как возможно, чтобы все в городе разом попали под это влияние? Что они делают? Пьют воду из отравленного колодца? Невозможно, город большой, колодцев десятки, все не отравить. Может, в еду какую яд льют? Колдун невольно вспомнил сытные обеды на постоялом дворе и поежился. Нет же, он себя нормально ощущает, да и Анна не проявляла за эти дни никакой дикости. Обычная баба, вредная и строптивая, но здравого рассудка не лишена. А Лешек… тот изначально был идиотом, ему и яд никакой не нужен.

Сзади неслышно возник библиотекарь с ворохом свитков в руках, заглянул чародею через плечо и с пониманием хмыкнул.

– Панночке вашей в ее хлопотном деле помогаете? Удивительный вы человек, сударь Богумил. Выполняя столь важное королевское задание, не забываете и о нуждах тех, кто с вами рядом.

Библиотекарь положил свитки на стол, вытер вспотевший лоб рукавом мантии и тихо рассмеялся.

– Хотя, я бы на вашем месте тоже помогал жрице Безымянной матушки. Удивительный культ, весьма древний и когда-то очень почитаемый. Состоял из небесного и земного круга, и ведьмы из числа последних, говорят, умели ходить меж мирами по Великому Древу, что они называли Карколистом…

– Карколист? – удивился Богумил, напрягая память. – Это ведь у русичей было?

– Не только, образ дерева, держащего на себе миры, есть в культуре многих народов. Но земной круг пошел действительно от русичей, точнее, от одного мальчишки. Незаконный сын мелкого помещика, он участвовал в первой битве со змеем в тринадцать лет. Говорят, влюбился в небесную ведьму по имени Василиса, что была прислана в их край чудище семиглавое одолеть, и решил ей помочь. Затем вырос и стал великим змееборцем, а жена его – первой земной жрицей Безымянной матушки. К сожалению, ее имя в истории затерялось, зато богатыря Овсеня по прозванию Милосердный запомнили на многие века.

– А что же небесная жрица, хоть наградила этого Милосердного за помощь? – хмыкнул колдун. История не произвела на него особого впечатления, хотя была, без сомнения, занимательной. – В тринадцать лет уже почти мужик, могла бы уж уступить разок…

– Что вы, что вы! – замахал руками библиотекарь. – Небесные жрицы не делят ложе с людьми, зачем? Им богатырей и чародеев рожать нужно, потому встречаются они для утех постельных с великими воинами из других миров. Одни умеют превращаться в драконов, другие – в хищных птиц, и магия их не чета нашей. И вот они как раз женщинами человеческими не брезгуют. Говорят, многие сильные правители были их потомками…

Когда Богумил вышел на улицу, уже стемнело, лишь ярмарка на главной площади светилась разноцветными огнями, зазывая подгулявших гостей на медовуху и маковые калачи. Колдун подспудно надеялся, что Анна доведет девчонку до дому и придет за ним, но нет, никто его не ожидал. И он тут же снова упал духом.

«Воины из другого мира, ишь ты! – свирепо думал Богумил, шагая по вымощенной булыжниками дороге к постоялому двору. – Губа не дура у этих жриц! И Анна, небось, такого же ухаря ждет, на кой ей черт земные мужики? Небось, великому витязю из драконов или оборотней-птиц про кущи в междуножье даже бы не пикнула…»

Бездомная собака вынырнула из подворотни с надеждой чем-нибудь поживиться – и отшатнулась с пути колдуна, провожая его испуганным взглядом.

«Пусть катятся козе в трещину, и небесные, и земные жрицы, и Безымянная матушка их туда же. Курвы они все…»

Странное, едва уловимое движение с правой стороны Богумил заметил лишь краем глаза. Но инстинкты не подвели. Он даже не успел подумать, что нужно оглянуться, как тело само отскочило в сторону. Взмах рукой – и сияющий шар, срываясь с кончиков пальцев, полетел вверх, к крышам.

Тварь нырнула в пелену тьмы, отшатываясь от бьющего по глазам света, и испустила леденящий душу вой, который не слышат простые люди, но ощущают все, кто обладает даром убивать нежить. Колдун с криком повалился на колени, зажимая уши. Ну, силен, стервец! Орет так, будто все демоны Ада воедино собрались, народ честной на ножи поднимать. Богумил гаркнул сквозь зубы короткое и злое заклинание, и огненная волна, разошедшаяся в стороны, полоснула тварь по ногам. Та выть прекратила, с яростным шипением заплясала, зашлепала когтистыми лапищами по гладким камням мостовой. Богумил вдохнул, медленно выдохнул и прикрыл веки, проваливаясь за кромку сознания.

И лишь тогда увидел, не глазами – всем телом.

Штригой был ростом не ниже шести локтей. Оскаленная харя с кривыми острыми ушами и копной спутанных белых волос, бугристая серая кожа, дыра вместо носа – и пасть, полная мелких, но очень острых зубов. Красные, словно воспаленные глаза с ненавистью смотрели чародею в лицо.

«Зачем ты пришел в мой город, колдун?! – зазмеились-заползали в голове липкие, омерзительные слова. – Убирайся прочь, иначе сожру тебя, и костей не оставлю!»

– Подавишься, кровосос поганый, – процедил Богумил в ответ, а затем молниеносно выхватил из сумки и швырнул в серую харю флакон со святой водой. Нет, даже сколько-нибудь сносным прихожанином любой из церквей он не был никогда, предпочитая грешить, как последний сукин сын. Но испытанное средство работало супротив кровопийц всех мастей независимо от чьей-либо веры. За то и ценил, и таскал всегда с собой хоть небольшой пузырек.

Вода в полете выплеснулась и залила паскуднику уши, глаза и рот. Колдун было выдохнул с облегчением – но тут тварь высунула жуткий язык, больше напоминавший чье-то щупальце, слизнула жидкость с лица, с шумом втянула в себя и довольно оскалилась.

– Чтооо? – поперхнулся следующим выдохом Богумил. – Но… как?

«Плевать я на твои финтифлюшки хотел!», – взревело в голове, а затем тварь хлопнула в ладоши, и светящийся шар у крыш домов с шипением погас, погружая окрестности во тьму.

*

…Просыпался Богумил тяжко. Голова трещала, как после того вечера в борделе, во рту было сухо и гадко. Вдобавок при вдохе вдруг резануло где-то под ребрами, и колдун сдавленно охнул.

– Милсдарь, чем вам помочь? – тут же зашептал женский голос.

– Эликсиры… мои… в сумке, – прохрипел он и закашлялся.

– Нету сумки, – удрученно прошептал тот же голос. – Кровопивица подрала, флаконы ваши разбила вдребезги…

Кровопивица? Богумил так удивился, что все же разлепил глаза.

– Какая кровопивица?

– Та, с которой вы вчерась дрались ночером, – с готовностью ответила девка в чепце подавальщицы. – В районе Медных Монеток, чутка до нашего двора не дошли. Ох, и шуму вы наделали! Народ когда сбежался, тварь в подворотню утекла, а вы там лежали, весь в крови, с головой отбитой, да в нечистотах по самую макушку…

– В чем? – открыл рот Богумил.

Неужто тварь напоследок решила еще и так гнусно поиздеваться? Колдун рывком сел, закряхтел от боли, провел себя рукой по голове, выругался, нащупав огромную шишку. Нет, ничьими испражнениями от него не пахло.