Чародей из Серого замка

Но от неожиданной и непрошеной ласки черноволосой красавицы отшатываться не стал. Не дурак же.

– Это амфисбена, – торопливо принялась объяснять Анна, развернувшись к остальным. – Она живая очень опасна, зато в мертвом виде имеет огромную ценность! Высушенной шкурой можно обернуть дорожный посох, и тогда никакие другие змеи, даже созданные чернокнижным колдовством, незамеченными к тебе не приблизятся. Я с детства мечтала ее поймать, но ученые говорили, амфисбены давно вымерли…

Колдун слушал, не шевелясь. Лишь наблюдал, как доверчиво лежит на его плече тоненькая девичья ладошка.

– Госпожа, при всем моем к вам уважении, свежевать эдакую мерзость у себя на постоялом дворе не дозволю! – сердито заявил хозяин. – А ну как она ядовита без меры или проклятье в себе несет? Чтобы у меня бабы болеть начали или, того хуже, посетители?

– Нет, что вы! – поспешила его заверить жрица. – Яд амфисбены, простоявший хотя бы сутки на свежем воздухе, очень полезен! В отравлениях помогает, при лихорадках и воспалении легких, при тошноте и рвоте, ежели на определенные точки на теле носить. А мясо рептилии, настоянное на зерновом спирте или бренди, на мужское здоровье очень хорошо влияет…

И она выразительно подвигала бровями. И тут же добавила с лукавой улыбкой.

– Не переживайте, я ее отнесу в аптеку у площади, сдам на изготовление снадобий, там же шкуру сниму. Авось аптекарь Сенислав заплатит чего-нибудь, он на этом потом раз в пять больше заработает.

Трактирщик закрыл рот и с минуту помолчал. Богумил едва сдержал смех. Он прекрасно понял, о чем думает хитрый мужик.

– Не надо аптекаря Сенислава, – сообщил, наконец, хозяин доверительным тоном. – Он пройдоха и жулик, каких мир не видывал. Посулит денег столько, что пропуск на небеса купить можно, а даст – со свинячий хвостик. Лучше мы с вами договоримся, господа ведьмаки. Времена нынче сложные, много денег дать не могу, но сочтемся. Комнаты предоставлю получше, в кашу мяса положу побольше, договорюсь с прачками, чтобы белье вам стирали и крахмалили не раз в две недели, а чаще. А шкуру сушить у меня на крыше можно смело, туда ни один воришка не залезет! И разделать можно прямо за амбаром, там честной народ не ходит. Я вам все для работы предоставлю, что пожелаете!

И тут же повернулся к сидящим у двери школярам и строго нахмурил брови.

– А вы чего расселись, никак уши греете, маленькие негодяи? Живо дуйте на занятия, пока преподаватели не прознали, что вы учебу прогуливаете!

*

За амбаром нынче вечером было многолюдно, словно в винной лавке у городской ратуши. У самого забора, коленями на толстой холстине, стояла Анна с окровавленными по локоть руками. Рядом деревянным истуканом возвышался хозяин трактира и постоялого двора – смотрел, чтобы любопытствующие горожане близко не подходили ни с той стороны забора, ни с этой.

Жрица как раз закончила разделывать амфисбену и теперь старательно скоблила ножом обе половинки шкуры, сначала одну, потом другую. Про этом следила, чтобы девки-подавальщицы аккуратно и осторожно укладывали змейские органы в большие бутыли с широким горлом. Яд она сцедила еще раньше, вооружившись широкими чашами и плотно обмотав руки. Теперь пахнущая горечью желтая жидкость стояла на полках вдоль западной стены амбара, подвергаясь одновременно воздействию и воздуха, и закатных солнечных лучей.

Богумил наблюдал за происходящим с качелей, что стояли у зарослей чубушника и липы. Он успел поужинать, и теперь с наслаждением цедил мелкими глотками яблочный сидр из огромной кружки. Мимо торопливо проскочил мальчишка с кухни, толкая перед собой полный бочонок бренди.

Сейчас бутылки доверху зальют крепким хмельным напитком с привкусом дубовых досок, а затем отправят в прохладный погреб, где они будут настаиваться несколько месяцев. А затем наступит зима с ее лихорадками, застудами и чахоткой, и ушлый хозяин начнет предлагать посетителям своего заведения не только пищу, но и лекарство для тела.

«Надеюсь, судить этого пройдоху за злое колдовство не станут, если прознают», – добродушно думал колдун. Мир вокруг был полон долгожданной вечерней прохладой, пах медом, жасмином и терпким яблочным зельем в руках. Богумилу было легко и светло на душе, так, как не случалось очень давно.

Анна подняла голову, словно почуяв на себе его взгляд, и улыбнулась – без капли ехидства, просто и открыто. Подумать только, она и вправду была ему благодарна до слез! За злую шутку, за подарок в виде оскаленной ядовитой хари! Богумил охотно и сознательно таял в ее синих глазах, в этом летнем вечере, в одуряющих густых запахах садовых трав, на которых уже выпала сумеречная роса.

Он только однажды видел подобный взгляд. У младшей сестры Миленки, когда убил свое первое чудище – молодого волкодлака, быстро потерявшего голову от жажды крови, и получил первые же серьезные деньги за выполненный заказ. Монет в бархатном мешочке было столько, что Богумил не знал, на что их потратить. Недолго думая, купил брату расшитый кожаный пояс для серебряных клинков, а сестренке – ожерелье из крупного жемчуга вперемешку с кораллами. Миленка также сначала ахнула от восторга, а затем расплакалась и повисла у него на шее. И эту нехитрую радость селянской дочки, ни разу не носившей в детстве нового платья, он запомнил на всю жизнь.

Другие радовались… не так. Охотно принимали драгоценные дары в виде каменьев, бус и браслетов. В виде шитых золотом платьев, за цену которых можно было купить маленькую деревеньку. Благодарили страстными поцелуями и жаркими ночами, но того ликующего восторга в глазах он больше не видел. «Не тех выбираешь», – проницательно хмыкал наставник Радагаст в ответ на его молчаливое разочарование. Как будто понимал что-то, пень старый. Без малого сто двадцать лет на белом свете живет, что он в женских интересах соображает? Девиц за бока, поди, еще в прошлом веке щупал!

А теперь вот Богумил явственно понимал – да, не тех. Даже Миленка, принеси он ей волкодлачью харю, бранилась бы сердито и гнала его прочь. А Анна радуется так, словно и вправду ей поднесли не дохлую змею, а сундук с сокровищами. Она бы и штригоя, наверное, не испугалась. Подсобила бы в бою, а потом еще и нашла покупателя на мертвую тушу, бойкая девица. Или на эликсиры бы приспособила от бабьих хворей, с нее станется.

«А ведь я бы женился на ней», – вдруг подумал Богумил – и мигом протрезвел, едва не свалившись с качелей. Покрутил растерянно головой. Снова обдумал диковинную мысль о супружеской жизни, посетившую его голову впервые за неполные двадцать шесть лет.

И понял, что ему очень нравится идея приходить домой к жене-красавице, которая делит с ним не только кров и постель, но и профессию. С которой можно говорить даже о чудищах, обсуждая общие победы, способы ведения охоты на нежить и действие тех или иных волшебных эликсиров. И даже мелькнувшая ехидная мыслишка о том, что хозяйством такая супруга заниматься не будет, оказалась отметена за ненадобностью Провались оно пропадом, то хозяйство. Еду и нанятая кухарка приготовит. А вот василиска или амфисбену на органы разделать не каждая красавица и умница сможет.

Богумил встал с деревянной перекладины, шагнул к липовому дереву, у которого висели качели – и на всякий случай плюнул три раза через плечо и постучал по шершавому стволу.

«Придумается же такое, – ошарашенно размышлял он, поднимаясь на крыльцо в трактир, через который был ход в его комнату. – Не иначе, как на солнце перегрелся. Жениться захотел, дурня ломоть! Спать, и как можно скорее!»

*

И с того вечера все пошло наперекосяк. Богумил не стал сообщать о разговоре с лешим никому. А ну как до кровососа дойдет, и тот начнет охоту уже за своим потенциальным убийцей? Да, когда колдун ехал на задание, то прямо мечтал, чтобы штригой не прятался, а лучше бы сразу на него напал. Отсечь клыкастую башку и вручить королю Феофану со всем почтением, не потеряв много времени – может ли быть что лучше?

Теперь Богумил стал гораздо осторожнее, и все чаще задумывался о том, что тварь может оказаться ему одному не по зубам. В конце концов, появление ядовитой змеи, что считалась, по словам Анны, вымершей, само по себе было очень плохим знаком. Беда, коли природный баланс нарушается настолько, что из небытия восстают реликтовые создания. Отчего баланс был нарушен в Чаросвете и окрестностях, понятно даже дураку.

Порой он готов был плюнуть на гордость и позвать товарищей из Серого замка на помощь. Но тут же вспоминал о кривых ухмылках однокашников и отказывался от этой затеи.

А как только он брал себя в руки и гнал тревоги по поводу штригоя прочь, голова заполнялась мыслями об Анне. На нее колдун злился едва ли не больше, чем на упыря. Красивая жрица сделала его слабым за считанные дни. Богумил даже прекратил пялиться ей в декольте, когда они по вечерам сидели напротив друг друга в трактире, обсуждая дела – вдруг обидится?

Еще хуже было то, что желание смотреть в декольте другим девкам пропало вовсе. Богумил на следующий же день после поимки амфисбены хотел наведаться в веселый дом Чаросвета, многозначительно располагавшийся на соседней улице со школой Левии Цинтарской. Думал, чужие прелести помогут ему забыть идею бросить к ногам Анны все, что она захочет. Только бы взглянула с таким же восхищением и трепетом еще раз. Бесполезно – ни одна из продажных красоток, даже самых хорошеньких и молодых, не смогла разбудить в нем и каплю страсти.

«Неудачник, мешок с костями, раскисший болван», – то и дело ругал он себя. Не помогало. Как не помог и разговор с преподобным Густавом за чашкой чая, когда колдун пришел к нему в очередной раз пополнить запасы святой воды, что в бою с нежитью была отличным подспорьем серебряному клинку. Ксендз внимательно выслушал расстроенного охотника и лишь покачал головой.

– Околдовала она вас, Богумил, вы разве сами не замечаете? Госпожа Анна красива, как ангел, но коварна. Есть в ней зло, природу которого я пока понять не могу. Прошу вас, будьте осторожны.

Богумил старался. В наведенное колдовство он не верил, потому как ни один приворот на чародея из Серого замка не подействует. Ведь охотникам за нежитью приходилось убивать и суккубов с инкубами, страшных демонов, что будят в людях самые низменные пороки. Поэтому Радагаст защищал от этой напасти своих учеников сызмальства, проводя над каждым определенный ритуал.

В зло, царившее в душе Анны, Богумил тоже не верил. Или же просто не хотел, потому что надеялся… на что?

Зато спустя ровно пару недель после приезда в Чаросвет колдун вдруг вспомнил, что собирался в библиотеку. Туда и направился в компании жрицы после очередного неудачливого вояжа по ближайшим переулкам и трактирам. Все, как заведенные, говорили одно и то же. Жизнь хороша, никаких кровососов в городе в помине нет, других чудищ – тем более.

– Уму непостижимо! – качал головой колдун, бредя по узенькому переулку и на всякий случай оглядываясь по сторонам – не надумает ли кто недалекий выплеснуть на голову помои с верхнего этажа. – Чтобы простые горожане да селяне искренне верили, что нечисти в округе нет… да они скорее бы утверждали, что соседка приколдовывает и наводит порчу, или домовики молоко у коров воруют, или кикиморы детей чурбанами деревянными подменяют. Такое ощущение, будто все они разумом повредились.

– Не знаю, – пожимала плечами Анна. – Выглядят люди неплохо, не запуганы, не бледны, молодежь румяная, да веселая. Насколько я помню, в городах, где заправляли кровососы, население стремительно редело, а до этого ходило по улицам едва живыми тенями, потому что новые хозяева каждую ночь их хоть сколько-нибудь, да высушивали. Тут же куда ни глянь, все довольны и счастливы…

– Отпустите меня! – вдруг раздался впереди за поворотом тоненький плачущий голосок.

Кричала девчушка лет тринадцати, пытаясь увернуться от полупьяного толстяка в богатых одеждах из бархата да соболиных мехов. И как ему в такую жарищу не тяжко?

Раньше Богумил прошел бы мимо. Ибо справедливости на белом свете и вовсе нет, а его задача – убивать чудовищ, с клыками и когтями. Девицам же, как известно, по природе заповедано страдать, ибо праматерь человеческая поддалась лукавому искушению от змея, и тем самым навлекла беду на всех людей. Вот и несли испокон веков бабы наказание за ее глупый проступок. Кто он такой, чтобы стоять на пути божественного провидения?

Но погода была жаркой, дело не ладилось, и очень хотелось дать кому-нибудь в морду. А мерзопакостный щекастый гад, зажимающий среди бела дня в подворотне девицу раза в три моложе себя, годился для этих целей как нельзя кстати.

– Малявку не трожь, – хмуро сказал колдун, беря толстяка за плечо и отталкивая к стене.

Девица подняла на него зареванные глаза – тощая, угловатая, как только на ногах держится? Одета в поношенную форму ученика школы Левии Цинтарской, что была ей велика размера на три. Ни сисек, ни задницы, да и откуда они в ее возрасте? Видно же, дите совсем. Рванула к Анне, вцепилась ей обеими руками в юбку и захлюпала носом.

Щекастое лицо словно налилось помидорным соком, берет с пером съехал на ухо.

– Тебе какое дело, колдун? – зарычал толстяк. – Ищешь кровососа – и ищи себе, а честных людей не трогай! Ее мать мне целый злотый задолжала, а возвращать не с чего, так пусть хоть дочурка девичеством заплатит. Или думаешь, королевская грамотка тебе права неограниченные дает?

Да, еще неделю назад Богумил бы махнул рукой и не стал ввязываться. Долги надо возвращать, он это прекрасно понимал. Но сейчас за его спиной стояла Анна, обхватив зареванную девчонку за плечи, и сердито сверкала синими глазищами. Вот-вот сама в драку кинется и мужику зенки выцарапает.

– Угадал, – оскалился колдун в ответ. – Я действительно считаю, что королевская, как ты сказал, грамотка дает мне неограниченные права. И потому забираю эту девку себе, потому что так хочу. А если тебе что-то не нравится – можешь идти и жаловаться в магистрат. Только, уж извини, до здания суда прыгать придется, потому что превращу я тебя в жабу богомерзкую прямо сейчас.

С лица толстяка махом схлынула краска. Он опасливо покосился на колдуна, его руки задрожали.

– Но деньги…