Сказки о правде

– А книги особенно. Смотри, две нижние лежат параллельно и на них видно золотое тиснение корешков. А верхняя лежит перпендикулярно им и при этом наклонно. На ней тиснения нет. Это, милый друг, не книга. Это записная книжка. Книги тогда были довольно объёмистые, если я ничего не путаю. Ты же историк – подскажи, если я ошибаюсь. Но эти, что мы здесь видим, нетолстые. Они ОДИНАКОВОЙ толщины. Чтобы не привлекать внимания к записной книжке? Три одинаковых книги. В углу картины. В углу картины, но в центре стола! А наклонная книга без тиснения на корешке так и прыгает к зрителю – если смотреть не на Никиту, а на стол, около которого он сидит.

– Ну и к чему ты клонишь? Что именно зашифровано на портрете? То, что Никита и был их, раскольничий, главный священник, и молельный дом у них находился за заводом, а библиотека на одной с ним линии? И, типа, он вписал золотые страницы в историю истинного христианства?

Анна опять усмехнулась.

– Конечно, если учитывать то, что, предположительно, портрет написан иконописцем, в твоём выводе кое-что есть.

– Слушай, Анна, что ты вцепилась именно в тагильский портрет, а не в невьянский, не в московский, не в саранский? Они все одинаковы! Там на всех такие же книги, и посох, и пальцы, и сам Никита такой же.

– Потому что этот – подлинник. Остальные – копии, значит, могут не сохранить некоторых очень мелких штрихов, а они мне нужны все.

– Ну, это ещё наука не доказала.

– Если ты видел те, ты сам скажешь, что оригинал – этот.

– Зачем тогда ещё три копии?

– А сколько детей было у Никиты Демидова?

– Послушай, Анна, Демидовы Демидовыми, но я всё время думаю о том, зачем ты мне вообще всё это рассказываешь, тем более, если ты меня считаешь шпионом КГБ или чем-то вроде этого?

Анна рассмеялась и пошла к выходу из зала.

Глава 6. Загадочный старик и тайны следствия

Никита Демидович принял пришедших по отдельности. Первой вошла к нему бабка Катерина и оставалась недолго. С братьями Демидов беседовал основательнее, причём старший задержался гораздо больше младшего.

Из хозяйского дома пошёл Гаврила подземными ходами к себе. Там уже ждал его брат.

– Ну что, видал его? – спросил Гаврила.

– Как не видать? Куда ж он с места стронется?

– Дурак! Куда? А не помнишь, как он прямо перед глазами твоими исчез, ровно не бывало его никогда? Аль ты обманывал меня?

– Нет, не обманывал. Исчезал, и не раз. Как дразнит, бывало, шайтан проклятый. А то ничего, спокойный, тихий. Ласковый даже. Ест, пьёт. А как дурь ему опять в башку залезет – над полом поднимется, как зависнет будто, и ничего внутрь не принимает, даже воду. Да ты ведь видел как-то.

Помолчали.

– Ну, и что он сказал-то тебе?

– А ничего.

– Молчит, что ли?

– Молчит. Только зенками своими пялится на меня – и всё.

– Ах ты ж, господи, беда с азиатами этими: ты его хоть изрежь али сожги – ежели не хочет сказать, так уж не скажет.

Гаврила подумал.

– Ладно, сам пойду.

– Меня-то возьмёшь али как?

– Тут пока посиди.

Гаврила через потайную дверь прошёл в подвал собственного дома. В дальнем углу нажал рычажок в поставце с соленьями – открылась лестница, по которой он спустился ещё ниже. Там была тайная молельня, а за алтарём – подземный ход. По этому ходу молящиеся приходили и расходились после службы, он вёл наружу. Ход был довольно длинный, с поворотами, и в одном из его ответвлений Гаврила опять нажал потайной ключ, часть стены отъехала и затем опять плотно закрылась за ним. Внутри оказалась лестница, по которой он поднялся и попал в тупичок. Ещё один поворот тайного рычажка – и вот Гаврила оказался в сухой, вентилируемой через вертикальный колодец пещерке. В каменной стене было железное кольцо, к кольцу приделана цепь и ножные кандалы, а в них был закован небольшой восточного вида старичок. Рядом с ним стоял кувшин и лежала лепёшка.

Старичок при виде Гаврилы не шелохнулся, даже не посмотрел в его сторону.

Гаврила присел на чурбачок, поставил рядом фонарь. Помолчал, посмотрел на старичка. Глаза узника были открыты, но, кроме пламени свечи, стоящей в фонаре, в них не отражалось ничего.

Гаврила обратился к старику на алтайском языке:

– Зачем молчишь? Что хочешь? Хочешь, бубен дам, колотушку дам, шаманить будешь – своих увидишь, поговоришь. Хочешь?

Старик не отвечал, поза его не изменилась.

– Айлып говорил, к нему твои приходили: мать, сын, сестра. Мать сильно плачет, хочет увидеться.

Старик медленно покачал головой:

– Врёт Айлып. Никто к нему не приходил. Я бы знал. Люди нижнего мира сами не приходят, их звать надо, а Айлып плохой шаман, слабый, к нему мои не придут. Или это ты врёшь, меня разговорить хочешь.

– Люди среднего мира у Хозяина золотое блюдо украли. Если скажешь, кто и куда унёс, Хозяин это блюдо тебе отдаст.

– Мне золота не нужно.

– Это блюдо из могилы алтай-кижи, на нём знаки Тенгри и Эрлика.

Глаза старика вспыхнули, он подался вперёд.

– Как они нарисованы там? По всему блюду или только на ободке? Глубокое это блюдо? Круглое или продолговатое?

– Ну, вот видишь, как у нас разговор хорошо пошёл. Сам всё увидишь, если блюдо поможешь найти. Сам все знаки прочтёшь.

Руки старика мелко дрожали, он часто задышал.

– Ты не знаешь: это ТО САМОЕ блюдо может быть. Его обязательно найти надо. Откуда оно к хозяину попало?

– Бугровщики недавно привезли – это блюдо и ещё кой-какие вещи из бугров алтайских. К Хозяину как раз человек от царя приехал – Хозяин это блюдо ему подарил. А блюдо ночью украли. Можешь сказать, кто?

– Колотушку надо. Бубен надо. Костёр надо. На волю надо, в тайгу. Пусть Айлып покажет, где здесь у вас священная гора. Туда надо.

– Исчезать не будешь?

– Не буду.