Эпизоды

– А где та медная турка, с которой ты так ловко управлялась? – Спросила я.

– Там осталась. Она же Танюшкина была. Я из той квартиры даже книги не стала перевозить. Не могу. Все напоминает о той жизни, о нас обо всех.

– Понимаю тебя. Прочувствовать, наверно, не могу. Но понимаю.

Валя молчала, видимо, ожидая, что я начну говорить. Но мне не хотелось в эту минуту говорить о том, как я жила и живу сейчас, поэтому я попросила:

– Валюш, у меня столько всего произошло за это время… долго… Лучше, расскажи, как ты?

Валя без повторной просьбы, начала говорить. Медленно и тягуче, как она всегда делала. Спокойно и неторопливо она перечисляла все тяжелые и непростые события, которые ей пришлось пережить за последние 7 или 8 лет. Смерти всех старших членов семьи, кошки, которая тоже превратилась в члена семьи и всеобщую любимицу, не смотря на сложный характер, доброй половины подруг, безвылазно присутствовавших в ее жизни с самого юного возраста.

Я слушала Валю и думала о том, чем была наполнена моя жизнь? Конечно, такой концентрации смертей и несчастий из расчета на один прошедший год у меня не было. Валя постарела. Сколько ей было сейчас? 63.

Она разлила кофе по кружкам и села напротив. Глаза были те же. Огромные, голубые и такие же лукавые.

– Я закурю? – Спросила она.

– Конечно. – Я улыбнулась. – Ты меня всегда спрашивала.

– А ты всегда соглашалась. Это наш ритуал. – Валя поднесла сигарету к губам и прикурила ее.

Кухню наполнил знакомый запах ментолового дыма. Она продолжила говорить. А я, не переставая, расспрашивала ее о подробностях всего, что произошло. Она как будто впала в какое-то оцепенение и продолжала отвечать мне, вытаскивая все новые подробности тех дней. Почему решила перевезти родителей. Как умер папа, а следом – мама. Как безуспешно после неудачных родов лечили ДЫму. Как она долго и мучительно умирала на руках Тани, которая не давала ее усыпить. Как внезапно после очередной командировки занемогла сама Татьяна. Как обычное обследование превратилось в страшное слово – рак. Как прошла химия и всем показалось, что болезнь отступила. Как зимним вечером, после вышивания и кофе на кухне, Тане стало плохо, и она умерла за два часа, пока ехала скорая. Что последними ее словами, сказанными Вале, было: я прошу тебя, только не расстраивайся и не плач.

Слушая Валю, я сама как будто «застряла» где-то. Само собой, явственно представлялось все, что она рассказывала мне. И почему-то увязывалось все именно со стенами той квартиры. Хотя, почему «почему-то»? Это же там происходило.

– Тусик, ты ведь не против, если я немного выпью твоего коньячка?

– Нет. – Ответила я, допивая кофе. – Ты еще сваришь?

– Уже варю. – Валя встала со стула и пошла к раковине, вымыть джезву. – Ты пока принеси рюмки, пожалуйста. Они в комнате, в правом стеклянном шкафу.

Я стояла посередине комнаты и не могла ничего делать несколько секунд. Мне хотелось рассмотреть комнату, в которой теперь живет моя тетушка. Все современно и удобно. Мятные обои, белый ковер, точечные светильники потолка, приятная «ореховая» мебель и такой же текстиль. Все уютно и мило. Кот зашел следом за мной и уселся посередине ковра, как будто в растерянности.

– Валь, а ты Платона на той квартире завела?

– Да, Тусик. Тоскливо совсем стало. Мы уже с ним сюда переехали. А что?

Мне показалось, что кот тоже пребывает в легком недоумении относительно места, где он теперь живет. Уж очень была велика разница между той квартирой и этой.

– Ничего, Валюш. Просто… Рюмок две?

– Как всегда. – Крикнула Валя.

Пока я брала рюмки, подумала о той Валиной жизни, в том доме, где все было другим и особенным. Со старым ремонтом, не новой – возможно, еще родительской – мебелью, рукодельными накидками на диванах, креслах, кроватях и столах, рамками с вышивками Тани на стенах, ее гитарой в углу и всегда немного расстроенным старым черным пианино с подсвечниками. В том доме всегда была теплота – физически ощущаемая каждый раз, атмосфера дружеского общения в воздухе, сияние, которое излучали все и сами же дышали им. В том доме была жизнь. Даже от дверного замка с его вечно выпрыгивающей «личинкой», веяло чем-то настоящим. А здесь? Здесь было просто комфортно.

Я вернулась на кухню и поставила рюмки на стол.

– Наливаю? – Спросила я.

– Будь добра. Кофе почти готов. Как тебе комната?

– Хорошо. – Я разлила коньяк в рюмки.

Валя налила нам кофе и снова спросила:

– Я еще покурю?

Я молча кивнула.

Валя подняла рюмку:

– Поддержи меня, дорогая. Давай, за встречу.

Я подняла рюмку и чокнувшись с рюмкой Вали, поставила ее на стол. Валя выпила до дна и, закурив, продолжила говорить:

– Потом в течение года, после смерти Танюшки, умерла Любаша, Дуся, и Светланка.

Я помнила этих женщин, мне было жаль, что больше я никогда не увижу их. Не послушаю, как Дуся расскажет про очередную порцию прочитанного ею пятитомного фэнтези. Как Света обнимет меня за плечи, посокрушается и поругает за мой нескончаемый мат. Как Люба опять громко заспорит о чем-то с Таней, а потом сядет петь с ней под гитару какую-нибудь визборовскую песню.

У меня внутри что-то «съежилось» от всех этих мыслей. Я не могла принять – вот так сразу, целиком – что та часть моей жизни навсегда утрачена. Что ТО никогда больше не повторится. И мне теперь доступно только ЭТО – моя «американская тетушка» в единственном экземпляре, растерянная и оторванная от всего привычного и дорого. Это была она – моя Валя, с ее шалью, голосом, сигаретами, и смехом… С ее эмоциями и любовью ко мне. Просто, здесь – в этой современной прекрасно отремонтированной и меблированной квартире она смотрелась как-то нелепо. Как винтажная пуговица на спортивной куртке.

Я уехала от Вали через час и всю дорогу до дома думала о том, как это важно – уметь жить в текущем моменте. Во времени, которое даровано, пока сердце отсчитывает мои мгновения. Ценить тех, кто рядом, тех, кто дорог. Ценить то, что радует, вдохновляет, помогает и расслабляет – делает меня лучше, добрее, спокойнее. Стараться как можно чаще повторять эти состояния, повторять встречи со всеми, без кого труднее, больнее, невозможнее было бы жить. Не пытаться смотреть в даль – которая не видна, не делать ничего завтра, не ждать, не притягивать за уши. Жить ощущениями этого дня, а не какого-то другого. И если мне хорошо где-то и с кем-то – то мое место отныне должно быть там. Точнее, оно там.

***

Ты будешь помнить обо мне

Сквозь расстояния и годы,

В плохих манерах у погоды

Вдруг оказавшись в западне.

Среди листков календаря,

Вокруг обычных персонажей,

За чашкой кофе просто даже

И на исходе декабря.

А мне легко про все забыть –

Я из другого материала,

И ничего не потеряла,

Чтоб на коленях громко выть.