Иван Крылов – Superstar. Феномен русского баснописца

Глава III отделения недвусмысленно, хотя и в корректной форме дает понять, что именно он обладает прерогативой обсуждать с государем важные вопросы, касающиеся литераторов и литературы. Самому же Уварову достается роль исполнителя высочайшего распоряжения, которое и «спускается» ему через Бенкендорфа. При этом выражение «дошло до сведения государя императора» содержит намек на то, что министр народного просвещения не исполняет должным образом свои обязанности, вследствие чего о патриотической инициативе, возникшей в подведомственной ему сфере, вынужден докладывать глава III отделения. Все эти колкости должны рассматриваться в контексте длительного и острого соперничества между Бенкендорфом и Уваровым[481 - Эта вражда обострилась в конце 1836 – первой половине 1837 года в ходе дела о «Философическом письме»; подробнее см.: Велижев М. Б. Петр Яковлевич Чаадаев // Чаадаев П. Я. Избранные труды / Сост., автор вступ. ст. и коммент. М. Б. Велижев. М., 2010. С. 28–33. Об управленческих практиках Николая I, сознательно «культивировавшего институциональную конкуренцию, которая принимала острые формы», – Велижев М. Чаадаевское дело: Идеология, риторика и государственная власть в николаевской России. М., 2022. С. 215–228.].

Письмо, без сомнения, взбесило министра. Уклониться от реализации плана, уже получившего высочайшее одобрение, он не мог, однако, не пожелав смириться с отведенной ему чисто технической ролью, незамедлительно предпринял усилия для того, чтобы взять процесс подготовки юбилея под свой контроль.

Сохранив официозно-патриотический характер празднества, приданный III отделением, Уваров изменил состав комитета. Прежде всего он мстительно вычеркнул оттуда Греча, явно считая его виновником своего унижения. Далее, стремясь создать такой комитет, который за оставшуюся неделю сумеет справиться с массой задач, он избавился от бесполезных, сугубо декоративных фигур и добавил тех, от кого можно было ожидать активных действий. В состав «уваровского» комитета по подготовке юбилея вошли Оленин, В. Ф. Одоевский, Вяземский и Плетнев; им активно помогали Жуковский и Виельгорский. Кроме того, Уваров официально назначил в комитет Карлгофа, который на днях должен был занять при министре должность чиновника для особых поручений.

Новый состав организаторов сразу принялся за работу, и это придало Уварову уверенности. 27 января он направляет Бенкендорфу весьма язвительное письмо:

Милостивый государь граф Александр Христофорович.

На отношение вашего сиятельства от 25?го сего генваря № 285 о праздновании пятидесятилетнего литературного юбилея почтенного нашего Крылова имею честь вас, милостивый государь, уведомить, что по взятым мною справкам открывается, что мысль об этом празднестве родилась на частном обеде у полковника Карлгофа, где г. Кукольник предложил обратить этот день в торжественное собрание здешних литераторов, но что никаких распоряжений к сему не было сделано; еще менее имеется в виду серебряная ваза и золотая медаль, о которых упоминается в отношении вашего сиятельства, и что наконец, сколько я мог узнать, 3 февраля есть просто день рождения Крылова, а не пятидесятилетний его литературный юбилей.

Не желая, однако же, чтобы высокая и благодетельная мысль государя императора, изъявляющего таким образом свое особое покровительство российской словесности, могла быть оставленною без исполнения, я, с своей стороны, принимаю ныне надлежащие меры к тому, чтоб по подписке дан был обед Крылову 3?го февраля в зале Благородного собрания.

О всех сих обстоятельствах будет мною доведено до сведения его императорского величества. Считаю между тем долгом предуведомить о сем и ваше сиятельство[482 - ГАРФ. Ф. 109. Оп. 68. 2?я экспедиция. № 40. Л. 4 – 4 об.].

Отныне, подчеркивает Уваров, он будет действовать самостоятельно, не нуждаясь в помощи шефа жандармов.

К этому моменту была окончательно сформирована и официозная концепция юбилея Крылова как торжественной демонстрации «особого покровительства российской словесности», оказываемого верховной властью. Отсвет этого «особого покровительства», что немаловажно, падал и на самого Уварова как министра народного просвещения. Со своей стороны, он постарался елико возможно акцентировать свою роль посредника между литературой и властью. За считаные дни, остававшиеся до праздника, он успел составить рескрипт о награждении Крылова орденом св. Станислава 2?й степени, продумать порядок его торжественного вручения, при содействии статс-секретаря А. С. Танеева получить подпись императора на грамоте с текстом рескрипта и, наконец, взять из Капитула сами орденские знаки[483 - РГИА. Ф. 735. Оп. 11. № 24. Ч. 1. Л. 83 об., 185-в об.; Ф. 733. Оп. 23. № 106. Л. 10–11.].

29 января одновременно с грамотой Уваров подал Николаю I всеподданнейшую записку, в которой выдвигал свою версию событий, сильно отличающуюся от изложенной Бенкендорфом. Из этого документа государь должен был узнать, что шеф жандармов в силу небрежности и некомпетентности вовлек его в сомнительное предприятие, однако благодаря его, Уварова, вмешательству ситуация будет спасена.

Граф Бенкендорф сообщил мне высочайшее Вашего Императорского Величества повеление о представлении статского советника Крылова к знаку отличия к 3?му будущего февраля, в который день совершится его пятидесятилетний литературный юбилей.

По собранным мною сведениям, оказывается, что мысль о праздновании Крылова [sic!] родилась частно между некоторыми литераторами, но что к сему досель никаких мер не было принято, что, сколько я мог узнать, ни вазы серебряной, ниже медали золотой никем к этому дню не заготовлено, и что наконец 2?го февраля (не 3-го) минет Крылову 70 лет, а первому его напечатанному произведению 52 года.

Получив 25?го сего месяца высочайшее повеление чрез графа Бенкендорфа, я озаботился устроить обед, который будет дан 2?го февраля Крылову по подписке в зале Благородного собрания. Распорядителями назначены под председательством действительного тайного советника Оленина князь Вяземский, князь Одоевский, действительные статские советники: Плетнев и Карлгоф.

Статский советник Крылов имеет орден св. Владимира 3?й степени. В порядке постепенности ему следует орден св. Станислава 2?й степени.

Вследствие сего, поднося Вашему Величеству проект грамоты на сказанный орден, имею счастие присовокупить, что в случае утверждения оной я считал бы, с своей стороны, распорядиться так, что, приняв участие в обеденном столе, коим полагается почтить нашего знаменитого поэта, в самое время собрания лично вручить ему от имени Вашего Величества знаки орденские и грамоту. Я смею думать, что этим лестным и неожиданным знаком Монаршего внимания довершится радость почтенного старца и возвысится его торжество.

На грамоте полагаю выставить число 2?е февраля, всеподданнейше испрашивая на все это всемилостивейшее разрешение Вашего Императорского Величества[484 - РГИА. Ф. 733. Оп. 23. № 106. Л. 7 – 8 об.].

Николай наложил на уваровскую записку короткую резолюцию «Согласен», и с этого момента подготовка к празднованию невиданного юбилея вступила в финальную, самую напряженную стадию. Однако ни суета, ни ответственность, ни пристальное внимание начальства не могли заставить членов комитета забыть о том, что 29 января – особый день. Вяземский писал об этом А. Я. Булгакову:

Сегодня годовщина смерти Пушкина. Мы сейчас от панихиды, и бедный отец его был с нами. Между тем сегодня день рождения Жуковского, который нездоров. Между тем ко 2?му февраля готовим пиршество Крылову для празднования рождения его и совершившегося пятидесятилетия его литературного поприща. Государь также заочно участвует в этом празднестве. Бездна хлопот нам, учредителям. Поздно схватились за дело, а нужно, чтобы поспело.

Вот наша радость и горе, смерть и жизнь сливаются в одну струю, и все уплывает, и все мы уплывем. Обнимаю[485 - РГАЛИ. Ф. 79. Оп. 1. № 39. Л. 50.].

О том, какую деятельность развил в это время комитет, вспоминала Е. А. Карлгоф:

Господа эти каждый день собирались у Оленина; князь Одоевский и мой муж приняли на себя все хлопоты и находились целые дни в разъездах. Я принимала живое участие во всех этих приготовлениях, помогала уговариваться с поваром, с кондитером, сообща сочиняли меню обеда. Разумеется, была стерляжья уха под именем Демьяновой Ухи и все, что можно было придумать тонкого, роскошного и вместе соответствующего гастрономическим вкусам Крылова[486 - [Драшусова Е. А.] Жизнь прожить – не поле перейти. Записки неизвестной // РВ. 1881. № 10. С. 727.].

Из сохранившейся переписки и других бумаг членов комитета[487 - См. письма к Одоевскому: Оленина (ОР РНБ. Ф. 539. Оп. 2. № 830), Карлгофа (Там же. № 570), Вяземского (Отчет Императорской Публичной библиотеки за 1895 год. СПб., 1898. С. 86). Промежуточные варианты «Порядка празднества в честь пятидесятилетних трудов Ивана Андреевича Крылова на поприще русской словесности» – ОР РНБ. Ф. 539. Оп. 1. № 5. Л. 7–12.] следует, что они распределили между собой сферы ответственности. Так, Оленин принял на себя составление общего сценария торжества; в его доме происходили совещания комитета и обсуждались тексты речей. Одоевский договаривался с капельмейстером Гвардейского корпуса Ф. Б. Гаазе об исполнении военным духовым оркестром и «певчими» подобранных им музыкальных отрывков[488 - Одоевский с восхищением отзывался о том, как мастерски Гаазе аранжировал для духового оркестра самые сложные произведения (см.: Одоевский В. Ф. Музыкально-литературное наследие. М., 1956. С. 193). В частности, на крыловском празднике прозвучала в его переложении «Патетическая» соната Бетховена. Капельмейстер запросил для оркестрантов «около 200 руб., певчие особенно» (ОР РНБ. Ф. 539. Оп. 2. № 570. Л. 2 – 3 об.).], занимался поиском нот и отвечал за печатание необходимых материалов в Гуттенберговой типографии, содержателем которой был его свояк Б. А. Враский. Вяземский и Виельгорский сочиняли приветственные куплеты – первый слова, второй музыку. Меню обеда оформил Брюллов, но, вероятнее всего, не Карл, а его брат Александр – архитектор, художник и книжный иллюстратор, автор виньетки к альманаху «Новоселье»[489 - Мнение об авторстве Карла Брюллова, кочующее из работы в работу, ничем не подтверждено. В пользу его брата Александра говорит сходство лица Крылова на этой виньетке с его изображением на подготовительном рисунке для «Новоселья» (атрибуцию см.: Назарова Г. И. «Новоселье» Александра Брюллова // Временник Пушкинской комиссии. 1969. Вып. 7. Л., 1971. С. 73–78). Кроме того, А. П. Брюллов как иллюстратор был гораздо теснее связан с литературным сообществом. Академик (с 1831 года) Академии художеств, он также был близок к кругу Оленина: в первой половине 1830?х он портретировал его самого и членов его семьи и, вероятнее всего, был знаком с Крыловым лично.].

Ил. 20. Меню юбилейного обеда. Виньетка А. П. Брюллова (?). 1838.

Ил. 21. Крылов на рисунке А. П. Брюллова, изображающем обед в лавке Смирдина. 1832. Фрагмент; см. ил. 17.

Ил. 22. Крылов, опирающийся на льва. Фрагмент меню.

Комитет, судя по всему, не испытывал денежных затруднений. «Что до расходов – мы не скупимся», – заверял Одоевский Гаазе 1 февраля, настаивая на еще одной репетиции непосредственно в день праздника[490 - ОР РНБ. Ф. 539. Оп. 2. № 116. Л. 1 – 1 об. (оригинал по-французски).]. Вероятнее всего, некоторая экстренная сумма была выделена Уваровым и распоряжался ею Карлгоф как чиновник особых поручений.

При этом важнейшей задачей членов комитета было распространение билетов, чем занимались в особенности Одоевский[491 - См. письма к нему с препровождением денег за билеты, в частности, от С. А. Кокошкина, петербургского обер-полицеймейстера, от высокопоставленных чиновников А. Г. Политковского и Н. М. Смирнова (ОР РНБ. Ф. 539. Оп. 2. № 607, 884, 999).] и Жуковский. «Билет на праздник стоил, помнится мне, 30 рублей ассигнациями, но желавших было так много, что невозможно было всех удовлетворить. Число билетов было ограничено и предоставлено преимущественно литераторам и артистам», – писала Е. А. Карлгоф[492 - [Драшусова Е. А.] Жизнь прожить – не поле перейти. Записки неизвестной // РВ. 1881. № 10. С. 727–728.].

Истинные же авторы идеи юбилея в это время пребывали в полной растерянности. По словам Греча, когда Кукольник узнал (очевидно, от знакомых в III отделении), что их инициатива одобрена государем, они со дня на день ожидали соответствующего официального уведомления. Но вместо этого обнаружили, что их замысел присвоен Уваровым, а подготовкой юбилея Крылова вовсю занимаются другие люди.

7

Праздник 2 февраля 1838 года: гости, речи и лавровые венки

Как вспоминала Е. А. Карл?гоф, организовать крыловский юбилей «успели в четыре дня»[493 - Звездочка. С. 52.]. Из-за спешки многое делалось на живую нитку, в отличие от тщательно подготовленных праздников в честь медиков. Так, вместо неторопливого сбора средств в разных городах, который позволил бы аккумулировать значительную сумму[494 - Так, по подписке к юбилею П. А. Загорского русскими медиками было собрано более 28 тысяч рублей. Этой суммы хватило не только на организацию праздника, подарок юбиляру и памятные медали, включая одну золотую, но и на учреждение именной премии, издание научного труда, посвященного Загорскому, и на вклад во «вдовий капитал». См.: Пятидесятилетие заслуженного профессора… С. 5.], подписные листы были разосланы «ко всем литераторам, находящимся в Петербурге», лишь за несколько дней до праздника[495 - ЛПРИ. 1838. № 7 (12 февраля). С. 140.]. Сколько денег было собрано таким образом, неизвестно[496 - Участники обеда платили за билет по 50 рублей; см., например, записку министра финансов Е. Ф. Канкрина Вяземскому от 31 января с препровождением этой суммы: РГАЛИ. Ф. 195. Оп. 1 № 1900. Л. 1.], но ни о дорогой вазе, ни о медали не могло быть и речи.

В то же время юбилей Крылова разительно отличался от предшествующих праздников такого рода тем, что организаторы составили и ко дню праздника напечатали брошюру – «Приветствия, говоренные Ивану Андреевичу Крылову в день его рождения и совершившегося пятидесятилетия его литературной деятельности, на обеде 2 февраля 1838 года в зале Благородного Собрания». Само по себе издание подобных книжечек было принято в практике юбилеев, но обычно они выходили post factum и содержали описание уже состоявшихся праздников. Брошюра же, посвященная юбилею Крылова, получила цензурное разрешение непосредственно в день торжества; таким образом, включенные в нее полные тексты приветствий были разрешены к печати еще до произнесения[497 - В дальнейшем все они, включая речь Жуковского со скорбным напоминанием о смерти Пушкина, без каких-либо изменений использовались во всех появившихся в печати описаниях праздника. Это ставит под сомнение восходящую к мемуарам Греча версию о конфликте Жуковского с Уваровым, якобы пытавшимся изъять имя Пушкина из газетных публикаций (Греч Н. И. Юбилей Крылова // Греч Н. И. Записки о моей жизни / Под ред. и с коммент. [Р. В.] Иванова-Разумника и Д. М. Пинеса. М.; Л., 1930. С. 629).].

Гости, видимо, получали по экземпляру этой брошюры, где, помимо текстов основных речей и тостов, содержался общий сценарий праздника, а также перечень музыкальных произведений, которые должны были его сопровождать[498 - Судя по тому, что каждый текст в брошюре имеет особую пагинацию, они печатались буквально «с колес», немедленно по поступлении в типографию (см. помету «Набирать поскорее» на автографе куплетов Вяземского «На радость полувековую…» – ОР РНБ. Ф. 539. Оп. 2. № 1490. Л. 1), а некоторые даже приходилось срочно перепечатывать (Там же. № 830. Л. 2). Брошюровка также производилась в спешке. Вследствие этого последовательность текстов в двух известных нам экземплярах брошюры (в Музее книги РГБ и в РНБ) разнится.]. Оленин в шутку называл брошюру «нашим libretto»[499 - ОР РНБ. Ф. 539. Оп. 2. № 830. Л. 2, 4.] за сходство с летучими листками, предназначенными для зрителей и участников театрализованных увеселений.

Уникальной особенностью этого издания, отличающей его от других подобных брошюр, стало отсутствие в нем биографии юбиляра. Зато участники обеда находили у своих приборов изящное меню с виньеткой, включающей портрет баснописца в окружении зверей и птиц – персонажей его сочинений. Это курьезное замещение неслучайно: в глазах современников легендарный аппетит баснописца был одной из его визитных карточек. Характерно, что обед, состоявший из блюд французской кухни, открывался русскими кушаньями, шутливо названными «Демьянова уха» и «Крыловская кулебяка и пирожки».

Некоторый крыловский колорит был придан и музыкальному сопровождению. Наряду с отрывками из Моцарта, Бетховена, Глинки прозвучал хор из оперы К. А. Кавоса «Илья Богатырь» на стихи самого юбиляра (1806), в свое время признанный одним из самых удачных воплощений патриотической темы в русском музыкальном театре[500 - Замечания о подборе музыкальных отрывков, их соответствии вкусам Крылова и исполнении см.: Ямпольский И. Крылов и музыка. 1769–1869. М., 1970. С. 44–47.].

К пяти часам вечера 2 февраля в парадную залу Дворянского собрания прибыло свыше 200 человек[501 - См.: РИ. 1838. № 31 (4 февраля). С. 122; ЛПРИ. 1838. № 6 (5 февраля). С. 113. В это число, видимо, включены только гости-мужчины, заплатившие за билеты и находившиеся за столами. В репортаже «Северной пчелы» (1838. № 32 (8 февраля). С. 125) упомянуты 300 гостей – возможно, ради эффекта.], большей частью литераторы и светские любители словесности. При этом всем чиновникам, включая юбиляра, было рекомендовано явиться в вицмундирах[502 - См. письмо Оленина Крылову (1 февраля 1838 года) от имени организаторов юбилея с приглашением на праздник: Сб. 1869. С. 308.] – явный признак официозности торжества. И неслучайно, что неразбериха, в результате которой отдельные значительные лица, в том числе А. Ф. Орлов, не получили билетов, через несколько дней станет причиной нервного разбирательства внутри группы организаторов[503 - Переписку Оленина и Жуковского об этом от 9 февраля 1838 года см.: Голубева О. Д. И. А. Крылов. СПб., 1997. С. 103–104.].

Весьма необычным для подобных праздников оказалось присутствие дам. Из особ женского пола приглашения присутствовать на крыловском празднике удостоились прежде всего супруги организаторов, а также, вероятно, дамы из близких Крылову семейств[504 - Среди них, возможно, была и 23-летняя Мария Федоровна Львова (впоследствии в замужестве Ростовская, детская писательница). В ее восторженном стихотворении, обращенном к Крылову («любимому из любимых»), написанном явно под впечатлением юбилея, упоминаются детали праздника – «лавры мира», которые «свились в венец» над «златой лирой» поэта, а также «бюст отличного ваянья» (ОР РНБ. Ф. 542. № 914. Л. 6 – 6 об.; в рукописном сборнике стихов Львовой за этим текстом следует пояснительная приписка, датированная 19 ноября 1839 года).]. «Я была на хорах, где находились еще несколько дам и между ними графиня Уварова, княгиня Одоевская, княгиня Вяземская. Нас очень хорошо угощали, приносили бокалы с шампанским»[505 - [Драшусова Е. А.] Жизнь прожить – не поле перейти. Записки неизвестной // РВ. 1881. № 10. С. 729. Женщин, так же наблюдающих за праздником с хор, можно увидеть и на гравюре К. К. Гампельна «Изображение торжества в зале Купеческого собрания по случаю приношения московским купечеством бюста его сиятельству г. московскому военному генерал-губернатору 20 мая 1834 г.» (ее воспроизведение см. выше, на с. 170–171).], – вспоминала Карлгоф. В отличие от гостей-мужчин, купивших билеты, они не пользовались правом сидеть за общим столом, однако не были и сторонними наблюдательницами. В сценарии торжества им, по-видимому, отводилась важная роль – представительствовать от имени широкой читающей публики и в особенности матерей, пекущихся о воспитании своих чад.

В соответствии с церемониалом, выработанным для «докторских» юбилеев, самого виновника торжества с почетом доставили на праздник два члена организационного комитета: Плетнев и Карлгоф.

В пять часов прибыл г. министр народного просвещения, в кругу всех посетителей прочитал <…> высочайшую грамоту на пожалование Ивана Андреевича кавалером ордена Святого Станислава 2?й степени и возложил на него знаки сего ордена, —

сообщала «Северная пчела». Предшествующий юбилей лейб-медика Рюля также сопровождался пожалованием юбиляру ордена (Белого орла), однако благоволение к Крылову было подчеркнуто тем, что награждение сопровождалось рескриптом и совершилось на глазах у всех собравшихся. Уварову, без сомнения, принадлежала и формулировка рескрипта: за

отличные успехи, коими сопровождались ваши долговременные труды на поприще отечественной словесности, и благородное, истинно русское чувство, которое всегда выражалось в произведениях ваших, сделавшихся народными в России[506 - Цит. по: СПч. 1838. № 32 (8 февраля). С. 125. В официальном органе министерства (Журнал Министерства народного просвещения. Ч. 17. 1838. № 3. Отд. Высочайшие повеления. С. XLI–XLII) текст рескрипта приведен с незначительными отличиями от газетной публикации. Согласно статуту ордена св. Станислава (1829), он жаловался, в частности, за такие заслуги, как «сочинение и обнародование творений, признанных общеполезными».].

Ил. 23. Верне О. Николай I с сыновьями Николаем и Михаилом. 1836.

За этим последовал еще один короткий, но исключительно значимый эпизод, не замеченный большинством гостей. Только в 1847 году о нем рассказал Плетнев:

Украсив звездою грудь поэта, министр пригласил его в особенную залу, куда их императорские высочества великие князья Николай Николаевич и Михаил Николаевич изволили прибыть для поздравления Крылова[507 - Плетнев. С. LXXVII. О визите младших Николаевичей на юбилей Плетнев упоминает и в другой версии биографии Крылова, вышедшей в том же году и рассчитанной в большей степени на детскую аудиторию (Жизнь Ивана Андреевича Крылова // Басни И. А. Крылова. В IX книгах. С биографиею, написанною П. А. Плетневым. СПб., 1847. С. XXV).].

Братья шести и пяти лет? от роду поздравили юбиляра в качестве представителей детской чита?тельской аудитории. Это был неформальный и негласный вклад императорской фамилии в чествование поэта[508 - Подобных трогательных проявлений личного внимания удостаивались лишь очень немногие знатнейшие особы, чаще пожилые. Ср., например, визит Александры Федоровны к старухе Н. К. Загряжской с выражением соболезнования по случаю кончины ее зятя В. П. Кочубея (1834), а также то, как Николай I не отходил от постели больного А. Х. Бенкендорфа (1837).]. Все происходило в отдельной комнате, в самом узком кругу, чтобы не смущать умы чрезмерны?ми милостями к человеку из литературного сообщества. В результате посещение великими князьями юбилея Крылова не отразилось ни в одном печатном описании, включая то, которое по горячим следам написал сам Плетнев[509 - Современник. 1838. Т. 9. С. 57–70.], и не попало ни в одни известные на сегодня мемуары. Но слух о подобных намерениях Никола?я все-таки носился в обществе.

Император, как рассказывают, говорил, что сожалеет о том, что не послал одного из своих младших детей на этот праздник, чтобы тот прочел Крылову одну из его басен, которые их столько забавляют, —

через несколько дней п?осле юбилея писал Александру Булгакову ученый и литератор Авр. С. Норов, человек достаточно осведомленный[510 - ОР РГБ. Ф. 41. Карт. 113. № 35. Л. 11 об. – 12 (письмо от 7 февраля 1838 г.; ориг. по-франц.).]. О том, что эта особенная, практически семейная почесть все-таки была оказана баснописцу, знали единицы. Тем не менее, когда Плетнев решился поведать о ней, цензура не вымарала его рассказ; не опровергала его и императорская фамилия, которой издатели поднесли только что вышедшую книгу, а значит, он был молчаливо признан достоверным.

Обед в честь 50-летия литературной деятельности Крылова получил значение торжества, которое Жуковский в своей речи не случайно назвал «праздником национальным».

Когда бы можно было пригласить на него всю Россию, она приняла бы в нем участие с тем самым чувством, которое всех нас в эту минуту оживляет, и вы от нас немногих услышите голос всех своих современников, —