Место на серой треуголке

– От этой страны я должен, жениться и спасти ее, – он пожал плечами, – вот ты хочешь в Америку?

– Мне все равно, – сказал Л., – и здесь то плохо.

– Молодец, – сказал Марк, – мне тоже все равно. Какая разница. Здесь веселей.

– Потому что ты иностранец, – опять сказал кто-то.

– Да, я иностранец, – согласился Марк.

– Марк, а что у вас вообще не курят?

– Курят, но мало. Я вообще не курю. У нас в группе шестнадцать человек, курят только две девушки.

– Марк, а марихуану у вас курят?

– Я не курю.

– Марк, а сколько ты выпиваешь таких баночек и уже пьян?

– Когда пью много, то восемь и уже пьян, а когда как сейчас, то четыре и уже пьян.

Он встал и пошел к двери.

– Ты куда, Марк?

– Пойду отолью.

Л. сидел в большом, светлом врачебном кабинете напротив стола, за которым сидела женщина-врач.

– Ну, – сказала она, – рассказывайте как ваши дела.

– Нормально, – сказал Л., – с делами у меня все в порядке, я по другому поводу пришел.

– Я слушаю.

– Понимаете, я не как к врачу, просто мне надо с кем-то поговорить, посоветоваться, а вы тем более специалист.

– Я слушаю, слушаю.

– У меня беда, – сказал Л.

– Что случилось?

– Беда вот какая, понимаете, я все время испытываю чувство вины, и никак не могу от него избавиться.

– За что, чувство вины?

– В том-то и дело, что ни за что, то есть ни за что конкретное, у меня это чувство абстрактное, я считаю, что я виноват, когда другие поступают плохо, я виноват, если кому-нибудь что-то не удается, то есть я кругом виноват, уже не говорю про свои собственные поступки. Я понимаю, что это глупо, но ничего поделать с собой не могу, причем, чувство это увеличивается с каждым днем.

Врач что-то записала в карточку и сказала:

– А спите как?

– Совершенно ужасно, сплю часа два в сутки, хочу спать, а уснуть не могу, мучаюсь, что вот я такой подлый, всех предал, подвел. У меня с нервами что-то не в порядке?

– Это не просто с нервами, – сказала врач, – вы знаете, хорошо, что вы вовремя пришли. Видите ли, в чем дело, у вас запросто может развиться маниакально-депрессивный психоз. Пока у вас просто нервное истощение, авитаминоз и так далее, но если вы не будете лечиться, то добром это не кончится.

– Я буду лечиться, – сказал Л.

– Я выпишу вам одно лекарство, пейте его аккуратно, месяц, а как только придет лето, поезжайте отдыхать.

– Хорошо, – сказал Л., – а вы меня пока не снимаете с учета?

– Пока рано, надо еще годик потерпеть.

– Я потерплю, – понуро сказал Л.

Он забрал рецепт, попрощался и вышел. На улице он заулыбался, порвал на мелкие кусочки рецепт, позвонил из автомата и радостно сказал:

– Все нормально, с учета меня не снимают, лекарства выписывают, полкарточки исписали, не знаю, что там она написала, главное много, а сейчас к вам приеду.

Он пошел к трамвайной остановке, напевая: "Шире шаг от рекорда к рекорду".

Л. толкнул дверь ногой, она была не заперта и распахнулась. Он не проходил. Из комнаты закричали:

– О, вот и наш пацифист!

Все вышли в прихожую. Заиграла музыка.

– Как-то раз пошла гулять я с иностранцем, – пели из магнитофона.

– Он меня до дому провожал, – запела вся прихожая.

Л. стал приплясывать, стукнувшись ладошкой с каким-то парнем, тот тоже стал приплясывать.

– Он уехал в Копенгаген, я осталась, – пели они вместе с магнитофоном, – вот как с иностранцами гулять!

Л. взял под руку девочку, которая не танцевала, и они, заложив свободные руки за головы, стали кружиться. Всем все очень нравилось.

– Минздрав СССР предупреждает, – сказал Л. сурово, – СПИД – чума ХХ века!

Магнитофон повторил за ним эти слова.

Л. ходил вокруг человека, стоявшего за мольбертом. По комнате были разбросаны подрамники, холсты, какие-то доски.

– Слушай, какую я фразу написал, контаминацию, – сказал Л., вытащил из кармана листок и стал читать:

– Он, устроившись в каком-нибудь уголке, где прямо в живот прискачут смутьяны и есериархи, учит смыслу сумбурной переклички своего старого папашу, которому нет дела до перестройства церквей, для декларации государственной коммунистической молитвы, урегулированной советом мировой революции.