– Отстаньте, сударь, – процедил молодой человек, обходя наглеца.
– Спорим, что отгадаю? Тут канделябра!
– Нет.
– Тогда статуя. Скажешь, нет?
– Нет.
– Темнишь, фитюлька, меня не отпаришь!
Прохвост хлопнул по свертку и выругался, уколовшись шипом сквозь бумагу.
– Мать твою в подпупие! Щас звездану за такие штуки!.. – зашипел он, брызнув злобой из-под сломанного козырька. И вдруг, резко развернувшись, захромал в обратную сторону.
Студент глянул поверх куля и догадался, в чём дело. Невдалеке у Львиного мостика высилась фигура полицейского унтера в мундире болотного цвета и дурацком кепи новейшего образца. Сверкая пуговицами на груди и похлопывая льва по белёному крупу, он что-то важно объяснял двум дамам-провинциалкам и в тоже время пристально наблюдал за скачками наглого вымогателя. «Grate, defensor»[1 - Спасибо, охранник.], мысленно произнёс молодой человек, адресуясь заодно и к обширному зданию полицейского управления за мостиком, – там тоже все окна, даже зарешёченные в первом этаже, были нараспашку, и за ними тоже дурели от жары стражи порядка, не в силах призвать к оному бесчинствующую погоду.
Свернув в Подъяческую, молодой человек плюхнул куст на первый подходящий приступочек и наконец выдохнул в тени. Почти пришёл и почти вовремя. Он покрутил головой, прислушиваясь, не бьют ли где-нибудь часы. Своих часов у него не было, а когда были, тоже не помогли бы, – он их ходящими и не помнил. С часов-то всё и началось. Картузом он промокнул потное лицо. Мессидор, то бишь жатва, – так именовался этот месяц в республиканском французском календаре, вот он и потеет, как хлебороб. Вдруг на голову закапала вода – отнюдь не дождь. На балконе мезонина над ним мелькнула поверх ящика с цветами рука с кувшином.
– Благоволите ещё водички!
Из цветов приподнялся чёрный локон, за ним чёрные глазки, и следом явилась девичья румяная весёлая мордочка.
– Ещё окропите, мадмуазель! Вы ведь всех прохожих поливаете?
– Нет, только брунетов! – хихикнула барышня и наклонила кувшин.
Молодой человек освежился с удовольствием под струйкой и прижал руку к сердцу.
– Сударыня, вы спасли жизнь изнурённому страннику! Я гоним судьбой, спасаюсь от врагов, подо мной пало три коня, – а сейчас я расцветаю, как ваши цветочки. Что вы там выращиваете? – мне снизу не видать.
– Анютины глазки.
– А анютины ушки есть? А анютины ножки?
Девушка залилась на всю улицу.
– Есть! Всё есть!
– Не верю! Покажите.
– Вот вам!
И сквозь балконные столбики высунулась в самом деле маленькая туфелька. Скажите, какая плутовка, и ведь совсем молоденькая.
– Как звать тебя, ангелочек?
– Вперёд своё имя скажите.
– Скажу. Выходи вечером на балкон – я обратно пойду, тогда и имя узнаешь, и чин, и титул. А сейчас скажи: пять часов уже било?
Наверху послышалось сварливое ворчанье, что-то вроде «я тебе и скажу, и покажу» – и девушка, ойкнув, исчезла. Хорошо бы завести себе такую карамельку, подумалось молодому человеку. Мысль, порожденная длительным воздержанием: у него женщины не было месяца четыре, с зимы. А денег с Троицы. Последнее обстоятельство угнетало больше, к тому же от него зависело первое.
Из лудильный мастерской в подвале напротив тупо и мерно, как метроном, застучал молоток – по какому-нибудь гнутому самовару. Гнутый, пнутый, пресловутый… Студент вздохнул и потащил свою кладь к месту назначения. До которого было рукой подать: через три распивочных на той же улице.
Возле подворотни стояла ломовая подвода, на ней ножками кверху привязан был огромный стол, будто четвероногое чудище, затравленное на какой-то мебельный охоте. Толстая саврасая лошадь махнула приветственно хвостом, переступила лохматыми копытами и шлёпнула к ним кишечное изделие.
Молодой человек вошёл в подворотню, похожую на разинутую по жаре пасть с двумя клыками-отбойниками в нижней челюсти, и, смотря не столько перед собой, сколько под ноги, едва не налетел со своей охапкой на двух человек, стоявших как раз у нужного ему подъезда. Он принёс извинения, но на него не обратили внимания. Ражий усатый дворник стоял навытяжку перед господином в сюртуке цвета кофе с молоком и получал от него распекание.
– А я говорю – не мог ты его не приметить. Либо как зашёл, либо как вышел. Вспоминай: солидный такой, с бакенбардами…
– Никак нет, ваше высокородие, вот как на духу, – гудел дворник, держа картуз на согнутой руке, как солдат кивер на молебне. – Мимо меня муха не пролетит, я бы помнил…
– Дозвольте пройти, – попросил молодой человек.
Распекающий господин взглянул на него, вдруг, ничего не говоря, оторвал клок бумаги от куля с кустом и вновь обратился к дворнику.
– А может ты пьян был, оттого и не видел ничего?
– Ей-богу, ваш-скородие, как можно, я ранжир знаю, у меня акурат, муха не пролетит…
– Аккурат? А что это у тебя за сор на дворе?
– Где?
Кофейный господин вытянул ногу, указывая на бумажный комочек, им же самим смятый и брошенный на землю.
– А вот.
Дворник склонился в три погибели, шаря взглядом на земле.
– Э, да ты слепой, братец. Какая уж тут муха.
– Ваше высок… Я всё… чин чином… – забубнил дворник, в отчаянии готовый сожрать поднятую бумажку. – У меня ранжир… это ветром нанесло…
– Гнать тебя пора, Анисим. У тебя весь дом обнесут, ты и не заметишь. Ты, небось, нас двоих не отличаешь. – Тут изобретательный господин повернулся к студенту и обозначил шаг вбок, как бы освобождая тому проход, но вместе с тем не сдвинулся с места, зато обхватил его пристальным взглядом, словно запечатлевая в памяти. – Вы, милостивый государь, живёте здесь или в гости приглашены?
– В гости. По приглашению, – отрывисто сказал молодой человек, которому не понравился этот цепкий взгляд. – Здесь где-то было. – Он ощупал свой карман. – Отпечатано на веленевой бумаге. Забыл на рояле.
– К кому, если не секрет? – спросил пытливый господин певучим голосом, сменив говорок, используемый для дворника.
– В четвёртый этаж, – дал хамоватый ответ молодой человек, невзирая на добавленный в кофе сахар.
– К Алёне Ивановне, – услужил дворник.
– Ага, – оживился кофейный господин.
Где-то в верхних этажах за спиной забренчала мандолина, и баритон с сопливинкой запел: