Ключ. Замок. Язык. Том 1

– Чики-пыки! – пробасила Лизавета и опрокинула рюмку.

Студент выпил и набросился на сыр и колбасу. Хозяйка сощурилась на него.

– Это каких же мне успехов на том свете ждать?

Молодой человек, имея полный рот, кивнул в сторону киота и, прожевав, пояснил:

– А что есть успех для христианской души? Да помянет Господь в царствии небесном.

– А, так ты, батюшка, и поздравить меня пришёл и отпеть зараз? – Увидав оторопь гостя, хозяйка расхохоталась неожиданно звонким, как у девушки, смехом, явив плотный ряд белых зубов, даже неприличных в её летах. – Моргай чаще, глотай слаще! Попробуй вот этой, вишневой. И больше не проси! – Последнее относилась к Лизавете.

Та со своим «чики-пыки» заглотнула и вишневую, взяла ломоть хлеба, навалила на него чуть ли не всю колбасу и перебралась на диван, где шумно зачавкала за спиной гостя.

– Дуреет она с выпивки. А мы с тобой, батюшка, ещё примем. Налей-ка мне беленькой, теперича я скажу.

Молодой человек налил и вновь подгрёб себе снеди.

– Грибочков возьмите. Вот вы меня почтили нынче – и приходом, и цветком, и словами. Нажелали на оба света. А почему? Чтите меня разве? Об успехах моих хлопочете – с чего бы? (Студент напрягся.) Человек только себе успеха желает. Мне, значит, ангел помогает, а вы хотите, чтоб я вам помогла. Выходит, я для вас ангел и есть, потому меня и празднуете.

«Дело!» возликовал гость и залпом выпил стакан квасу – после пересоленной селёдки это было необходимо.

– Не знаю, правильно ли я вас понимаю, уважаемая Алёна Ивановна… – начал он манёвр, рассчитывая по ходу его растрогать чувствительную хозяйку, но та перебила его:

– И-и, не пытайся, всё равно не поймёшь.

– Почему же, – обиделся гость. – Я понятливый, не то что некоторые. – Он мотнул головой в сторону дивана. – В университете, между прочим, состою… состоял… буду состоять…

– А потому ты меня не поймёшь, что сам себя не понимаешь. Тоже мне, нашёл, чем удивить, – ниверситет! Видала я вашего брата – студентов голоштанных, и прохвесоров ихних. Вот тут слёзы лили: ах, войдите в положение, Алёна Ивановна, проявите человеколюбие! А пошто мне людей любить-то? – разгорячилась хозяйка. – Скажи, студент!

– Ну как… Просто, от души…

– Да? А мне от души насуют в ответ шиши.

– Но позвольте, ваше внимание, например, ко мне…

– Ты – другое дело. – Она погрозила пальцем. – Знаю, чего тебе надо. Ты передо мной, как этот огурец на тарелке. Малосольный. – Захихикала. – Наше здоровье!

Такой оживлённой молодой человек никогда её не видел. Именинница раскраснелась под цвет гребня в волосах, и смеялась, и хлопала по столу, и, скинув с плеч цветастый платок, елозила на своём «архиерейском» сиденье.

– Так что я хотел сказать, – снова завёл он, гоняя по тарелке непослушный упругий гриб. – Вот что я хотел сказать… – Тут он обнаружил, что совершенно не помнит, что же собирался сказать. – А-а… на чём вы водку настаиваете? На этих… бр-р-руньках?..

– На жабьих лапках да свиных пятачках.

«Она остроумна», догадался студент. Тут гриб с тарелки вылетел-таки на пол. Наклонясь за ним, он сам чуть не упал под стол.

– Лизка! – скомандовала хозяйка.

Мощные руки поддёрнули его подмышки и прижали к костлявой спинке стула. Лизавета требовательно протянула рюмку к сестре, – та хмыкнула и плеснула ей водки. «Чики- пыки!» – балда закусила поднятым с полу грибком и вновь бухнулась на диван.

– Всё больше не пью! – громко объявил студент. Для освежения он налил себе квасу и залпом выпил. Ему вдруг важным стало узнать, осеняет ли его голову такой же весёлый серафим, какой растопырился на стуле над хозяйкой. Он закрутил головой, пытаясь заглянуть себе за спину, комната слегка качнулась, он нахмурился, подобрался и для равновесия сунул руки в карманы. Пальцы угодили в раскисший обмылок. Надо было вернуть его на место, поскольку, раз дела теперь устроены, не имело смысла пробавляться по мелочам.

– Пойду умоюсь, – объявил он и попытался отъехать со стулом от стола.

– Ступай. Скажи только сперва, ежели когда свой ниверситет скончаешь, кем сделаешься?

– Каррьер-ру сделаю! Я, матушка, чтоб вы понимали, юр-рист!

– Чтоб я понимала: это стряпчий, никак? Людей за нос водить будешь?

– Вовсе не стряпчим! Хочу – адвокатом, хочу – прокурором.

– А по полицейской части – тоже можешь?

Молодой человек фыркнул.

– Не горю желанием. – И доходчиво разъяснил тёмной женщине: – У императора свои дела, а у меня свои.

Вообще он старался придерживать свою снисходительность, удачно сочетая в разговоре развязность, подобающую общению с простонародьем, с тонкой иронией и далеко идущим расчётом.

– Вы сами-то где учились, Алёна Ивановна?

Именинница заулыбалась, аж щёчки сделались как яблочки.

– Я-то? Учёна как Иона! В море бросили, кит проглотил и по морю носил, пока премудрости не нахлебалась. Потом выплюнул, и стала я сама на том ките по морю житейскому плавать.

– Да… Было дело под Полтавой… – Гость поморгал соловеющими глазами. – Я думал, вы акула, Алёна Ивановна, а вы чудо-юдо рыба-кит.

Хозяйка блеснула на него голубым, как бирюза в ушах, взором и, хлопнув по столу, вдруг завела:

– Поедем, родимый, ката-а-ться! Давно ты меня поджида-ал!

С дивана заухала Лизавета, студент тоже слегка подвыл в такт, поскольку слова забыл. «Как славно всё сладилось, – повторял он про себя, – главное сейчас – держать себя в руках».

– В таку-ую шальную пого-о-ду нельзя доверяться волна-ам!

Ему вдруг захотелось спать, да так сильно, что хоть сгоняй дурынду с дивана. Нехорошо, подумают, что объелся с голодухи или пить слаб, кувыркается с одной рюмки. Он выпил ещё квасу и для окончательного закрепления превосходства пустился объяснять хозяйке смысл сыра по Молешотту. Сыр, чтоб вы понимали, драгоценная Алёна Ивановна, это не просто забродивший молочный жир. Сыр – это атрибут свободы. Раз есть сыр, значит, есть скот. Например, Швейцария. Значит, люди едят мясо. А от мяса растут не только мускулы, но и благородные чувства: мужество, стремление к независимости, сила воли, достоинства разных видов… Хозяйка, соглашаясь с Молешоттом (или Бюхнером?), положила гостю сыра на тарелку.

– Ешь свободно, батюшка, Лизка ещё дорежет.

Тут молодой человек заметил, что стол сильно вытянулся, тарелка с сыром тоже отползла на край, но у него оказалось одна чрезвычайно длинная рука, которой он и перехватил свободолюбивый продукт. Какая у них длинная комната, поразился он. Прав, прав был Пётр I! – Сквознячок пошатывал комнату и раскачивал клетку без канарейки, подвешенную у окна. Атмосфера приятно посинела, посуда отливала бирюзой и позвякивала, тоже желая кататься. Одно лишь огорчало: сыр подменили, – и на вид и на вкус – мыло явное. «Кухня – мыло», вспомнил он, с трудом поднялся, опираясь на стол, и обратился к имениннице («когда это она успела щёчки с ямочками синим накрасить? Но так ей лучше, гораздо лучше») в свойственной ему неотразимо-располагающий манере:

– Так как насчёт денег, матушка?

– Каких таких денег, батюшка?

В ответ на такое плутовство именинницы студент подмигнул ей сразу обоими глазами.

– Для плавания по морю житейскому, с-сударыня!