Вселенною незаселенной
Объяты – своей судьбой.
Сиротство в телах – бессрочное,
Кто сколько бы ни прожил.
Оставлено вздорное, склочное.
Вернулся к себе пассажир.
И может быть, вспомнит полка:
Лет тридцать назад он лежал
На ней загорелым животиком,
Совсем еще тонок и мал.
Они возвращались с моря.
Мама смотрела в окно,
Как будто в не знающей горя
Стране все же было оно.
А он потерял там машинку;
Опомнился – поздно: ушли.
С тех пор – нарастали морщинки,
И множилась тяжесть земли.
Но нынче, укачан, утрачен,
Утерян во веки веков,
Он снова себе предназначен,
Он снова смуглее песков.
Пусть береговая команда
Лидирует, он – за реванш,
Он принят своим в контр-банду
Океанов и океанш…
Тух-тух. Тух-тутух. Мы не вотще здесь.
Проснулся, нашарил очки.
Ох, мамочки, как мы забегались.
Ох, мамочки, мамочки.
Тух-тух. Тух-тутух. Это – темное:
Прекрасен Тутанхамон,
И смерть, пирамидой огромною
Его стерегущая сон…
О боже, о чем я. И долго ли
Еще до конца. Как я стар.
Вагоны вдруг стали, не дергаясь.
И нежное было как дар.
Состав отдыхал. Но он думал
Уже с нетерпеньем, когда ж
Тот с лязгом, и дрожью, и гулом
Войдет снова в странствия раж.
Как древним китом, им проглочены
Версты и пространства все те,
Что дымом его, как сорочкою,
Оделись в ночной темноте.
И ветлы, как дочери царские,
Стокилометровый саван
Отца, расточавшего ласки им,
Набросят на сталь их охран.