– Статья теперь вот какая, – говорил Федор Петрович, – я насчет ямовского барина… урожай у них у всех плохой, а у ямовского барина хуже всех, а у него и за ухом не чешется! он себе городит городушки… Так думаю я: ежели не в нынешнем, то в будущем году он беспременно продаст не только лес, а, пожалуй, что хочешь спустит, как денежки все размотает и начнет поплясывать… а народ этот горячий… вот тут-то мы с вами к нему и подъедем… словно между делом… а лесок – толковать нечего!..
– Да, теперь подходит самое настоящее время… Скоро и мой профинтится… Я, чуешь, тоже пишу свому барину, не продаст ли он свою, рощу?.. Дескать, я буду подыскивать покупателей… А каждую почту строчит мне: денег, говорит, денег, пожалуйста… Я уж ему прямо отвечаю, откуда же я их возьму?.. Теперь ведь я не крепостной, по мне хоть завтра с места долой…
– Да и лафа, Григорий Сидорыч, подходит! скоро, кажись, земли пойдут продаваться по десяти целковых за десятину…
– Время – говорить нечего! другого такого времени навряд дождаться… уму непостижимо, что делается!.. Ведь, слышь, примерно, над пропастью висят; а все свое: балы да белендрясы… А все что? Избаловались!..
– Набаловались – здорово!
Между тем сытый жеребец нес друзей через деревни с кланявшимися мужиками, через мостики, овраги и, наконец, привез их на клевер. Друзья сошли с дрожек и сорвали по пучку клевера.
– Слава богу!.. кажись, надежда есть…
– Ничего!.. А насчет овинов не беспокойтесь. Наум Васильев наш справит их в лучшем виде! И возьмет от силы тридцать рублей!.. опять же он свое дело знает…
– В Москве овинный клеверок щеголяет… Ну, как вы думаете, Федор Петрович, рассчитываю: плохо-плохо выйдет у нас триста пудов… класть по пяти даже рублей – вот полторы тысячи… а солома? она, пожалуй, окупит всю работу… Да я своих мужиков пошлю…
– Поедем взглянем на ямовский лесок-то, пока засветло… на пасеку, видно, не поспеем нонче…
Друзья поехали межкой в гору, и вскоре пред ними выглянул густой ямовский лес. Сидевший на дубу против заходившего солнца ворон поднялся вверх и закричал, как бы предвещая что-то недоброе. Целовальник и приказчик не отнесли этого предвещания к себе, но оно, по их мнению, скорее относилось к владельцу леса. Друзья объезжали лес кругом и остановились на рубеже.
– Дело вот какое: кореней тысячи три с прибавкой будет… рубль штука – тысяча рублей… да дрова… рублей пятьсот дать можно… да он, пожалуй, возьмет и меньше…
– Вот, Григорий Сидорыч, посмотрите, хлеб-то ямовского барина – какой!.. что это такое? Колос от колоса – не слыхать даже птичьего голоса!..
Приказчик улыбался и пожимал плечами.
– Не правду я вам говорил?.. Друзья поехали домой.
– Теперь, Григорий Сидорыч, ко мне, – говорил целовальник, когда пришла большая дорога.
– Ведь поздненько, кум!
– Вот еще, что вздумал! Я к нему езди, а он так шалишь!
– Да ведь у вас, право, забалуешься.
– На что баловаться? Надо выпить хорошенько, а баловаться нечего! Ну, я работника дам проводить… да теперь ночи лунные.
– Я не об том… Завтра чем свет вставать надо!.. Приказчик повернул лошадь к кабаку.
– Кума, здорово!..
– Ах, куманек, голубчик!.. Здравствуй, насилу-то ты к нам заехал!
Приказчик и целовальничиха крепко поцеловались. На стойке явилась белая скатерть, разные яства и несколько бутылок.
– Спесивый, право спесивый!.. Бог с тобой!..
– Эх, кума!.. кабы ты знала наши хлопоты!..
– Григорий Сидорыч, Григорий Сидорыч! посмотри-ко поди сюда, – сказал целовальник, глядя в отворенное окно.
По большой дороге катили экипажи с помещиками.
– Это бал был у ямовского барина, – заметила целовальничиха, тоже подбежавшая к окну…
– Гуляют себе!..
Ехавшие, размахивая руками, кричали: – Ур-р-ра!..
IV
Через неделю лакей доложил Захару Ильичу, сидевшему в кабинете:
– Целовальник приехал.
– Проси!
– Здравствуйте, сударь!
– Прошу садиться, почтеннейший Федор Петрович… Лошадей я у вашего приятеля купил, и целых двадцать штук; заплатил недорого: да вот беда, отчего-то они хворают? Некоторые из них, как говорит коновал, опоены, а иные очень стары. Но я вас вовсе не виню, ведь продали лошадей не вы…
– Захар Ильич! не только с лошадью, а с каждым человеком может случиться и болезнь и старость… все под богом ходим! Теперь время стоит жаркое, опять же работа, сами возьмите! надо бога бояться! А вот они как пообдержатся, и будут вам служить! Касательно же опоя, коновал этого дела не знает. Может ли опиться простая, рабочая лошадь? Какой же мужичок прямо от сохи гонит ее к речке, или извозчик прямо с перегону поит лошадь и задает корму? Коновал ничего не знает, Захар Ильич!
– Действительно, коновалам доверяться нельзя, это я знаю по опыту; один у меня уморил в двести рублей лошадь. Ну, да кроме того, я рассчитываю так: если бы даже околело из купленных лошадей штук пять, и тогда это не составило бы для меня почти никакого урона, потому я дешево заплатил за них; чего в самом деле требовать от лошади, за которую заплачено пятнадцать рублей! Кроме того, они ведь работают! приносят пользу!..
– Нет, мне все-таки неприятно, Захар Ильич.
– Вздор! Ну, что! вы видели, как гостиница-то строится?
– Как же-с! дай бог час, Захар Ильич!
– Каково? Я ведь не люблю откладывать! это не в моем характере.
– Важное, сударь, дело затеяли.
– Нет, каково в самом деле? вы видели лес?
– Липа-с! дух будет легкий.
– А? как вы думаете? какую мы с вами штуку-то удрали! А все-таки честь открытия принадлежит вам… вам… Да, Федор Петрович, вы мне открыли глаза! Я даже нахожу, что это событие следует напечатать в газетах, что настало, наконец, время, когда и в глуши, среди степей, цивилизация пробивает себе путь…
– Завтрак подан! – доложил лакей.
– Федор Петрович, пойдемте завтракать. Пожалуйста, без церемонии. Я с простыми людьми сам прост. Вчера были у меня помещики; вы не можете себе представить, что это за люди! ни малейшего стремленья к улучшению… никакого желания человеческого. Все, что я ни затеваю, им кажется диким… конечно, есть и между ними люди понимающие… Но вообще я ничьих советов не слушаю и знать их не хочу! Я сам себе господин!
Хозяин и гость вошли в столовую. За столом сидела барыня.