Долгая дорога в дюнах

– Невменяемости? – ужаснулся Лосберг. – Значит, она вроде как не в себе?

– Не будем преувеличивать. Я сказал – на грани, – и, сглаживая резкость диагноза, пошутил: – В наш беспокойный век, знаете, мы все живем на грани.

Такое объяснение мало утешило хозяина дома. Он сосредоточенно думал о чем-то своем:

– Значит, она еще до того…

Врач сочувственно посмотрел на несчастного:

– Вас все-таки что-то тревожит?

Лосберг скривился как от боли, подошел вплотную к врачу, сказал горячечным шепотом:

– Я бы вас очень просил… этот диагноз… – он на секунду замялся, мучительно подыскивая слова, но врач сам пришел ему на помощь:

– Вы хотите, чтобы все это осталось между нами?

– Да! – выдохнул Рихард. – Я был бы вам очень признателен. Понимаете?..

– Понимаю, – предупреждающе поднял руку доктор. – Ничего не надо объяснять. Вы друг господина Крейзиса, и этого достаточно. Обещаю, что все останется между нами. Но, вместе с тем, настоятельно рекомендую пригласить профессора Блюменталя. Необходима его консультация. И распорядитесь, чтобы в доме была абсолютная тишина. Полнейший покой.

– Блюменталь, Блюменталь… – что-то сосредоточенно вспоминал Рихард. – Позвольте, но ведь это, насколько мне известно, женский доктор?

– Да, – усмехнулся врач. – Это так же точно, как и то, что ваша жена – женщина. Видите ли… возможно, я ошибаюсь, но мне кажется – ваша жена беременна.

Лосберг побледнел:

– Что?

– Вот именно. Поэтому и надо посоветоваться со специалистом.

Рихард смотрел на доктора, с трудом воспринимая смысл его слов.

– Я, конечно, понимаю, но… – Сигара погасла, и врач обернулся в поисках спичек. Лосберг машинально достал коробок из кармана, чиркнул. Опомнился он лишь тогда, когда пламя обожгло пальцы.

– А, черт!.. – Рихард отдал коробок врачу. – Что же вы предлагаете?

– Прежде всего оградить ее от всякого рода волнений. – Он прикурил, выпустил клуб дыма, многозначительно посмотрел на Лосберга. – Я твердо обещаю, что и это останется между нами. Профессора Блюменталя я беру на себя.

Лосберг едва выдавил:

– Благодарю, вы очень любезны.

…Снова и снова бежала Марта по лесу – сквозь ливень, сквозь тьму. За ней гнался, ее настигал Рихард. Бросалась в сторону – навстречу выскакивал пастор. Озолс, Эрна, Петерис – все с воплями и гиканьем носились за ней, протягивали руки. Лица их странно искажались, глумливо скалились.

– Артур!.. Артур!.. – шептала она, разметавшись на подушках.

Потом вдруг вскрикнула отчаянно, вытянулась, затихла. Рихард отпрянул от постели, грубо схватил доктора за плечо:

– Что с ней?

– Господин Лосберг, вы мне мешаете, – врач нетерпеливо стряхнул его руку, взял шприц, опалил пламенем спиртовки иглу. – Я просил вас не входить…

Настольная лампа тускло освещала неприбранный кабинет, неподвижно сидящего за столом Рихарда, его мрачное, заросшее щетиной лицо. Вошла горничная, поставила поднос с кофе:

– Ваш завтрак, господин Лосберг.

– Завтрак? – Он с недоумением поднял воспаленные бессонницей глаза. – Почему завтрак?

Горничная подошла к окну, раскрыла плотные шторы. В комнату хлынул такой яркий свет, что Рихард невольно зажмурился. За окном было белым-бело – деревья, трава сверкали серебристо-снежным покровом.

– Снег? – удивился Лосберг.

– Это иней, он скоро растает, – ответила горничная. – На дворе еще тепло.

Рихард заметил, что прислуга смотрит на него как-то странно.

– Что-то случилось?

– Ваши волосы…

Он шагнул к зеркалу и отшатнулся – в его волосах, таким же, как за окном инеем, пролегла седая прядь.

– Идите! – не оборачиваясь, приказал хозяин.

Едва горничная удалилась, как в кабинет вошел доктор:

– Прошу простить меня за недавнюю резкость, но, знаете, уж очень мы не любим, когда у нас мешаются под руками. Да еще в такие моменты.

Рихард молча, вопросительно смотрел на него.

– Кризис, слава богу, миновал. Вы разрешите? – доктор взял со стола сигару, закурил. – Да, миновал… но положение еще весьма сложное. Тем более, что профессор Блюменталь подтвердил мои опасения. Но не будем отчаиваться – все мы в божьих руках. Так что наберитесь терпения.

Врач вышел. Рихард в тяжелой задумчивости походил по кабинету, остановился у зеркала, еще раз взглянул на свое заросшее, почерневшее лицо, криво усмехнулся:

– Значит, говоришь, миновал? – и вдруг с такой яростью хватил кулаком по зеркалу, что стекло разлетелось вдребезги.

Следователь полистал лежавшую перед ним папку, устало провел ладонью по глазам, спросил сидевшего по другую сторону огромного стола Акменьлаукса:

– Так вы говорите очень даровитый юноша?

– Удивительные способности, господин следователь, – горячо подтвердил учитель. – В физике, математике – особенно. Первым учеником закончил нашу школу. Блестяще занимался в морском училище.

– Похвально, похвально, – одобрил следователь, продолжая листать дело.

– Очень любознателен, много читает, трудолюбив. До этого печального инцидента ни в чем дурном не был замешан. Конечно, я его не оправдываю, он вел себя неразумно, но… если учесть его состояние, молодость, горячность… – Акменьлаукс достал бумагу, протянул следователю. – Вот тут прошение, подписанное почти всем поселком. За правдивость изложенных фактов ручаюсь честью.

Следователь бегло посмотрел прошение: