Россия сегодня. Через 100-летие великих революций

Расстрел Достоевскому и другим участникам литературного вечера, на котором он присутствовал, заменили каторгой. Причем сделали это в особо циничной форме, выведя ожидавших смерти людей на плаху и переломив им над головой шпаги. Один из приговоренных к казни сошел с ума. Последующие четыре года Достоевский провел на каторге в Омске, оставив о том весьма гнетущие воспоминания «Записки из Мертвого дома». Здесь же он заболел эпилепсией, которая преследовала его до конца дней.

Достоевский был человек глубоко православный и крайне отрицательно относившийся к революционным перспективам. Разумеется, цензура коснулась и его. Даже в «Бесах» с их явным антинигилистским посылом были запрещены к печати многие эпизоды, и в частности глава «У Тихона».

На каторгу был отправлен и Николай Гаврилович Чернышевский.

Долгие годы без свободы провел Тарас Григорьевич Шевченко.

Десять лет не мог опубликовать «Крейцерову сонату» Лев Николаевич Толстой. В «Воскресении» цензура вымарала 67 эпизодов. Были запрещены его статьи о голоде 1911 года.

Но особые отношения складывались у графа с РПЦ. Судя по формулировке Священного Синода, отлучившего его от церкви, Лев Толстой оказался просто посланцем из преисподней, по масштабам намерений лишь слегка уступавшим Искусителю: «изначала Церковь Христова терпела хулы и нападения от многочисленных еретиков и лжеучителей, которые стремились ниспровергнуть ее. Все силы ада, по обетованию Господню, не могли одолеть Церкви святой, которая пребудет не одоленною вовеки. Но в наши дни, Божиим попущением, явился новый лжеучитель, граф Лев Толстой». Особенно отличился в критике графа кумир нынешних государственных охранителей протоирей Иоанн Кронштадтский: «Поднялась же рука Толстого написать такую гнусную клевету на Россию, на ее правительство!..

Дерзкий, отъявленный безбожник, подобный Иуде предателю… Толстой извратил свою нравственную личность до уродливости, до омерзения…»[45 - Праведный Иоанн Кронштадтский. Ответ Иоанна Кронштадтского Льву Толстому на его обращение к духовенству.].

У Николая Васильевича Гоголя цензура исключила не только «Повесть о капитане Копейкине».

Антон Павлович Чехов получил запрет на первый же сборник рассказов.

В юнкерских училищах современная русская литература не преподавалась, так как ее идеи считались идеологически опасными[46 - Кенез П. Красная атака, белое сопротивление. С. 23.]. Русский офицерский корпус, составивший костяк белого движения, априори не мог сражаться за русскую культуру, потому что в процессе обучения был старательно отсечен от нее и ее не знал.

Это подтверждает и Антон Деникин, который писал: «Молодых офицеров едва ли интересовали социальные вопросы, которые они считали чем-то странным и скучным. В жизни они их просто не замечали; в книгах страницы, касающиеся социальных прав, с раздражением переворачивались, воспринимались как нечто, мешающее развитию сюжета… Хотя, в общем, и читали они не много»[47 - Там же.].

Почему об этом стоит вспомнить сегодня?

Потому что золотая русская литература XIX века, сформировавшая фундамент русской культуры и идентификации, родилась вопреки самодержавному государству и невзирая на карательные ссылки, каторги и запреты.

А еще потому, что силы исторического реваншизма ничуть не дремлют и очень хотят отбросить Россию на 150 лет назад, в эпоху, когда можно было запрещать мыслить и когда общество делилось на 2 % верхушки и 98 % бесправного большинства. Пушкина, Толстого, Гоголя и Салтыкова-Щедрина они искренне ненавидят. Министр культуры России

Мединский прямо сказал, что указанные авторы «упорно избегали хорошего» и вообще «наша литература полна персонажами типа Раскольникова, Акакия Акакиевича и в лучшем случае мечущихся „лишних людей“ типа Печорина, и почти никто из воистину великих писателей XIX века не хочет рассказать о других героях нашего времени»[48 - Мединский В. Мифы о России. О русском пьянстве, лени и жестокости.]. Действительно, никто из великих русских литераторов не писал оды Николаю II, Столыпину или Аракчееву. Были, разумеется, и те, кто писал такие оды. Но история не сохранила их имена, как история не сохранит имена лиц, зарабатывающих кусок хлеба с черной икрой на славословии нынешней российской власти.

Однако и Александр Пушкин, и Федор Достоевский, и Лев Толстой были не только людьми, глубоко любившими нашу страну, но и искренними христианами. Вера человека меряется отнюдь не отношением к церкви как институту. И вовсе не случайно великий русский язык породил поговорку «чем ближе к церкви – тем дальше от Бога».

Русская литература XIX века состоялась потому, что она стала литературой сопереживания, эмпатии, потому что она проникла в самую душу вечно попираемых людей, потому что она заставила людей взглянуть на самих себя со стороны и увидеть свое унижение и полное отсутствие всякой перспективы при бездействии. Ну а уж то, что последовавшее в XX веке действие не пришлось по вкусу двум процентам, надо отнести к проблемам меньшинств.

Тюрьма русского народа

Статья 1791 Уложения о наказаниях приравнивала неповиновение работников владельцам компаний к восстанию против власти. Санкции были совершенно одинаковыми и регулировались нормами ст. 284–290, 294 Уложения.

Статья 288 Уложения весьма ясно обращалась к крестьянам: «восстание против властей, правительством установленных, почитается и всякое возмущение крестьян или дворовых людей против своих помещиков, владельцев или управляющих».

Про вооруженные выступления мы говорить не станем. Понятно, что они сурово карались: каторга на срок от 15 до 20 лет (ст. 284 Уложения о наказаниях).

Если бастующие рабочие оружия в руки не брали, но, к примеру, побили кого-то из приказчиков, то срок каторги составлял от 12 до 15 лет (ст. 285).

Если никто из приказчиков не пострадал, однако владелец завода пригласил для устрашения казаков, выполнявших в то время функции ОМОНа, то забастовщиков отправляли на каторгу на срок от 4 до 6 лет (ст. 286).

Разумеется, на каторгу шли не все, а только активисты. В противном случае работодатели рисковали остаться без рабочей силы. Поэтому перечень карательных санкций для рядовых участников стачек был шире: ссылка в Томск, год арестантской роты или полгода смирительного дома. Разумеется, всех при этом пороли – и взрослых мужчин, и женщин, и работающих подростков.

Лишь для двух процентов населения символом той эпохи был «хруст французской булки». Для остальных булок не было, а были плетки, хлысты и розги, которые входили в жизнь подданного империи начиная со школы и сопровождали трудоспособный возраст.

Особенно активно пороли крестьян.

Причем порка предусматривалась не только за забастовку или собрание, но и за… «необоснованные жалобы». Более того, пороли даже за просьбы!

Согласно ст. 1907 Уложения, тем, кто подписал петицию, давали ровно 50 ударов розгами.

К розгам прилагался солидный штраф.

Сегодня это кажется парадоксальным, но в царской России накладывали разорительные штрафы просто за написание жалобы. Риски при написании бумаг были абсолютны, поэтому крестьяне предпочитали не писать жалобы, а просто поджечь усадьбу барина. Это было абсолютно рационально, поскольку поджигателей, в отличие от жалобщиков, находили не всегда[49 - Удивительным образом современное российское законодательство воспроизводит систему отношений, распространенную 110 лет назад. В 2010 году на шахте «Распадская», Кузбасс, в результате аварии погиб 91 человек. После этого несколько сот шахтеров перекрыли дороги и закидали камнями и арматурой ОМОН. На вопрос журналистов, почему они не создали профсоюз, шахтеры ответили: «При создании профсоюза все его активисты будут уволены в течение суток. А при перекрытии дороги то ли привлекут к ответственности, то ли нет. Перекрывать дорогу поэтому безопаснее».].

Согласно статье 1165 Уложения, «ябеднические просьбы или воспрещенные законом от крестьян на помещиков жалобы» или иные недозволенные бумаги влекли за собой штраф от 10 до 50 рублей. За повторную жалобу или просьбу следовал уже арест, а если письмо уходило царю – то ссылка в Сибирь. Аналогичная статья действовала в отношении работников.

Для ясности, размер оброка в 1870 году составлял порядка 8–9 рублей в год, а в радиусе 25 км от столиц – 12 рублей. То есть размер штрафа за просьбу или жалобу был сопоставим с суммой оброка за пять лет. К 1913 году, когда товарность хозяйства и денежные доходы селян несколько возросли, в год (после уплаты десятирублевого налога) крестьянин зарабатывал 32 рубля[50 - Россия, 1913. Статистико-документальный справочник. СПб., 1995. С. 314.]. Так что сумма штрафа была сравнима с годовым денежным доходом.

В селах ежегодно вспыхивало 60–70 выступлений. В 1902 году они переросли в массовые протесты, опередив на три года революцию в городах. Только в Харьковской и Полтавской губерниях было разрушено 105 помещичьих экономий. Для подавления выступления было стянуто несколько десятков тысяч солдат, однако нельзя было ввести гарнизон в каждое российское село.

Правительству пришлось идти на уступки. В 1903 году власти отменили круговую поруку, то есть правила, по которым за провинности одного человека отвечало все село. В 1904 году были отменены ненавистные порки (их ненадолго вернули в 1905–1907 годах каратели Столыпина, а в 1917–1920 годах белые правительства). В 1905 году было объявлено об отмене выкупных платежей (если бы не случилось восстания, обязанность крестьян платить помещикам сохранялась бы до 1955 года).

Но отмены выкупных платежей оказалось недостаточно. Крестьяне не получили главного – земли.

В 1905 году число бунтов превысило 3200.

Войска не очень охотно подавляли крестьян, поэтому роль пожарной карательной команды правительство поручило казакам. Массовые выступления продолжались еще несколько лет. В их процессе было сожжено от 3000 до 4000 усадеб. Поджоги преследовали вполне конкретную цель – не дать барину вернуться на прежнее место, чтобы в отсутствие «хозяина» вновь разделить землю.

Не менее решительно шла борьба рабочего класса.

Первая масштабная забастовка произошла в 1885 году на текстильном заводе в Орехово-Зуево. Завод принадлежал Тимофею Морозову, поэтому события вошли в историю как «Морозовская стачка». Изначально предприятие было создано на деньги старообрядческой общины. И Морозов, и значительная часть работников были старообрядцами. По мере течения времени Морозов завладел, что называется, контрольным пакетом акций, после чего стал снижать зарплату. За три года зарплата была снижена пять раз. Вовсю практиковались штрафы. С работников снимали деньги по любому поводу. В среднем недоплачивалось до 25 % зарплаты, а часть людей теряла половину заработка.

Забастовку прибыло усмирять шесть сотен казаков, укрепленных тремя батальонами солдат. Шестьсот человек были арестованы. Активистов отдали под суд. Спустя год суд присяжных оправдал организаторов стачки, но такого рода либеральности не приветствовались в империи Романовых, и без всяких судебных решений восемьсот работников фабрики были уволены и высланы из Орехово-Зуево.

Однако репрессивный ответ оказался неэффективен. В 1885 году в империи бастовало уже 25 000 человек. Каждый из них мог быть не только уволен, но и арестован. Но протесты ширились, потому что условия жизни были совершенно невыносимыми.

В 1891 году в Варшаве, Польша, российские работники впервые вышли на Первомай. Появились красные флаги. На следующий год в Лодзи, Польша, при разгоне первомайской демонстрации войска открыли огонь. Были жертвы.

Вскоре выступления развернулись во всех промышленных центрах России. Власти прибегают к расстрелам. В Ярославле гренадеры-фанагорийцы открывают огонь по работникам мануфактуры Корзинкина. Шесть человек убито, 18 ранено. Николай II очень рад. Он пишет резолюцию: «Спасибо молодцам фанагорийцам за стойкое и твердое поведение во время фабричных беспорядков».

Однако стачки продолжаются. В среднем в год проходит до 150 забастовок с участием свыше 44 тыс. человек.

Ранее существовавшие в виде теоретических клубов, социал-демократы обрели точку опоры. В 1893 году Владимир Ульянов переезжает в Петербург и начинает агитацию среди рабочих. Он быстро размежевывается с другим марксистом – Георгием Плехановым. Водоразделом становится отношение к либеральной оппозиции. Плеханов рассматривает ее как союзника в борьбе с царизмом, молодой Ленин – как тормоз будущей революции.

Социал-демократы придают рабочей борьбе организованный характер. В 1896–1897 годах только в Петербурге бастуют десятки тысяч работников. Аресты были неэффективны. Казаков не хватало. Да и что могли сделать казаки? Встать за станки? Власти были вынуждены отступить.

Рабочее движение России добивается серьезнейшего успеха. В 1897 году издается закон о сокращении рабочего дня до 11,5 часов, а при ночной смене до 10 часов, и установлении праздничного отдыха.

Члены петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Слева направо (стоят): А. Л. Малченко, П. К. Запорожец, А. А. Ванеев, слева направо (сидят):

В. В. Старков, Г. М. Кржижановский, В. И. Ульянов-Ленин, Ю. 0. Мартов. Санкт-Петербург, 1897 г.

Но каждый шаг давался с большим трудом.