Грань реального

– Что никто ее и тебя не спасет, предатель!

Взвыв от ненависти, Найтир прыгнул на собственного сына, целясь когтями в дыхательные щели. Любые последствия стали глубоко безразличны. Который раз этот выродок отбирает у него самое дорогое. Не потому, что его достоин, а из собственной глупости и неумения жить!

Все, что Мэй успел, – это подставить собственное тело так, чтобы удар патриарха пришелся вскользь и не задел Лану. Не обращая внимания на располосованную грудь, он тут же вцепился в сильное, гибкое тело отца собственными когтями, утаскивая того на глубину. Его собственные силы быстро таяли, подточенные днями, проведенными в каменном мешке, а впитавшему чужие жизни патриарху нужно было лишь несколько секунд, чтобы сбросить растерянность.

Увести его как можно дальше от Ланы, отвлечь, заставить забыть… Если патриарх потянется к ее силе и жизни, истощенная женщина умрет в то же мгновение.

В отличие от отца, Мэй не считал изменяющих идиотами. Они должны, обязаны скоро прийти. Иначе все, что он сделал, просто не имеет смысла. Его жизнь, его смерть… Он ведь не Баго, и надежда всегда теплится в глубине груди.

Если Лана вернется домой, может, его собственное глупое существовавние будет достаточной платой за будущее Дани, малышей, других майдов Альдрии, переживших эту ночь?

Или Эвин вовремя напомнит, что эта монета и так была взята взаймы?

Патриарх, вырвавшись наконец, зло ухмыльнулся и вновь бросился в атаку на закричавшего от отчаяния серебристого майда. Вода взбурлила, мутнея и насыщаясь густой кровью, и на поверхности моря начало расплываться тусклое опалесцирующее пятно.

Amberian Dawn. Guardian.

19.

Наступивший день был одним из самых печальных.

Вроде бы, майды не впервые атаковали, но никогда – настолько яростно.

Вроде бы, среди жителей города почти никто не погиб, но и солдаты Баго были людьми, заплатившими собственными жизнями за чужие.

Вроде бы, нападение удалось отбить, но опасность никуда не исчезла, затаившись в глубинах моря вместе с Найтиром.

Вроде бы, вроде бы, вроде бы… Очень много допущений, так и не ответивших на главные вопросы. Что было нужно майдам? Вернутся ли они снова и снова? Смогут ли Баго их защитить?

Городской глава заикнулся было о собственном регулярном войске. Но Аген, вынужденно исполняющий обязанности Главы рода, но не получивший официальных полномочий, окинул его таким испепеляющим взглядом, что градоначальник поспешил сменить тему на более безопасную, как то благодарность за своевременную защиту и компенсация за понесенные потери.

Изменяющие хором твердили, что опасность миновала. Майды даже не явились за своими погибшими, напрочь исчезнув из всей прибрежной зоны. Некоторые из прибывших из столицы магов иронично высказывались в духе того, что теперь энергии подводных есть более достойное применение – активно восстанавливать получившую серьезный удар популяцию.

Эвин в их число не входил. И у любого, кто натыкался на угрюмого, серого от усталости мага, язык не поворачивался интересоваться его мнением.

Никто не избежал потерь. Все умели понимать чужую боль, и все были свободны ее не разделять. Кроме него.

Как только появилась возможность, Ридия отправилась обратно домой. Пропали любые основания рисковать жизнью ребенка, и Эвин должен был улететь вместе с ней. Но в последний момент отказался, решив, что в Альдрии его помощь нужнее. Компанию маленькой Баго составила все та же Кришта, даже не показавшаяся ради прощания. И, насколько было известно Тройну, Эвин заставил изменяющую пообещать, что малышку отцу не отдадут.

Сам дипломат уезжать не планировал. Что его ждет в столице? Рутина, скука, очередные интриги более облеченных властью? А в Альдрии отчаянно требовались светлые головы.

Вечера, конечно, становились все более долгими и муторными. Наверное, для чуждой всем Аори они были ничем не веселее, равно как и дни, и именно поэтому они начали проводить их вместе. Ее вечная манера задавать непонятные вопросы об очевидном… Сначала он счел это странностью, и лишь потом смог заметить чувственное восприятие мира, зарождающееся в детской еще душе.

Но поделать с собственной привычкой относиться ко всему с насмешкой Тройн ничего не мог.

– Несделанном? Я всё ещё плохо играю на гитаре. Ну никак «Ветер над утесом» в нужном темпе не идет.

– Я серьезно, – забавно сморщила брови девушка. – Вот о чем ты жалеешь? Что не осуществил, не сказал, например?

– Ну, – хмыкнул Лексаз, – у меня в Потчерри у самолета снова стойку сломали. Надо б попинать, чтоб сделали.

– Знаешь, между тобой и Лейтом есть одно немаловажное отличие.

Поерзав, Аори устроилась поудобнее в мягком кресле, в которое она по привычке забралась с ногами, и принялась неторопливо отхлебывать чай из очередной чашки. Лексаз только диву давался, как в нее столько влезает. Причем даже без конфет.

– Ну, давай. Излагай.

– Он не притворяется, что не задумывается о таких вещах.

– Сложно, – улыбнулся Тройн, морща украшенный горбинкой нос.

– Но доступно же? Я вот жалею, что не могу больше быть солдатом. Да, конечно, я даже с Баго рядом смешно смотрюсь… но я могла бы что-то делать! А еще я могла бы чаще приходить к Мэю. Я вот представляю, как он погиб… Совершенно одинокий. Просто чтобы отдать долг.

– Которого не существовало.

– Да… А я могла хотя бы разговаривать с ним. Выслушивать. Он, наверное, и сам медленно сходил с ума в той пещере…

– Эх, – вздохнув, Тройн дотянулся до столика и, подхватив оттуда очередную шоколадку странной треугольной формы, принялся неторопливо ее разворачивать. – Тебе нужны мои утешения? Ну там, что, мол, не стоит упрекать себя в том, что изменить не могла, и все такое?

– Лучше объясни мне, зачем лечат всех тех солдат, что выжили! И майды точно так же заботятся о своих.

– То есть? Почему лечат пострадавших в бою?

– Бой – это пойти и умереть, так? Это я понимаю. Но лечить раненых? А что потом?

Судя по взгляду мужчины, он мысль не уловил.

– Снова в бой. Пока не отвоюешь пространство, пока не накажешь подонка и так далее. Тут сложностей особых нет.

– А смысл где?

Разломив шоколадку, мужчина безапелляционно протянул кусок девушке и принялся неторопливо расправляться со своим.

– В защите любимых, друзей, родных, соотечественников, обездоленных и униженных.

– Одних спасаем, иных убиваем. Я не про то, что в головы вложат. А про то, что ребенку дадут воды и еды, спасут ценой своей жизни, и спустя 20 лет убьют в очередной войне.

– Даже растения пожирают друг друга…

– Спасут раненого, – продолжила Аори, не обращая внимания на слова мужчины и желая лишь, чтоб он ее понял, – и отправят его убивать другого спасенного раненого!

– Да, но бой идет до победы и ей заканчивается, – ненадолго посерьезнел Лексаз, и тут же иронично продолжил. – У меня есть подозрение, что к двадцати годам вода и еда становятся не главной целью. Не у всех и не всегда, надеюсь. Но ты хоть сама понимаешь, к чему ведешь?

– Пытаюсь отделить смысл и эффективность от жестокости, – поразмыслив, ответила девушка. – Точнее, разделить понятия.

– А как ты хочешь сопоставить жестокость и эффективность?

– Убить – эффективно, осмысленно, жестоко… – протянула Аори. Предложенное Тройном лакомство убывало, но она этого даже не замечала в своей глубокой задумчивости.