Между ветром и песком

Чужачка осталась неподвижной, но Нераим заметил, как впились в прутья ее пальцы, когда он сбросил с корзины крышку. Черная треугольная голова медленно поднялась над плетеным краем, и гадюка принялась раскачиваться из стороны в сторону на кончике хвоста. Узкий язык то и дело высовывался из пасти, пробуя воздух на вкус.

Одним безошибочным движением Нераим схватил змею прямо под челюстями. Она обвила его руку хвостом, разинула пасть, но вывернуться не смогла. Торговец поднес гадюку к животу чужачки почти вплотную, так, чтобы запах крови коснулся узких ноздрей, и надавил на чешуйчатые щеки. Яд брызнул прямо на порез, и, выждав пару секунд, Нераим стер его заготовленной тряпкой. Она отправилась в корзину вслед за змеей.

Рана оказалась чистой и уже начала затягиваться. Хорошо, очень хорошо. Не придется заново вскрывать.

Пленница зарычала, когда кривая игла проткнула края разреза. Нераим с силой сжал его пальцами и зафиксировал шов. Наклонил голову, раздумывая, и добавил еще пару, не обращая внимания на бьющую чужачку дрожь. Он любил таких, терпеливых, которые сжимали зубы там, где от визгов иных у него звенело в ушах и приходилось тратить время на то, чтобы вставить кляп.

Нераим с удовольствием вдыхал ее запах, стягивая талию бинтами из грубого полотна. Закончив, он покровительственно похлопал пленницу по щеке, получив в ответ полубезумный ненавидящий взгляд.

И в радостном своем возбуждении арах совершил ошибку. Нераим принялся отвязывать чужачку сам, касаясь нежной кожи. Как только он снял петли с ног, пленница брыкнула ими, наугад, не глядя, и безошибочно угодила в цель.

Вопль торговца взлетел над лагерем и едва не расколол небо пополам. Надсмотрщики навалились на Аори, отвязали от столба, завернули руки за спину так, что чужачка рухнула на колени.

Торговец, стеная, ползал по земляному полу. Инструменты раскатились во все стороны с опрокинутого табурета и, видит Харру, Нераим предпочел бы, чтобы безумная ударила его самое. Страдание плоти проходит, но боль потери может жить в сердце годами!

– Скормить ее ящерам… – яростно процедил он, прижимая к груди все, что смог собрать в тусклом свете. – Нет, пустить в круг, а потом скормить!

Помощники успели протащить чужачку через половину лагеря, когда жадность все же притушила гнев торговца. Высунувшись из шатра, он заорал им вслед, не беспокоясь, насколько хорошо слышно его голос в грохоте празднества. Захотят жить – услышат.

Аори подтащили к общей клети, ухватив за волосы, запрокинули голову.

– Что, соскучились? Хотите эту…

Многоголосые выкрики заглушили последние грязные слова. Надсмотрщик прижал Аори к решетке, позволяя сидящим внутри рабам жадно царапать ее заскорузлыми пальцами.

Пленники пропустили руки между прутьями, пытаясь забраться под рубашку, под шаровары, коснуться мягкой, горячей плоти. Чужачка закричала, попыталась вырваться, но коренастый арах оказался сильнее. Он отпустил девчонку только после того, как товарищ отодвинул запирающий клеть засов.

Они отступили, посмеиваясь. Рабам подобное развлечение было не внове, и они знали, чем дело может закончиться, и отпихивали друг друга, расшнуровывали на ходу бечеву на шароварах, торопились навалиться, подмять под себя визжащую от страха рабыню прежде, чем…

Черные плети взвились в воздух и опустились на покрытые рубцами спины. Завывая от боли и злости, пленники ломанулись обратно в клеть, забились в углы, подальше от поймавших кураж надсмотрщиков. Угостив последнего недотепу, они вдвоем заперли засов.

Чужачка, рыдая, сжалась в комок. Рубашку успели задрать, обнажив живот, на груди остался отпечаток чьей-то грязной лапы. Подхватив девчонку под мышки, надсмотрщики потащили ее к крохотной одиночной клети в углу лагеря. Никто не должен на самом деле тронуть редкий товар; а если Нераим и позволит поразвлечься, то уж никак не рабам.

По высоте клеть едва доходила до груди рослой чужачки, и арахи впихнули ее внутрь, как шакала в будку. Пленница упала прямо на земляной пол, и дверь с треском закрылась за ее спиной.

Когда голоса арахов затихли, Аори медленно подняла голову. Сердце колотилось, как бешеное, отчаяние комом встало в горле, пальцы вцепились в сережку так, что изменяющая с трудом их разжала. Воздуха не хватало, Аори глотала его, проталкивала внутрь себя насильно, лишь бы жить, лишь бы думать, лишь бы говорить себе, что худшее позади, и пытаться в это поверить.

Она поднялась на колени, ухватившись за белесые прутья клети, и прижалась к ним лицом. Губы ощутили легкое шершавое тепло. Будто не дерева касались, а…

Аори отшатнулась, зажимая рот ладонями, чтобы не закричать. Высушенные ветром до мельчайших пор, стянутые между собой полосками одеревеневшей кожи, кости погибших ящеров надежно отделяли пленников от тех, кто повелевал их судьбой.

Evanescence. Oceans.

16.

Тоо верит, что их пути связывает Харру, но Амина ухитряется делать похожую божественную работу. Она дважды превратила изменяющую в рабыню для того, чтобы сложить что-то новое из осколков их разбитых судеб.

Храм казался спящим, если не считать огней под третьей ступенью, расплескивающих по площади теплые пятна света. Амина беззвучно дотронулась до локтя спутницы и, встретив напряженный взгляд, показала вправо. Там, укрывшись за выступом колонны, неподвижно стоял храмовый стражник – рослый, мускулистый, с блестящей от масла темной кожей. Если бы не арашни, Аори прошла бы мимо, не заметив его в тенях.

Хозяева домов вокруг площади разбили у входов палисадники с крохотными, похожими на игрушечные, пальмами. Чужачка попыталась было погладить узкий, болотного цвета лист, но Амина перехватила ее руку. И, осторожно отломив кончик, выдавила каплю густого мутного сока. Он вскипел пеной, коснувшись песка.

Аори поежилась, не столько от досады, сколько от холода предрассветного часа.

– Мне пора, – прошептала Амина. – Как только услышишь колокол, он уйдет. Отсчитай до сорока. Лестница в подземную часть – на первом этаже…

– Я помню, – огрызнулась Аори. – Вали отсюда и из Ше-Бара, если меня поймают.

– Тебя не поймают, – Амина подняла на нее огромные темные глаза и, ничего больше не сказав, растворилась в глубине переулка.

Вздохнув, Аори прижалась к теплой глиняной стене. Где-то за ней мирно спали люди, люди, которые называют ее демоном. Она попыталась представить их – семью с одним, нет, лучше с двумя малышами, араха в пусть не новой, но крепкой фарке с заботливо вышитым подолом, арашни в платье, скрывающем правую руку. Такими они были днем, а сейчас темнота скрывает тела.

Тихо сопят в колыбельках дети, спит женщина, прижимаясь к своему мужчине. Он задремал последним, встретив ночь с фонарем в руке и кинжалом за поясом. Им невдомек, насколько не страшна она в сравнении с будущим.

И как мало осталось этих ночей.

Гулкий удар колокола раздался в глубине храма, и Аори вздрогнула, вырванная из потока мыслей. Пора… Нет! Считать до сорока! Боги, а сколько прошло уже? Три? Пять?

Когда она подняла взгляд, араха уже не было в закутке за колонной. Уже паникуя, Аори принялась сосредоточенно отсчитывать секунды, стараясь не спешить и не медлить.

Тридцать восемь. Тридцать девять. Сорок. Сорок один.

Дура, какие сорок один?!

Аори вскочила, и тут же крепкая теплая рука перехватила ее под локоть.

– Можно узнать, куда ты собралась? – вкрадчиво поинтересовался тоо.

Темная фарка на Шукиме была тщательно застегнута на все пуговицы, рубашка в тон терялась на фоне затопившей переулок тьмы. Мягкие шнурованные сапоги делали шаги бесшумными, а поднятая куфия скрывала тепло дыхания. Никоим образом тоо не выглядел так, будто только что выскочил из постели, хватившись пропажи.

Аори едва удержалась, чтобы не садануть кулаком по глиняной стене. Забери тебя настоящие демоны, тоо, почему ты не спишь перед рассветом, как все нормальные арахи?

– На экскурсию, – буркнула она и дернула рукой, пытаясь освободиться. – И уже опаздываю к положенному времени.

– Аори, – тоо и не подумал ее отпустить. – Я просил тебя не лгать.

– Это не ложь.

– Но и не правда. Скажи мне, и я смогу помочь.

Аори ошарашено уставилась на него.

– Помочь?

– Если бы я хотел помешать, ты бы не покинула гостиницу этой ночью.

– Но ты же не знаешь, кто я, что мне нужно! Почему ты мне веришь?

– Потому, что я верю Харру, – глаза Шукима улыбнулись. – Ты можешь смеяться надо мной, дерзкая безбожница, но, если бы он не хотел, чтобы ты выполнила свою миссию, ты бы погибла в первую бурю. Кем бы ты ни была и что бы ни сделала прежде, веришь или нет, Харру не оставит тебя.