Между ветром и песком

Как ты прав, тоо. Мир не отвернется и не забудет свою игрушку.

– Тогда отпусти меня, вернись в гостиницу и забудь, что был где-то этой ночью.

– Я отвечаю за тебя перед Двуликой. Что бы ты ни задумала, ты держишь мою судьбу и судьбу моего каравана в ладонях. Что ты ищешь в храме? Чего ты хочешь?

Еще пара минут, и стража сменится.

– То, что существует лишь в сказке, – горько улыбнулась Аори. – Сердце Харру.

– Зачем? Кому ты его отдашь?

– Никому, – она впилась в лицо тоо яростным взглядом. – Оно останется, где было, я только использую его, чтобы спасти…

Она осеклась. Что увидит перед собой Шуким? Чужачку, помешавшуюся на том, чтобы спасти мир, которому ничего не угрожает?

Огненный болид расчертил небо над их головами, яркий настолько, что его свет легко проник сквозь пелену облаков.

– Нет, – Аори побледнела, проводив его взглядом. – Почти не осталось времени, Шуким… Я должна попасть в храм, даже если никогда из него не выйду! Отпусти меня!

– Здесь нет Сердца Харру.

Пальцы тоо разжались, но Аори не пошевелилась.

– Что?

– Сердце Харру – там, где начинается Священный путь.

– В храме Ше-Бара, – растерянно прошептала Аори.

– Нет. Путь прошел через город, но начало его не здесь. Тонкой тропинкой он начинается там, где Харру впервые спустился в пустыню. Там, где был построен и забыт первый храм.

Аори сжала кулаки до хруста, бросила полный отчаяния взгляд на освещенные окна.

Древние действительно могли вынести командный центр из города, и потому и секрет оказался потерян. Но если не войти в храм прямо сейчас, шанса уже не будет. Завтра… Что изменится завтра? Чем так важна именно эта ночь, и почему Амина не могла остаться?

Может, именно для того, чтобы она не вошла в этот храм?

Или все это – голос страха? Попытка сбежать от решения, от того, чтобы исполнить свой долг?

Она сделала шаг прочь и остановилась.

– Откуда ты знаешь?

Шуким положил ладонь на грудь – туда, где спрятался под рубашкой треугольный медальон.

– Троим тоо доверены жизни будущих жриц. И каждый из нас хранит ключ от храма, где бьется Сердце Харру. Когда Двуликая покинет этот мир, тот, кто окажется в Ше-Бара первым, отведет туда ее преемницу. Мы знаем путь и знаем плату в конце его.

Ложь, ложь, ложь! Он не мог предать Двуликую ради чужачки. Кто, как не тоо, изощрен в играх слов и разума, кто умеет запутывать, придумывая на ходу красивые легенды?

Медальон на его груди лучился тонкими, идеально выстроенными потоками, древними, как сама пустыня. Такие никогда не создать обычным шаманством.

Если ударить чуть ниже уха, Шуким не очнется до утра, до того времени, как первые патрульные найдут его у стены дома.

– Почему я должна верить тебе? – Аори повернулась к неподвижному тоо. – Ну почему ты не позвал стражу, не продал меня, не убил? Почему все не может быть просто?

– Харру трижды дал мне понять, как важен твой путь. Я сам не знал, почему я не наказан и что должен сделать. Теперь я знаю. Пойдем, Аори. Я отведу тебя к Сердцу.

Она развернулась и изо всех сил бросилась к храму. Быстрее! Достаточно одного крика тоо, и стража будет здесь спустя считанные секунды. Их так мало осталось, Шуким умело тянул время, но она еще успевает.

Оттолкнувшись от холодного камня, Аори подпрыгнула, вцепилась в край окна и, подтянувшись, села на него верхом.

И оглянулась.

Тоо замер на границе освещенного пятна. Не кричал, не звал стражу, не бежал следом. Просто стоял и смотрел Аори вслед, и его жизнь птахой трепетала на кончиках пальцев.

Она спрыгнула вниз. В песок, а не на мелкую мозаичную плитку в тени высоких колонн.

– Я верю, – беспомощно прошептала Аори, вернувшись к тоо. – Верю, что где-то очень далеко Харру держит ниточку моего пути.

Их связали вместе по трое, по четверо. Дорогу до Таэлита Аори не запомнила – она едва плелась, уткнувшись под ноги. Пропущенная через кольцо на поясе веревка натягивалась каждый раз, когда чужачка отставала от невысокого араха с багровым рубцом на плече. Он тяжело топал впереди, и, когда Аори случайно наступила ему на пятку, не глядя ткнул локтем назад, попав ей прямо под ребра.

Впрочем, веревка натягивалась еще сильнее, когда мешкала пожилая арашни позади. А она едва ковыляла на заплетающихся ногах, то и дело спотыкаясь и налетая на Аори. Каждый раз арашни извинялась и даже подбадривала так ласково, что ком в горле стоял. Что за нее рассчитывает получить Нераим, неужели недостаточно она пережила?

День перевалил далеко за середину, и их жалкую вереницу то и дело обгоняли всадники на ящерах. Ближе к Таэлиту мимо пропылил целый караван. Погонщики загодя спихнули пленников с тропы, чтобы никто не попал под лапы могучим грузовым ящерам. Они не неслись так, как верховые, но от тяжелых шагов дрожала земля. Звери, равно как и погонщики на их спинах, не обратили на сгрудившихся на обочине рабов никакого внимания.

Их снова выгнали на дорогу, поигрывая плетями, а иногда и пуская их в ход против тех, на кого указывал Нераим. А ему, казалось, доставляло удовольствие скользить взглядом по скорбной процессии, выискивая непокорных. За его поясом торчал свернутый черный кнут, и шипастый наконечник покачивался в такт шагам.

Пыль пеленой легла на ресницы, и Аори брела, практически опустив веки. Она пришла в себя, лишь когда давящий на плечи жар ненадолго ослаб.

Высоко над головой ветер трепал треугольный полотняный полог. Растягивающие его шесты накренились, каждая в свою сторону, и, казалось, только материя удерживает навес от падения. Он скрипел характерным костяным звуком при каждом порыве и при каждом движении дозорного араха, устроившегося на вышке в тени. Он безразлично мазнул взглядом по живому товару – в базарные дни приходило по три-четыре таких процессии.

Двое стражников неторопливо рылись в корзинах худого, как скелет, раздраженного торговца, еще трое, очевидно утомившись, лениво перекидывались в карты в тени навеса. Те, кто ждал своей очереди под палящим сквозь облака солнцем, то и дело бросали на них полные ненависти взгляды.

Нераима у этих ворот знали прекрасно. Стандартная мзда незаметно перекочевала из его рук в руки старшего по караулу, и маленький пеший караван вошел в Таэлит.

Первыми их встретили запахи. Тугие, почти осязаемые ароматы трущоб у невольничьего рынка, въевшиеся равно в камни и в обитателей – попрошаек, калек, девок из тех, что не отказывают никому, обслуживая прямо у городской стены. Как раз они смотрели на вереницу рабов без особого интереса, а вот нищие, лишенные страха и разума, бросились наперерез, потянули руки, выпрашивая мелкую монетку или глоток чистой воды.

Плети взлетели в воздух, безжалостно впились в тела. Попрошайки с воем прыснули в стороны, перепало и воришкам, что затесались между них, надеясь забраться в карманы торговцев в случившейся сутолоке.

Дрожа, рабы жались друг к другу, вжимая головы в плечи от свиста плетей. Трижды пришлось погонщикам рявкнуть, чтобы на подгибающихся ногах первые из пленников двинулись дальше, вдоль лачуг из плавника и неопрятных глиняных лепешек поверх, без дверей и окон, без очагов и всего, что делает убежище домом.

Из щели между развалюхами выскочил тощий – ребра наружу – бурый шакал и метнулся прямо под ноги Нераиму. Когда торговец с отвращением протянул его кнутом вдоль хребта, зверь покатился по земле, визжа и загребая лапами грязь. Нераим замахнулся снова, но на этот раз не попал и, выругавшись, свернул бич и сунул обратно за пояс.

Аори едва переставляла ноги, глотала пыль там, где могла бы вызвать дождь. Простое движение потоков, вера и обновление, и сухие облака разродятся водой. Она прольется с небес, и прах превратится в грязь, в напоминание, которым не напиться. И ненависть человеческая вспыхнет раньше, чем последние капли испарятся с песка.

Узкая душная улочка вывела их прямо к площади перед рынком. Торговый день закончился, и высокие ворота уже закрыли на большой висячий замок. Сразу за площадью начинались загоны для рабов – длинные сдвоенные клети, небрежно накрытые сухими пальмовыми листьями.

Скорбная вереница потянулась поперек вытоптанной в теле города проплешины, как гусеница по листу. Таэлит зримо менялся у другого края площади – там высились настоящие дворцы, отгородившись высокими остроконечными оградами от рядов покосившихся лачуг. Островками роскоши зеленели аккуратные клумбы с мелкими соцветиями в глубине украшенных шипами веток.