Между ветром и песком

Потоки пронзали низ живота, прижимали к провалу, и ребенок никогда не смог бы освободиться от их хватки. Не смог бы и дотянуться до оставшихся замков и, застонав, превратить все свое тело в ключ и пропустить по нему жалкие крохи собственной энергии.

Сияющие лучи пробили ладони. Все те соломинки, что видела прежде изменяющая, выросли и превратились в копья света, в стержни, которые медленно опускались в пазы, активируя спавшую столетиями систему. Или не медленно… но секунды солились в бесконечность для той, что посмела ее разбудить.

Внутренний круг провернулся с оглушающим хрустом, и копья рывком вдвинулись сразу на четверть.

Изменяющая закричала, запрокинув голову, срывая голос. Вопль эхом разлетелся между шатающихся металлических ферм, улетел в безразличное небо. И на мгновение Аори показалось, что оттуда, из-за серой пелены, на нее смотрит то, что не имеет глаз, смотрит не отворачиваясь, не оставляя одну, не предавая. Ине умея ничего иного.

Круг провернулся еще раз. И еще.

Она больше не кричала. Потоки жили сами по себе, стекаясь к провалу, ведь тому, что способно защитить целую планету, нужен лишь один толчок, одно слово, чтобы пробудиться.

Когда стержни исчезли в шахтах, в неподвижных, расширенных зрачках отразилось алое пламя. Метеор вспыхнул в зените, разгорелся ослепительной звездой, заполнил светом весь видимый мир. И, уже почти дотянувшись до пустыни, взорвался.

Ударная волна прошла над ступенями, обрушив половину металлических лепестков. Они упали на круги, рассыпая облако ржавой трухи. И, неподвижная прежде, изменяющая закашлялась и перевернулась на бок, сжавшись, будто беспомощное дитя. Осколки, пыль и обжигающий воздух били по ней, и Аори слабо застонала, впилась пальцами в испещренную узорами ступень. Та вибрировала, будто снизу набирал обороты огромный мотор.

Когда изменяющая с трудом подняла голову, каменные кольца пришли в движение. Они неспешно вращались вокруг уходящего вниз провала, и Аори не сразу поняла, что ступени опускаются, формируя всасывающую потоки воронку. Праздничные разноцветные искры прыгали вокруг каскадами, привнося свою лепту сумасшествия в последний день пустынного мира.

Опираясь на локти, Аори поползла прочь. Чем дальше от центра, тем быстрее скользили кольца, сохраняя рассекающий камень узор. На третьей ступени изменяющая смогла подняться на ноги и, шатаясь и прижимая ладони к груди, побрела вверх.

На середине пути земля содрогнулась, как от близкого взрыва. За руинами ржавого каркаса поднималось что-то сияющее, металлическое, нацеленное в небо. Ступени снова тряхнуло, и далекий взрыв разорвал тонкий облачный слой.

Их вращение все ускорялось, и край казался таким же далеким, как и белая башня в сердце миров. Центр начал проваливаться, ярус за ярусом, Аори поняла это, оглянувшись на глухой скрежет. Она отталкивалась горящими ладонями от камня, взбираясь вверх, стараясь не думать о плывущих над головой изломанных лепестках. Один из них, сбитый ударной волной, со скрипом покачнулся, лишившись опоры. Когда исчезла новая ступень, он накренился, прогрохотал мимо по оставшимся четырем, сорвался в шахту и исчез там без единого звука. Провал сыто рыгнул облачком серой пыли, практически дотянувшись до изменяющей.

Когда ступень под ногами остановилась, Аори из последних сил прыгнула вперед, пытаясь дотянуться до торчащей над краем провала балки.

Перед глазами мелькнул темный камень, пальцы коснулись шершавого ржавого металла… и не смогли сжаться, истерзанные изменением.

Самое страшное – не падение, а тот короткий миг в самом его начале, когда в груди взрывается щемящая пустота, когда дыхание останавливается, забивая горло, и в голове становится пусто и звонко. Мир затапливает тьмой, ведь сознание не хочет, не может поверить в то, что случилось, отказывается видеть и понимать. Воздух готовится расступиться, превратиться в ветер, огибающий тело и неспособный удержать его вопреки законам реальности.

Падение всегда начинается в самой высшей точке, до которой ты смог добраться. И даже если всю жизнь ползти, не поднимая головы, однажды земля превратится в пропасть под ногами. И будет этот миг, и будет тьма, и будет короткий полет, завершенный ударом или прерванный рывком от сомкнувшихся на твоем запястье пальцев.

Аори вскинула голову и встретила взгляд черных, бездонных глаз. Свободной рукой тоо уперся в край и, рыча сквозь сжатые до хруста зубы, потянул изменяющую вверх. Она попыталась схватиться за край, чтобы помочь, и не смогла, она навалилась животом на режущую кромку, она упала, задыхаясь, в песок, и только тогда Шуким отпустил тонкое запястье.

Они лежали рядом, едва дыша, и Аори все еще чувствовала, как крепкие, теплые пальцы удерживают ее жизнь.

– Тоо…

Она сморгнула слезы, закипевшие в глазах от боли, от безысходности и бессмысленности, от рванувшего сердце счастья.

– Я вернул долг.

А вот его голос звучал сухо, как пустынный ветер, как шорох песка в бесконечных мертвых дюнах.

Провал за спиной Аори полыхнул ослепительным белым сиянием, скала затряслась под ногами. От края откололся уступ и рухнул вниз с оглушающим грохотом, широкая трещина протянулась к изменяющей, и она увидела, как потоки с бешеной скоростью несутся мимо, истончаясь и высыхая. Провал вбирал в себя всю силу, до которой мог дотянуться.

И вдали, там, где рассекал пустыню Священный путь, поднимались из круглых шахт сияющие орудия. С них осыпался песок, обнажая повисшие на сочленениях иссохшие скелеты. Люди, ящеры, змеи, птицы, все те, кто исчез в зыбких ямах и вернулся сегодня в мир для того, чтобы завершить свою историю.

Сотни стальных бутонов раскрылись, формируя антенны, и, будто тычинки, в центре каждой торчали стволы орудий. Они били, не переставая, вслед за тем, что поднялось на гребне первым, защищая источник. Метеоры взрывались над облаками, и сама пыль сгорала на пути безошибочных выстрелов.

– Долг, – прошептала Аори. – Долг.

Ее грубо вздернули на ноги, завернули руки за спину, туго стянули ремнем. И не было уже смысла спрашивать, как тут оказался тоо, глядя, как отражаются далекие вспышки в черных доспехах храмовников.

Их ждали у подножия каменного плато. Костлявые гончие ящеры выписывали круги, то и дело задирая головы к небу и хрипя на него через раздирающую пасть уздечку. Аори ожидала, что ее привяжут, как давешнего разбойника, или, в крайнем случае, перекинут через чешуйчатый круп, но, стоило тоо забраться на самого крупного и флегматичного зверя, как ее подсадили во второе седло. И не подумав, впрочем, распутать руки.

Ни слова не сорвалось с губ Шукима, он даже не поднял шестов, позволяя ящеру самому следовать за ведущим кавалькаду жрецом. Они пересекли дюны шаткой рысью, поднимая клубы пыли в и без того серый от гари воздух, обошли по широкому кругу пылающую на теле пустыни язву. Густой дым сочился из нее, не позволяя разобрать, что же случилось.

Как будто так много вариантов… Песок вокруг усеивали спекшиеся от взрыва комки, и ящеры недовольно рычали, наступая на горячую черную корку.

Белоснежную когда-то стену Ше-Бара испятнали каверны и подпалины, изуродовали безобразные проломы. Изнутри поднимались столбы чада, и не один, не два… В зловещей тишине ящеры неслись вдоль стены, едва не задевая ее хлещущими влево-вправо хвостами.

Зверюги свернули к неприметному проходу и затормозили безо всякого сигнала. Тоо едва покачнулся, но Аори, которой не за что и нечем было держаться, свалилась на твердый, как доска, песок. Ее тут же подхватили, потащили вперед, в затянутую темнотой арку и дальше по длинному холодному переходу, где каждый шаг храмовников отдавался коротким рассыпчатым эхом.

И, срезав ремни, без грубости и без малейшего снисхождения впихнули в узкую каменную клеть с забранной железной решеткой дверью. Едва осилив сделать два шага самостоятельно, Аори рухнула на набитый хрустящей соломой тюфяк и отключилась прежде, чем голова коснулась серой мешковины.

Когда изменяющая очнулась, ее встретили полумрак и мягкая, потрескивающая углями тишина. Сквозь прутья решетки сочился неяркий оранжевый свет, и, судя по тому, как дрожали и кривились узкие тени, костер должен был быть немаленького размера. Его тепло проникало даже в узкий каменный закуток.

У самого выхода стояли небольшой кувшин и блюдо из высушенных листьев. Изменяющая выхлебала добрую половину чистой, неимоверно вкусной воды, и вернулась на ложе, сжимая в каждой руке по тонкой присоленной лепешке.

Скрестив ноги, Аори устроилась посередине. Счастливо выдохнув, она принялась откусывать от лепешек по очереди, словно пытаясь найти различия в двух абсолютно одинаковых кусках хлеба. Крошки усеяли шаровары, но уже ничем не смогли повредить истрепанной ткани.

Храмовники явились, стоило изменяющей закончить скромную трапезу. Повинуясь резкому жесту, она выбралась наружу, проводив сожалеющим взглядом полупустой кувшин. Надо было хоть напиться перед смертью… интересно, какую именно казнь придумает Двуликая для демона, изуродовавшего их мир?

Какую бы ни выбрала, лучше бы ей поторопиться. В отличие от оружия Мишруми, здешняя система не выжгла потоки, не вырвала их с корнем, а всего лишь позаимствовала то, что реальность сумела накопить. Они восстановятся, пусть небыстро, но первые обрывки уже мельтешат на границе чувствительности.

Ее вели в круге из нацеленных внутрь коротких копий, и Аори криво усмехалась, когда острия царапали плечи на поворотах. Сталь не ранила так, как взгляды, которыми ее когда-то встретили во дворце Астрали.

Мудрая, всепонимающая сторона жрицы осталась в прошлом, забылась, как отражение на разорванной рябью водной глади. Глаз юной девушки светился гневом, но каким-то глухим, перегоревшим. Она устроилась на высоком троне у дальней стены пустынной каменной залы, и Аори стало неожиданно интересно, упрется ли Двуликая в потолок своей вычурной тиарой, если резко поднимется.

Верховные жрицы застыли, как статуи, у подножия трона. В их поясах тускло сверкали рукояти метательных ножей, а рукава белоснежных рубашек поддерживали у плеч тонкие ремешки ящеровой кожи. Темные раскосые глаза неотрывно следили за демоном, пальцы лежали на бедрах, внешне расслабленные, но способные быстрее взгляда отправить звенящую сталь прямо в горло.

Храмовники остановились на расстоянии десятка шагов от своей повелительницы. Замерла и Аори, едва не налетев на стальной лист наконечника.

– Все – вон! – Двуликая обвела стражу горящим взглядом. – Она бессильна причинить мне вред.

Они исчезли за доли секунды, и изменяющая едва удержалась, чтобы не поаплодировать. Бессильна, да. Как и кому-либо еще. Но не так важно, что именно сказано; важно, как.

– Твои раны тоже заживали быстро? – Аори задумчиво посмотрела на ладони.

Едва заметные красные пятна остались от ожогов, оставленных пробившими руки стержнями из чистых сил.

– Две луны, – ответила Двуликая после небольшой паузы. – Ты уже забыла, насколько слабо непривычное к изменению тело?

Они встретились взглядами. И, если на лице Аори застыло изумление, то в ехидной усмешке жрицы жило откровенное торжество.

– Я знаю, что ты сделала. Мы утратили знание, но сохранили память о нем.

Двуликая подняла сжатую в кулак руку. Палец за пальцем, так, как отделяются лепестки бутона, она раскрыла ладонь. Стальные амулеты казались белыми на смуглой коже арашни.