Сады Драконов

– Уже поздно. Давай я тебе помогу прибраться. Ты ведь дорисовал?

Он поднял лицо – зрачки громадные, бездонные. Что это с ним? Он ответил чистенько, ничуть не кривляясь:

– Дорисовал, но не решил. Я еще завтра буду решать. И рисовать. Не надо краски убирать, только закрыть. А это можно пока на стену приспособить? Я еще подумаю перед сном.

Мур принес липучки и они вместе повесили этот жуткий круг на стенку возле кроватки. Маус остолбенел, всматриваясь. Мур посмотрел, подумал. Увидел одно решение, второе, но они тянули за собой такую атаку возможностей, что затошнило. Воронка должна крутиться, изменяться и течь, а это… Он вздохнул, толкнул Мауса в бок:

– Очнись. Ты тут, а не там.

Потом Мур закрывал банки с красками и собирал черновики, а Маус вытирал пол. Оставались разводы, над которыми он иногда замирал. А Мур вдруг заметил на листочке с ядовито-пурпурным, переходящим по нижнему краю в отвратительно розовый пятном какие-то циферки и значки. Еще на одном листочке – уравнения или формулы. Забытые, кажется, очень прочно. Он поворошил собранные листки: вот еще, и вот, и вот…

– Это можно выкинуть, – сказал Маус, оглянувшись от своего круга на стене. – Спасибо, что помог.

– Иди отмываться, папуас.

– Кто?

– Такие люди дикие, которые себя по всяким поводам раскрашивали.

– А картинки про них есть?

– Можно найти. Зачем?

– Но ведь цвета что-то значат, – он стал изучать свое пузо и лапы.

– Иди отмывайся! – рявкнул Мур.

А Маус как-то неправильно, как-то слишком сильно вздрогнул и посмотрел побелевшими глазами. Муру стало стыдно, и он ушел. Маус пробежал мимо в ванную, а Мур понес выбрасывать пятнистые листочки. Посмотрел еще – цвета некоторых пятен мучительны. Да еще цифры эти и уравнения… Подумав, он отложил листки со значками, выбросил остальные, а отложенные отнес и спрятал к себе в стол. Где, в каких учебниках найти эти уравнения, которые семилетний хорек знает, а он – почти не помнит. А зачем? Порвать себе рассудок в лоскутки? На кой ему этот проклятый таймфаг, если никогда, ни при каких условиях не вернется на Геккон, где бы ему (если Близнецы будут не против и не прикончат сразу) помогли бы восстановиться, а значит, и летать не сможет? Да и на кой ему вообще эти полеты, если он может сам шнырять по любым мирам, куда хватит смелости сунуться?

2. Жить по правде

Утром он проснулся поздно, лишь когда робот притащил завтрак. И еще бы поспал, но, раз сегодня контрольный день, хлопот много… Игнатий уже скоро, наверное, прибудет… Он встал – бок, ура, не болит! – и пошел умываться. Дверь к Маусу была приоткрыта, и там… И там! Вот за это попадет точно. И это – не скрыть.

Все было заляпано цветными сумасшедшими круглыми пятнами, все! Круги побольше и поменьше, огромные и крохотные, грубо намалеванные и вырисованные точно, как миниатюры, мрачные и радостные – зияли воронками отовсюду. И все стены, и пол, и даже что-то на подушке нарисовано, и на столе, и на стекле окна. Как жутко. Всю ночь творивший эту красоту негодяй, вымазанный в краске, спал в уголке кроватки, замотавшись в выпачканное желтым и фиолетовым одеяло. И даже волосы на макушке слиплись зелеными, малиновыми и небесно-голубыми перышками. Долго, забыв обо всем, Мур эти круги разглядывал. Тоскливо щемило внутри. Почему Служба не заметила, насколько странен Маус, и не вмешалась? Посмотрел наконец на Мауса, и опять кольнуло в сердце: где же он раньше видел его? Беззащитное во сне лицо. Белые ресницы-то, оказывается, длинные какие, а веки – сизые от усталости. Совсем малыш. Всю ночь не спал, дурачок. Ведь правда – видел он его раньше где-то… Как бы вспомнить? Высунувшаяся из-под одеяла пятка тоже была в краске…

Вздохнув, он наклонился к Маусу и бесцеремонно его растолкал:

– Доброе-доброе утро! Давай, открывай глазки… Да проснись же, чудовище!

Башка его болталась на тонкой шее довольно-таки противно. Наконец он очнулся и уставился на Мура мутными покрасневшими глазами. Зевнул. Мур отодвинулся:

– Ну, проснулся уже?

– Проснулся, – опять зевнул он. – Почти. А ты что, не злишься?

– За то, что ты все изрисовал воронками? Нет. Я злюсь, потому что их глупо плоскими рисовать. Полно ошибок. Не та проекция. И нет ни Потока, ни Атаки. Ты б еще оси курсового сечения из кубиков построил. Слушай, мне некогда. У меня сегодня контрольный день, приедет куратор… Вставай давай.

Маус засмеялся:

– Мур, ну сознайся уже. Все равно я понял. Ты ведь родился там же, где я – на Гекконе? Ты летал?

– Да. Кто тебя сюда привез? – неужели Мауса правда подсунули Муру нарочно?

– Я сам. Я – к тебе. Сам.

– Не морочь мне голову, – отмахнулся Мур.

– Я сам! Не выдавай меня!

– Не знаю. Не верю.

– Ну и не верь, – Маус бросился в подушку мордой, вытянулся, замер. И в тот же миг вскочил, худущий, жилистый, сам весь молочно-белый, исполосованный цветными полустертыми следами: – Ты дурак, да? Понимаешь, понимаешь… Да мне кажется: ты один на свете – живой, все остальные – деревянные! А ты, зараза, сам стал притворяться деревяшкой! Знаешь, как бесит!!

– Ты псих, – растерянно сказал Мур. В бешеные глаза Мауса невозможно было смотреть, и он закрыл лицо руками. – Да на кой ляд я тебе нужен? Я?

– Ты не деревяшка. Ты… обгоревшая деревяшка. С тебя весь свет… Как содрали. Ты… Ты поправишься?

– Уймись, – взмолился Мур. – Да, много было… Всего. Ну и что. Тебе-то какое дело? – он опустил руки, сунул в карманы и взглянул на несчастного Мауса. – Вот тебе хорошо будет, если спрошу: ты давно перестал быть пилотом?

– Да, это противный вопрос, – Маус тихонечко сел, съежился в комочек, обхватив коленки. – Ну и что. Тебе-то я все могу сказать. Я – недавно. Перестал. Потому что… Ну, всех вокруг мучил. А потом… Потом натворил ужасное…

– Что натворил-то?

– Долго рассказывать. Даже не знаю, что они теперь со мной сделают. Но не убьют ведь. Наверно. А ты почему притворяешься простым ребенком?

– Долго рассказывать, – усмехнулся Мур. – Вставай. Шустрее отмывайся, ешь, и побежали в Игровые.

Маус кивнул. Вскочил и сказал:

– Ты… Такой весь… Царевич. Ты – тоже Мега и помнишь таймфаг. Теперь-то я понял, почему мы оба согласились. Потому что – Геккон. Потому что оба расколотили прежнюю жизнь в мелкие дребезги. А новую… Новой у меня теперь не будет. Ты ведь все равно не хочешь меня оставить своим Младшим, хотя я веду себя хорошо?

– А если они сами нас зачем-то свели?

– Я сам сбежал. Никто нас не сводил.

– Тебя не Служба сюда привезла?

– Плевать мне на Службу. Их легко обмануть и запутать. Ты будешь Старшим или нет?

– Не знаю… Ну… Ну что мне с тобой делать?

– Ты откажешься от меня или нет?

– Не знаю. А ты?

– Я – как ты. Сам решай.

– Думаешь, мы в самом деле можем быть нужны друг другу? Зачем? Поверь, одному проще.