– А он рвется к тебе. Ты – хороший Старший, Мур, и…
– Я?! Я вообще никакой не Старший!
– Да брось. Ты, Мурчик, толковый, к тому же…
– Я второгодник и хам!!
– Ты хитрец и умник, – засмеялся доктор. – Отрадно даже просто говорить с тобой – теперь-то ты не огрызаешься на любое доброе слово. Присмотри хотя бы за мелким, пока выясняют, кто он и откуда.
Маус выглядел человеком. От расчесов на ногах остались только белые следы, в углах рта болячек не было, веки тоже не красные – другое дитя, да и только. Тихий, осторожный. Помалкивает. Глаза не ядовитые, и вроде бы и не злится больше. И ел аккуратно, но, может, потому, что вокруг было полно взрослых со всей школы. Муру все приветливо улыбались, говорили, как рады видеть – опять толком поесть не смог. Рады? Что подумают все эти люди, если узнают, что он нави? Им будет мерзко. Вот Игнатий приедет… Попроситься куда-нибудь, где можно будет жить по правде? И не скрывать, что нави, и заняться наконец чем-то толковым… Игнатий!! Вот кто даст совет, что делать с Маусом!
Но это ведь если Игнатий сам встречу с Маусом не подстроил…
– Ты чего? – тихо спросил Маус. – Ты белый стал, тебе опять больно?
– Нет.
– И ты еду не ешь…
– Ну и что. Тебе-то что за забота?
Маус опустил глаза, ссутулился. Они сидели за отдельным столиком в сторонке от больших, и Мур все никак не мог решить, звать ли его с собой. А Маус еще ниже поник под его взглядом, сгорбился, опустил лицо, пряча сморщенный нос – и Мур наконец догадался, что все его мерзкие гримасы – какой-то нервный тик. Он не сам гримасничает. И невольно сказал:
– Да ладно, Маус. Пойдем домой. Не в медпункте же тебе жить.
– Я тебе не буду мешать, – шепотом сказал Маус. – А ты почему меня так назвал – «Маус»? Это что значит?
– Принято маленьких «мышатами» звать, а «маус» просто значит «мышь» на другом языке. Ты ж не захотел сказать, как тебя зовут.
– А если я скажу?
– Зачем мне твое имя? Я ведь не передумал.
– Но ведь я твое знаю.
– Ну и что. Ты наелся?
– Но ведь ты вообще не поел?
– Ну и что! Отвяжись. Все, пойдем.
У выхода к ним подошел доктор. Улыбнулся просиявшему Маусу и молча показал ему на качели в полусотне метров от столовой. Тот кивнул и ушел, не оглядываясь. Мур сказал:
– Да, пока я присмотрю за ним. Но он мне мешает. Вот начальство вернется, и я откажусь.
– Твое право, – кивнул доктор. – А может, передумаешь? Смотри, он ведь хороший, болячек больше нет.
– Ну и что. Выживет и без меня. Крепче будет.
– Как ты?
– А разве нет?
– Да. Ты будто железный, Мур. Но… Может, тебе все же не стоит смотреть на него, как… как на таракана. Найди для него доброе слово, Мурчик, пожалуйста. А не это твое ледяное «ну и что». Побереги.
Мур пошел беречь. Маус лениво качался на качелях, Муру самому тоже захотелось покачаться, но – здесь, на виду у всех оставшихся в школе взрослых, которые, пообедав, начали выходить из столовой – к чему? Он кивнул Маусу, и тот послушно спрыгнул с качелей и посеменил за ним. До следующей игровой площадки с качелями они дошли молча, там Мур облюбовал себе качели и немного покачался – но тут же дал о себе знать бок. Он посмотрел, как Маус юрко и стремительно ползает в многоэтажном лабиринте, и пошел к лавочке; посидел, разглядывая деревья, потом улегся на спину и стал разглядывать реденькие кружевные облака, которые постепенно таяли в небе. Скоро оно опустеет. Останется одно яркое и прекрасное летнее солнце…
Что же ему с Маусом-то делать? Ладно, поживем-увидим… Как хорошо, что лето… Как хорошо, что он выжил… А никто не верил, что он выживет… Он смотрел-смотрел в небо и не заметил, как подкрался Маус, и противно вздрогнул от его шепота:
– А ты чего лежишь? Тебе плохо?
– Нет, – не глядя, ответил Мур. Трудно на него глядеть. – Так просто. Ты наигрался?
– Не знаю. Скучно, – он сел рядом на траву. – Тоска. Я думал, мы будем дружить.
– Дружба – это сказки.
– Нет!
– Ну, симбиоз.
– Сим… Что?
– Люди сходятся, если они полезны друг другу.
Маус долго молчал, шуршал травой, посапывал, потом сказал:
– Да. От меня никакой пользы не бывает… Тебе-то точно – один вред. Я не хочу, чтоб тебе было плохо… Ну, ладно, вот эти главные приедут, вместе пойдем и скажем… А как мы скажем? Что ошиблись?
– Да.
– Но я не ошибся. А ты… Ты меня не помнишь. А теперь… Теперь на кой я тебе черт, я ведь такой плохой стал. Пользы нет. Один вред.
– Стань хорошим, – зевнул Мур.
– Я пытался, – он усмехнулся, и его усмешка была невозможно старше его самого. – Я думал, ты меня научишь. Мы ведь оба не настоящие. И ты под присмотром. Меня рано или поздно заметят и обратно заберут.
Мура ожгло испугом:
– Что?
Маус помолчал, но все же объяснил:
– Я кое-что натворил ужасное. По правде ужасное. А потом оказалось, что ты все-таки есть на свете. Что ты не умер. И я убежал сюда и стал тебя ждать. Отводил глаза большим, чтоб не доискивались, откуда я.
– Странная история. Ты врешь, – не поверил Мур.
Маус равнодушно возразил: