Сады Драконов

– Что-то не похоже, – вздохнул Маус. – Ты вон в чучело превратился. А я просто очень устал, что меня никто не любит.

– …Это я что ли должен тебя полюбить?!

Маус простодушно кивнул.

Мур передернулся и покрутил пальцем у виска:

– Не дождешься. Для нави – нет никакой любви, понимаешь? Не верь ни в какие теплые чувства. Все измеряется пользой.

– Я вообще никакой не полезный… Слушай, ну – да: люди не полюбят никогда, я это уже понял. Но ты – нави, я – нави, почему мы не можем подружиться?

Мур задумался. Маус подождал, не дождавшись ответа, чуть улыбнулся. Мур рассердился. Маус попятился и вздохнул:

– Ну ладно, ладно. Молчу. А что такое – контрольный день?

– Тяжелые разговоры. Как бы такой экзамен, проверка. Насколько я могу стать им полезным. Я притворялся, что пользы – ноль.

– А я по правде бесполезный…

– Не канючь.

Прошел еще долгий час, прежде чем в небе появился звук люггера. Маус, нервно грызя печенье, давно залез куда-то в самое сердце Третьей, «подводной» Игровой, куда ни один нормальный взрослый точно не пролезет, не то что Игнатий со своим артритом. Маус трусил. Не просил больше «не выдавать». Понимал, что сам не справится. Передоверил всего себя и все свои беды Муру. Ему так – можно. Он маленький. Выдавать его или нет, предстояло решать именно Муру. Сейчас.

Мур слез с качелей и пошел к стоянке. Невольно улыбнулся. Раньше он терпеть не мог Игнатия, который раз в три месяца приезжал выворачивать его наизнанку, а сейчас с трудом удерживался, чтоб не бежать ему навстречу. Это Игнатий, еще полгода назад, в феврале, первым понял, что с Муром беда, схватил за шиворот и увез в госпиталь. Там врачи занялись бедой всерьез. А в марте Игнатий приехал к Муру в госпиталь, сказал, мол, отпуск, и приходил каждый день – при нем было не так тяжело и страшно, хоть и все их разговоры шли про медицину, строение клетки, энзимы и все такое. Даже было интересно.

Мур потрогал в кармане листочки с цветными пятнами – показывать Игнатию или нет? Что Служба сделает с Маусом, который даже им сумел отвести глаза? Его заберут тут же, едва Мур обмолвится, но в какое «другое место» спрячут? Что будут с ним делать? Говорить Игнатию про Мауса? Нет? А что врать? Да если еще и врать-то не умеешь… И не хочешь. Мур ничего не успел решить, когда дошел до стоянки – люггер садился. Сел. Через мгновение поднялась вверх дверца и выехал Игнатий в специальном летучем кресле, протянул руку, и Мур подбежал и пожал ее – до болезни подобных жестов не было никогда. А теперь Игнатий словно бы признавал его достойным уважения.

– Я рад тебе, – без улыбки сказал Игнатий. – Рад видеть тебя живым. Но выглядишь ты хуже, чем я рассчитывал. Как здоровье?

– Все в порядке. Устал только.

– От чего?

– У меня есть вопросы.

– Ты от вопросов устал?

– От притворства… Вообще-то мне нужен совет. Очень.

– …Совета просят у тех, кому доверяют, – хмуро сказал Игнатий. – Что за настроение, скрытный негодяй?

– Адекватное, – усмехнулся Мур. – Я ведь теперь верю, что вы не отдадите меня Близнецам. А все остальное можно пережить.

– Да уж, ты всех сумел убедить, что даже простое письмо от Близнецов способно тебя прикончить. Мур, но ведь в том письме ничего ужасного не содержалось. Я его читал. Всего лишь договор. Ты пребываешь в зоне нашего внимания, в безопасности – они в твою жизнь не вмешиваются. Так?

– Да.

– Договор в силе?

– Да.

– Ты не заболеешь снова из-за того, что мы об этом вспомнили?

– Нет.

– Очень мрачный тон. Очень мрачные глаза.

– Очень мрачно то, что Близнецам плевать на любые договоры. Тем более с нави. Тем более со мной. Что им станет надо, то и сделают. Утешает только тот факт, что у них есть мой геном, а значит, сам я им вряд ли нужен. Разве что для вскрытия.

– Это уж да, не упустят, – хмыкнул Игнатий. – Но твоя тушка на резекторском столе их не порадует, дорогой, нет. Они не людоеды. Живой ты им нужнее, чем кто бы то ни был, – вздохнул Игнатий. – Но они знают, что ты их ненавидишь и боишься, и говорят, что тебя в этом винить нельзя и что лучшее, что для тебя они лично могут сделать – это оставить в покое, мол, живи как хочешь.

– …Знают?

– Ты ж не глуп, Мурашка. Конечно, им есть до тебя дело. Я вчера с Аем разговаривал – обсуждали, что с тобой делать, раз ты все-таки выжил. Пришли к выводу, что по-прежнему: не вмешиваться. У них тьма дел в сто раз более важных, чем ты. А ты… Ну какой с тебя спрос? «Нет» – значит «нет», ты свою позицию ясно выразил. Уймись уже и перестань ныть. Как хочешь – так и живи. Ну что, пойдем в парк?

Они каждый визит Игнатия отправлялись в школьный парк, и четыре ежегодных беседы для Мура были как отметки в календаре: лето, осень, зима, весна. Уже полтора года они знакомы, а год назад Игнатий привез его в эту школу. Но еще никогда он не чувствовал себя с Игнатием так уверенно и свободно – будто в самом деле болезнь и выздоровление дали право на другое отношение. Хотя, конечно, выздороветь было тяжелым трудом. Неужели правда – все, он здоров? И можно – жить? И не вспоминать о Близнецах? Летний парк сиял вокруг солнцем сквозь темную зелень. Ветра не было, жарко. Может, стать садовником? Или как называется работник, который придумывает и создает парки? Игнатий направлял свое плавно плывущее над гравием дорожки кресло в тень.

– Знаешь, зимой я ведь подумал вот на этом самом месте, что больше нам с тобой тут не прогуливаться, – сказал Игнатий. – Я рад, что ошибся.

– А не было бы проще для Близнецов и для всех, если б я умер?

– Было бы, – кивнул Игнатий. – Никаких хлопот больше. Хотя хлопот-то, в общем, пока и нет.

– А лечение?! А…

– Это долг врачей. Если б ты сам не захотел выжить – никто б тебе не помог.

– Вы мне помогли. Конкретно вы. Как руку протянули и из ямы вытащили.

Игнатий нахмурился:

– И что? Я, кстати, тогда думал, что ты сдашься. И протянутую руку не примешь. Мол, вы все плохие, уйду я от вас. А ты оказался сильнее. Молодец.

– Я просто струсил. Другой-то жизни все равно не будет.

– Тех, кто думал иначе, давно уже нет. А те, кто знает, что жизнь одна и ее беречь надо – вот, живые. В том числе и ты, противный ребенок.

– В жизни много хорошего. Даже в моей.

– Не ной. Но слушай, Мурашка, я вижу, что теперь ты… С тебя будто облезла твоя угрюмая кожура.

Мур вздрогнул и кивнул. Игнатий усмехнулся и сказал теплее:

– Ты пробуешь улыбаться, хотя и весь на нервах и все еще боишься нас. Но не притворяешься никчемной тихоней и смотришь так открыто, что хочется спросить: Мурашка, что-то изменилось в наших правилах?

– Дополнение к Правилу можно? Я не убегаю и приношу пользу? Не хочу больше быть никчемным.

– Я надеялся, что тебе станет тошно, едва мы тебя вернем в эту бессмысленную жизнь, – усмехнулся Игнатий. – Ты не сможешь дальше оставаться паразитом.