Осталось жить, чтоб вспоминать

Я поднялась в нашу комнату на 3-й этаж в надежде, что никого в ней не будет, и дала волю слезам.

Мне не хотелось своими слезами и тяжёлыми воспоминаниями омрачать праздник друзьям. Я и так видела и чувствовала, как Тамара несколько раз за вечер порывалась спросить меня об Алене, но так и не осмелилась. Девчонки хорошо понимали моё состояние и были довольно тактичны, они не хотели своими расспросами причинить мне лишнюю душевную травму – ждали, когда я сама об этом заговорю.

Как никогда мне было плохо в тот праздничный вечер. Правильно люди говорят, никогда не надо возвращаться туда, где ты был счастлив. За тот год, что я провела в Калмыкии, что-то стёрлось из памяти, душевная рана немного стала затягиваться, но стоило мне вернуться в то место, где я была счастлива со своим любимым, где еще сохранились следы и отпечатки его пальцев на предметах в комнате, так сразу же сердечная боль дала о себе знать – моя рана обнажилась, словно с неё безжалостно содрали бинты, и стала кровоточить.

Так до самого рассвета я лежала на своей кровати (она, к счастью, оказалась свободной, потому что теперешняя хозяйка кровати встречала Новый год со своими друзьями за пределами общежития), пропуская через себя воспоминания совсем ещё недавнего прошлого.

На следующий день я позвонила Ирине Ярухиной и сообщила ей о том, что прилетела в Краснодар на 3 дня и уже завтра улетаю в Сочи. Она захотела встретиться со мной и пригласила к себе домой.

Снова я ехала по трамвайному маршруту, до боли знакомому мне. Сколько раз этим путём и этим трамваем я ездила к Алену, и ровно год тому назад рано утром, 1 января 1975 года, я ехала этим же трамваем, но в обратном направлении, от его общежития – к моему.

Ирина (надеюсь, что и её родители тоже) была очень рада нашей встрече. Прошло только полгода, как мы расстались после выпускного вечера, но казалось, целая вечность нас отделяет от того памятного дня в нашей студенческой жизни.

Мы с Иришкой и говорили, и плакали, и смеялись до самого позднего вечера. Для меня было новостью, что она после окончания университета устроилась преподавателем английского языка на кафедру иностранных языков в Высшее Военное училище. В будущем здесь Ирина встретит свою судьбу – военного офицера, с которым затем уедет в Балтийск, где они проживут счастливо несколько лет, а потом Ирина снова вернется в Краснодар, но уже одна.

Ирина так же, как и Тамара, не решалась первой спросить меня об Алене. Первой заговорила я сама.

– Ира, вот говорят, время лечит, но сколько должно пройти времени – год, два, три, десять лет, двадцать лет, чтобы боль прошла в душе и на сердце? – спросила я подругу, непроизвольно положа руку на грудь. – Год прошёл, а мне нисколько не легче.

– Оля, я тебе плохой советчик. Не знаю, что тебе посоветовать. Могу только тебе сказать, мне до сих пор не верится, что он так мог поступить. Вот просто не ук-ла-ды-ва-ет-ся в голове.

– Ира, представляешь, – продолжала я, – дошло до того, что иногда я слышу его голос, вернее, мне кажется, что его голосом говорит случайный прохожий или незнакомый мне человек. Я, что, с ума схожу?

– Да– нет, Оля. Так, наверное, бывает, когда у человека нервный стресс…

– И "крыша" едет, – закончила я фразу за Ирину.

– Я бы на твоём месте сейчас поехала к Алену и всё бы выяснила. Сколько мучиться напрасно? Может, он совсем ни в чём не виноват, в чём ты его подозреваешь…

–Ира, а письмо само пришло и легло на мою кровать? Как быть с доказательствами? Не принимать их совсем во внимание? – продолжала я задавать вопросы, на которые уже год у меня не было ответов.

– Если хочешь, Оль, я с тобой поеду, буду тебе моральной поддержкой. Так сказать, составлю твою группу поддержки, – предложила свои услуги верная подруга. – Подумай – или сейчас или никогда. Ты ведь прилетела сюда не для того, чтобы Новый год встретить в кругу своих бывших сорумниц, ты ведь прилетела, чтобы увидеть Алена, а теперь боишься в этом себе признаться.

–Да, я хочу его увидеть, но не смогу это сделать. Сколько раз я представляла по ночам, лёжа в постели и глядя в звёздное небо, как я подъезжаю к его общежитию, как поднимаюсь на его этаж, как стою перед дверью его комнаты, как поднимаю руку, чтобы постучать в дверь… и на этом моя фантазия выключается, как телевизор. Дальше я боюсь даже в мыслях представить, что может последовать.

– Оля, зачем представлять, когда ты можешь именно сейчас, сегодня или завтра, или прямо здесь и сейчас всё узнать. У тебя есть один шанс из тысячи выяснить ваши отношения… и потом или расстаться, но по-человечески, или, наоборот, остаться вместе. Ещё не поздно так сделать. Пойми, ты потом никогда себе не простишь, что не воспользовалась таким шансом.

Как Ирина была права! Я своим умом понимала, что так и надо поступить, но я также знала, что физически я не смогу этого сделать.

Мой организм за последние 2 дня был так душевно изнурён и ослаблен, что мне не представлялось, как я могу совершить столько действий по пути к Алену.

– Ира, такое возможно, – сказала я Ирине, – если кто-то, но не я сама, доставит меня к двери Алена, постучит в дверь, возьмёт меня за шкирку и втолкнёт меня в комнату. Т-ы-ы это сделаешь?

–Я сделаю всё, лишь бы ситуация наконец между вами прояснилась, и ты была счастлива.

– Знаешь, Ирина, я своей головой понимаю, что всё кончено, наша разлука– реальность, но сердцем…сердцем своим я не могу в это поверить. Сердце отказывается понимать, принимать и верить в то, что произошло. Я также понимаю, что через несколько лет, если мы когда-нибудь в этой жизни встретимся, и я и Ален, будем оба жалеть о том, что случилось…

– Я думаю, – уточнила подруга, – Ален будет очень жалеть и казнить себя за то, что так поступил с тобой, а ты не простишь себя за то, что сейчас не воспользовалась данным тебе судьбой шансом увидеть его…

–Ты, как всегда, права, подруга,– согласилась я с Ириной, ставя большую точку на нашем разговоре о моей злосчастной судьбе.

Иришка стала рассказывать о своей жизни и о работе. Тут в наш разговор включилась Иринина мама, которой хотелось узнать от меня о "прелестях" свободной и независимой жизни выпускника Кубанского университета после распределения.

Вечер воспоминаний быстро подошёл к концу, и надо было возвращаться в своё общежитие, а на следующий день лететь в Сочи. Перед расставанием с Ириной (неизвестно, на какое время) я дала ей свой адрес в Калмыкии, чтобы наша связь не прерывалась. Этот момент потом сыграл важную роль в моей жизни.

Снова мне тогда казалось, что расстаюсь с Краснодаром навсегда…

На следующий день, 2 января, во второй половине дня самолёт "ЯК-40", выполняющий рейс Краснодар-Сочи, благополучно приземлился со мной на борту в аэропорту родного города.

Папа не встречал меня на аэровокзале, как он это делал всегда, потому что в тот раз я не предупредила телеграммой своих родителей – хотела им сюрприз преподнести на Новый год. Когда я позвонила в дверь своей квартиры, сердце моё встрепенулось от радости, и я снова почувствовала аритмию сердца. Я тогда уже понимала, что мне и радоваться и расстраиваться одинаково противопоказано для здоровья. Но как жизнь прожить без радости и печали? Невозможно!

На пороге появилась мать, которая тут же повернулась в сторону комнаты, где, видно, сидел перед телевизором папа, и крикнула: "Гриша, смотри, кто к нам приехал!". Сразу же за этими словами появился папа, счастливый и довольный моим неожиданным появлением на пороге дома.

Через несколько минут мы уже втроём сидели на нашей уютной кухне и отмечали Новый год тем, что осталось от новогоднего застолья.

Господи, как я соскучилась по вкусной, горячей домашней пище. Надо сказать, что в селе Приютное, как и во многих населённых пунктах страны продовольственные магазины не могли предложить своим покупателям ничего, кроме хлеба, круп и рыбных консервов.

В течение 4 месяцев, которые я прожила в Калмыкии, у меня на завтрак был чай с неизменным бутербродом со сливочным маргарином. Нет, я не ошиблась, написав слово "маргарин" вместо слова "масло", потому что в продмагах Приютного продукт с определением "сливочный" был только маргарин, а привычное для меня раньше словосочетание "сливочное масло" я так нигде и не встретила за весь год своего там обитания. Весь год у меня на обед между уроками были 300 г пряников, которые я ела с горячим чаем из школьного буфета, а на ужин всегда была жареная или вареная картошка, которую я люблю с детства.

Ещё долгое время, лет 5 или 6, я не могла без содрогания смотреть на пряники, они до сих пор ассоциируются у меня с работой в калмыцких школах.

Я так была счастлива, что я снова дома, что мне никуда не хотелось выходить и ездить. Родные "пенаты" удерживали меня в своих стенах весь мой краткосрочный отпуск.

У меня были грандиозные планы – ходить в кинотеатры, посмотреть спектакль в сочинском драматическом театре, что находится на Театральной площади рядом с моей английской школой. Мне хотелось зайти в новое здание английской школы, встретиться со своими любимыми учителями, которые теперь мне были, как коллеги, а также поехать в гости к своим школьным подругам, Вике Говоровой и к Валечке Петропавловской.

Но "громадью" моих планов не суждено было сбыться. Тоска по родителям, семейный уют и теплота домашней обстановки приковали меня к дивану на застекленной лоджии и к книгам из богатой отцовской библиотеки, которые я поглощала с большим удовольствием и упоением.

Время быстро и незаметно пролетело. Надо было снова возвращаться в Калмыцкие степи к своим уже полюбившимся мальчишкам и девчонкам.

Но прежде чем возвращаться в Приютное, я давно уже запланировала для себя поездку в Москву на 1-2 дня, чтобы выяснить причины моего недуга, поставить правильный диагноз и найти верное и действенное лечение. Как ни странно, но мне нужно было обратиться к специалистам в Институт Красоты – только на них у меня была последняя надежда.

Наша разлука с Аленом и его роковое письмо стали источником моих бед и несчастий. Уйти из жизни – было тогда моей первой реакцией, а вот ответных реакций моего организма на то печальное событие было много – и резкое похудание, и серьёзные осложнения после гриппа, и неожиданное выпадение моих шикарных волос.

Куда я только ни обращалась, к каким дерматологам и другим специалистам, занимающимся этими проблемами, я ни ездила – всё напрасно. Я пила лекарства, втирала в корни волос различные мази, но волосы продолжали быстро выпадать. Стоило мне запустить кисть руки в шевелюру волос, так на руке оставались выпавшие длинные пряди волос.

Мои волосы были моей гордостью, а также легендой и "достопримечательностью" (так их назвал наш декан, Аркадий Соломонович) факультета РГФ.

Недавно Ирина, с которой мы почти каждый день общаемся по интернету на сайте "одноклассники", напомнила мне историю с косой, о которой я давно забыла.

Оказывается, я получила место в студенческом общежитии, можно сказать, благодаря своей косе.

Когда я была ещё абитуриенткой, то именно своей толстой русой косой, которую я носила на левой стороне плеча, и длина которой доходила до середины моего бедра, я выделялась из всей массы студентов и привлекала к себе повышенное внимание, буквально, всех– и студентов, и студенток, а также преподавателей университета обоих полов.

Когда я распускала косу и расчёсывала волосы, то они ниспадали и доходили мне до колен – зрелище было восхитительное. Я могла свободно спрятать наготу своего тела, как одеждой, своими волосами, распустив их.

Когда нас зачислили в студенты, наш декан в начале сентября на каком-то общем собрании в самой большой аудитории, увидев меня среди других студентов, сказал, обращаясь ко мне: "Хорошо, что Вы успешно сдали экзамены и поступили на наш факультет. Вы теперь будете достопримечательностью моего факультета. У кого ещё есть такая студентка с такой косой? Ни у кого! А у нас есть!"

Я была единственной девушкой с такой длинной косой не только на факультете, но во всём университете.