Осталось жить, чтоб вспоминать

На филфаке училось 8 или 10 девушек-узбечек, они носили волосы, заплетённые в несколько косичек, но длина их кос едва доходила до середины их спины. Так что моя русая длинная коса–

явление не только редкое, но и уникальное даже в те годы.

На том же собрании декан попросил зайти к нему в деканат тех студентов, которые написали заявления на получение комнаты в общежитии.

После собрания около дверей деканата собралось человек 20-25. Вскоре из своего кабинета вышел Аркадий Соломонович с большой кипой студенческих заявлений. Он достал из этой кипы всего лишь 6 или 7 заявлений, заверенных его подписью, и протянул их счастливчикам, среди которых оказалась и я. Протягивая заявление, декан сказал мне: "Очень люблю, когда девушки косы заплетают. Разве можно такой красивой дивчине, нашей факультетской достопримечательности, отказать в общежитии?" Вот так, возможно, благодаря моей косе я получила место в общежитии.

Недавно от той же Ирины я узнала, что наш декан умер в январе этого года(2010 года) в возрасте 95 лет в Израиле.

В конце концов мне надоело являться центром притяжения вселенского и людского внимания, и я решила избавиться от своей "изюминки". Где бы я ни находилась – на улице, в транспорте, в кинотеатре, я постоянно ловила на себе взгляды посторонних людей, которые о чём-то перешёптывались и потом смотрели на меня. Иногда были случаи, когда ко мне подходили и спрашивали, настоящая ли у меня коса, и какова её длина.

В начале 2-го курса я для себя загадала, если сдам зимнюю сессию на "отлично", то прилечу домой в Сочи, приду в ближайшую парикмахерскую и отрежу свою отличительную "особенность".

Так я и сделала 21 января 1972 года.

Когда после зимних каникул я снова вернулась в университет на занятия, то многие меня не узнавали. Иногда были даже такие случаи, когда ко мне в коридорах университета подходили студенты с других факультетов и говорили, что я очень похожа на одну девочку с инфака, у которой очень длинная коса, на что я отвечала: "Я знаю, мне об этом часто говорят, но сама я её не видела". Вот такие интересные моменты в моей жизни доставляла сначала сама коса, потом её отсутствие.

Когда декан в первый раз увидел меня после изменения моего имиджа, он сначала, как и все остальные, не узнал меня, а когда понял, что это я, бывшая "достопримечательность" его факультета, то сильно расстроился и сказал:

– Была б моя воля, я бы Вам строгий выговор вкатил с занесением в «личное дело», но такого права не имею, – а потом добавил. – Небось, дрогнула рука, когда такую красоту отрезали?

–Дрогнула, – ответила я декану, – но не моя рука, а рука парикмахера. Он чуть ли ни расписку просил меня написать, что я в полном здравии и в уме решаюсь отрезать свои волосы до плеч.

–Всё равно – хороша! – подарил мне комплемент декан, будучи всё же расстроенный моим опрометчивым поступком.

И вот мои красивые густые волосы тоже не выдержали нервного стресса и стали стремительно выпадать. За какие-то 2-3 месяца у меня выпала половина волос. Если бы ни изначальная густота волос, то это было бы для меня катастрофой, но поскольку у многих девушек такое количество волос на голове, какое осталось у меня после нервного расстройства, считалось нормой, то моя трагедия ещё не воспринималась полной катастрофой, хотя дело уже шло к этому.

Господи! Сколько ж бед свалилось на мою голову и с моей головы в виде выпавших волос из-за несчастной любви!

Вот с этой проблемой я и летела в Москву с надеждой, что хоть там мне помогут… И мне помогли.

Профессор-дерматолог из Института Красоты внимательно выслушал печальную историю и, кажется, правильно разобрался в причинах моего недуга.

Профессор выписал помимо лекарств необходимые мази и кремы для втирания в корни волос дважды в сутки – утром и вечером и, спросив, где и кем я работаю, дал мне хороший совет – купить в каком-нибудь московском комиссионном магазине, желательно, импортный парик ( а других, по-моему, в нашей стране не имелось), который почти не отличался от натуральных волос человека.

Лечиться мне нужно было, минимум, 3-4 месяца, и я не могла каждый день ходить на работу в школу в том виде, который приобрела бы моя голова и волосы в процессе лечения.

Я решила с первого дня, как вернусь в Приютное, все дни носить парик, снимая его лишь дома, чтобы ни одна душа, кроме Серенького (который у меня скоро появится), не могла догадаться, что у меня парик. Пусть считают, что я просто покрасила свои русые волосы в цвет каштана и немного их укоротила. Так я и сделала.

Возвращаться в Калмыкию из Москвы на этот раз было не так тяжело, как в августе, когда я в первый раз очутилась в тех краях. У меня появились друзья среди учителей. Правда, Лены уже со мной не было, которая заменяла мне общение сразу с несколькими людьми.

Началась суровая зимняя пора– шел не только снег, но стояли и сильные морозы, а также часто дул холодный степной ветер, пронизывающий до костей. Больше всего я не любила эти ветры, которые мне навивали тоску.

Они дули постоянно – и зимой и летом. Зимой от них мороз становился невыносимым, а осенью, весной и летом они вызывали пыльные бури, которые длились по несколько дней, и от которых нигде не было спасения.

По-хорошему, в такую пору надо было ходить в масках или марлевых повязках, но люди на улицах прикрывали свои глаза, нос и рот лишь только косынками или носовыми платками.

В помещении тоже невозможно было спрятаться от жёлто-бурой пыли. Она довольно ощутимым слоем (если окна в домах и квартирах не были с осени хорошо заклеены) покрывала подоконник и все немногочисленные предметы мебели в моей комнате.

Как-то поздно вечером, почти сразу после моего возвращения из Москвы, я возвращалась после уроков из школы и в кустах, припорошенных снегом, услышала жалобный писк бездомного котёнка. Сердце сжалось от сострадания к маленькому беззащитному существу.

Я пыталась позвать его, чтобы взять на руки, но он толи боялся меня, толи не понимал человеческого языка и не знал, что человеческое "кис-кис" обозначает на кошачьем языке «иди сюда».

Долго мне пришлось изощряться, чтобы залезть в колючие кусты и достать крошечное существо, просящее о помощи. Когда мне удалось схватить его за лапку и вытащить из кустов, то в свете уличного фонаря я увидела серенького окоченевшего и трясущегося от мороза котёнка. Я тут же засунула его за пазуху и быстро побежала к своему общежитию. От его холодного и дрожащего тельца даже мне стало холодно.

Первое, что надо было сделать, это согреть его и накормить. С первым я быстро справилась, согрев его горячей струёй воздуха из включенного электрического фена для сушки волос, а вот вторая задача была посложнее – у меня не оказалось еды для котёнка. Жареная или варёная картошка – это не блюдо, которым надо кормить котёнка. Однако, как тут же выяснилось, мой найдёныш с большим удовольствием уплетал разжеванную мной жареную картошку.

Пришлось в тот вечер походить по соседям и просить у них какую-нибудь пищу для моего маленького друга, которого я назвала "Серым" или, если ласково, "Сереньким". Мои соседи быстро откликнулись на мою просьбу и принесли мне в комнату много разной всячины – молоко, простоквашу, рыбу и даже кусочки сырого мяса.

Я так по-матерински весь вечер заботилась о моём Сером, что первый раз за всё время после разлуки с Аленом я быстро заснула, крепко прижав к своему теплому телу маленькое кошачье тельце, так ни разу не вспомнив о своём любимом.

Утром я подумала–вот спасение от своих бед и путь выздоровления, надо помогать, заботиться и направлять свою энергию и жизненные силы на тех, кому в 100 крат хуже и больнее, будь-то человек или бездомное животное.

Эта терапия помогла мне только на первых порах, какие- то 2-3 дня, пока я занималась проблемами питания и вопросами отправления естественных нужд моего найдёныша.

На следующий день я в магазине купила 2 маленькие пиалы для первого и второго блюда, а в школе у учителя труда нашёлся фанерный ящик, который я засыпала песком и из которого сделала для своего котёнка комнатный туалет.

Теперь жизнь моя не была такой бессмысленной и одинокой. Серенький днём лежал на подоконнике и грелся на солнышке, а вечером, даже ещё не услышав моих шагов на 2-м этаже общежития (а почуяв каким-то своим кошачьим чувством), бежал к входной двери и мяукал. Это мяуканье я начинала слышать на лестнице между первым и вторым этажами.

Мои соседи тоже удивлялись и говорили, что никогда не слышат голос Серенького, когда готовят еду на кухне, которая находилась почти напротив моей комнаты, а слышат его мяуканье за 2-3 минуты до моего прихода, и тут же говорят друг другу: "Раз Серый голос подал, значит, Ольга Григорьевна к общежитию подходит."

Вот таким умным, ласковым и нежным оказался котёнок, которого я спасла в один из зимних вечеров и приютила у себя, не зря ведь я жила в населённом пункте, называющемся "Приютное".

Теперь я каждый день спешила домой – меня с большим нетерпением ждало маленькое пушистое существо. Раньше я никогда днём не приходила в общежитие, если между уроками были так называемые "окна"– свободное время между занятиями, а теперь я спешила домой, мне хотелось покормить и лишний раз пригреть и приласкать Серого.

Видно, ту любовь, ту невостребованную нежность и ту нерастраченную ласку, которые я хотела дарить своему любимому человеку, я теперь отдавала другому "мужчине" из семейства кошачьих. Он платил мне тем же, часто облизывая своим маленьким шершавым язычком мои пальцы, шею и щёки, лёжа рядом на подушке, уткнувшись своим мокрым носиком в моё голое плечо и мурлыча от удовольствия.

Так мы и жили с Сереньким в любви и в согласии, скрашивая друг у друга часы и дни одиночества, хотя с появлением в моей комнате котёнка одиночество уже так сильно не ощущалось, как прежде.

Приближалась весна… Я думаю, это было самое красивое время года в тех местах, потому что всё начинало зеленеть и цвести, а несколько км диких полей превращались в разноцветные калмыцкие ковры, "тканевой" основой которых являлись тюльпаны разных цветовых оттенков.

Как жители, живущие рядом с лесными массивами, хорошо знают места, где растут грибы, так и местные жители калмыцких степей хорошо знали те места, где дикие тюльпаны росли целыми плантациями.

Кажется, в апреле начинался тюльпанный сезон. Все, у кого имелся хоть какой-нибудь транспорт или "колёса", на выходные дни уезжали далеко в степи и нарывали тюльпаны. Я до сих пор не знаю, рвали они цветы только для того, чтобы украсить ими свои дома и квартиры (хоть как-то украсить своё унылое и бесцветное степное бытиё), или какая-то часть тюльпанов шла на продажу.

С появлением этих цветов на полях, а затем в руках наших учеников в виде больших букетов несколько осложнилась моя работа в школе и мои взаимоотношения с коллегами. Учителя стали ревновать своих учеников ко мне, особенно классные руководители ревновали детей своего класса ко мне.

На выходные дни наши школьники ездили со своими родителями в поля за тюльпанами, а потом приносили огромные букеты цветов в школу и дарили их своим любимым учителям. Так уж получалось, что в ту весеннюю пору самым любимым учителям оказалась я. Ну, это и понятно, я – новый человек, молодой специалист, по возрасту – почти их ровесник.

Старшеклассники были моложе меня всего лишь на 5 лет. Наверное, в прежние времена ученики отдавали свои тюльпаны равномерно– каждому учителю на каждом уроке, а в этот раз всё оказалось по-другому.

Когда я заходила в класс, всё было как всегда, но стоило начаться уроку, как словно по взмаху волшебной палочки, весь класс превращался толи в тюльпанную оранжерею, толи в цветочный рынок, где на каждой парте, как на прилавке, появлялись букеты разноцветных тюльпанов.

Я понимала, что это цветопреподношение пора прекращать, и спрашивала у ребят, остались ли у кого-то ещё цветы (для других преподавателей), на что получила отрицательный ответ. Ребята не понимали мой вопрос и обещали, что ещё завтра принесут цветы. Я же задавала свой нелепый вопрос лишь для того, чтобы узнать, остались ли ещё тюльпаны у ребят для других учителей.

Мне приходилось половину полученных букетов обратно возвращать мальчишкам и девчонкам, объясняя им ситуацию. Я не хотела вызывать ревность учителей и портить с ними отношения. Ученики меня правильно понимали и соглашались со мной.

Когда после каждого урока я заходила в «учительскую» не одна, а с большими букетами тюльпанов и с одним или двумя учениками, помогавшими мне донести цветы до двери той самой «учительской», преподаватели с улыбкой на губах, но без особой радости говорили:"Ох, Ольга Григорьевна! Любят же Вас наши дети!"