Последнее зелье

Женщина в кимоно продолжала говорить:

– Ты был чудом для меня, божественным даром. – она протянула тонкую руку и погладила его по волосам.

– Почему она это сделала? – прервал её размышления Герман.

Женщина не ответила.

– Это не справедливо.

– Справедливость… Ты ещё так молод, если веришь в неё, дорогой. Закон любви гораздо сильнее утопической и иллюзорной справедливости.

Герман вздохнул и покачал головой.

– Я любил. – сказал он, – И вот что из этого вышло.

В ответ женщина печально улыбнулась и протянула Герману клочок бумаги, сложенный пополам.

– Вот, возьми. Не потеряй.

– Что это? – спросил Тьери.

– Прочти, как вернёшься. Это мой тебе подарок. А сейчас тебе пора.

– Но… Как же я…? – тут он задохнулся от сильного порыва ветра, ударившего в лицо.

– До новой встречи, мой родной. – она сложила руки и поклонилась, как это было принято у ведьм.

– Но я не хочу возвращаться! – мир поплыл у него перед глазами. Послышался оглушающий шум.

– Мама! Я не хочу возвращаться!

– Прощай, Герман!

Её слова растворились как утренний сон.

……

– Ох ты. Тааак.

Сгорбленный старичок опирался на палку. Дышать было тяжело, но на душе у него было светло. Он улыбался и был взволнован, как перед встречей с близким другом. Мать. Первой он хотел бы увидеть мать. Его лицо светилось. Буквально. Если приглядеться, можно было увидеть слабое, но чистое белое свечение вокруг его лица.

Он не без труда поднялся по ступенькам на каменное крыльцо морга и подошёл к двери. Сделав знак пальцами, он вздохнул. Дверь щёлкнула и тихонько отварилась. Старик прошёл внутрь. Глазницы его светились, свет падал рефлексом на исполосованные морщинами скулы.

Старик прошёл невидимым и незамеченным мимо охраны и неслышно приоткрыв тяжёлую металлическую дверь прошёл туда, куда его звал неуловимый зов. Он подошёл к металлическому столу, справа от холодильных камер. На нём лежало тело, накрытое плохо отстиранной простынёй.

– Вот он ты. Ну-ка…

Из кармана он достал мешочки с сухой травой и красным песком, а также три чёрные свечи. Одну свечу он поставил на пол, другую на прикроватный столик, а третью напротив зеркала. Ловкий жест, и фитили вспыхнули. Теперь можно было начинать.

Старик зачерпнул горсти из мешочков, и громко шаркая ногами, нарисовал струйками песка неровную окружность вокруг тела. Мелом он написал на полу несколько слов на латыни, в зеркальном отображении, нарисовал изогнутые линии и две звезды. Посыпал жёлтыми лепестками календулы у изголовья мёртвого колдуна, а в ногах его капнул пряным маслом.

Старый знахарь откинул простыню.

– Ай-яй-яй, бедный мальчик… – запричитал он.

Старик посмотрел на уродливые раны на шее Германа, на груди и в боку. В рану на шее он полил маслом и провёл над ней рукой. Пошептал, и изнутри вылилась густая, как винный кисель, свернувшаяся кровь. Старый знахарь смахнул её и снова полил маслом. Пошептал. Рана затянулась почти полностью, оставив только некрасивый разрыв на коже.

Проделав похожую процедуру и с другими ранами, старец достал из кармана белый платок и вытер руки. Он посмотрел на потолок, а точнее сквозь него. В глазах его виделись отражения облаков. Старик блаженно улыбнулся и начал говорить.

Говорил он такие слова, которые знают только самые старые колдуны. Самые добрые, и самые чистые душой. Как сказали бы люди – святые.

Он говорил и говорил. Свет от его лица становился всё ярче, заполняя собой комнату. Старый знахарь был уже не виден от этого света. Секционную озарило небесное, неземное сияние. Послышался шорох, переходящий во всплеск.

Одежда старика упала пустой на пол. Карманные часы ударились о плитку на полу и остановились.

……

Говорят, что оттуда не возвращаются. Говорят, что ты и сам не захочешь вернуться. Так говорят колдуны. Да и люди тоже, иногда. Во всяком случае, прежним ты уже не будешь.

Холодно. Невыносимо тяжело от собственного веса. Всё тело свело судорогой. Герман ощутил, как вдох обжог его изнутри.

Так больно!

Он зажмурился. Тело горело холодом и бессилием. Были чувства, но не было мыслей. Это пока что слишком тяжело. Он дёрнул рукой, послышался стук о металл. Колдун поморщился. Пошевелил пальцами ног. К ним было что-то привязано.

«Чёрт, как же холодно!»

Он медленно открыл глаза. Белый потолок, какие-то лампы, зрению не хватает резкости. Всё вокруг кружилось и двоилось. Его сильно затошнило. Он осознал, что его горло полно чем-то горьким. Он поднял голову через боль. Тело его казалось пластмассовым. Стол скрипнул под движением ног. Колдун, как смог, перегнулся через край и взялся синими пальцами за угол. Руки плохо слушались его, ног он практически не чувствовал. Его долго тошнило на пол. Это было больно и отвратительно, зато тело немного разогрелось.

Он вытер рот рукой и уложил голову обратно на холодный металл. Понемногу начали приходить мысли.

«Где я? Что произошло?»

В голове промелькнуло воспоминание: улыбка, острая боль, тяжёлая пульсация висках, вкус крови во рту.

Он открыл глаза. Ещё раз посмотрел на потолок. Из узких окон, под потолком, был виден кусок серого неба.

За закрытой дверью послышались голоса. Колдун прислушался, и попытался сесть. Хоть и не сразу, но у него получилось. Тьери взялся за голову. Комната вокруг него кружилась. Он зажмурился и потёр глаза одеревеневшими руками. Пошевелил ногами. Ноги плохо слушались. Герман осмотрелся ещё раз. Думать было всё ещё трудно. Он был один, в просторной комнате, голый, ноги его были накрыты белой тканью. Рядом с ним стоял стол, на котором под марлей лежали медицинские инструменты…

Тогда пришло осознание. Он обернулся, почувствовав резкую боль в шее. Поморщился. Позади себя он увидел холодильные камеры.

Тьери понял, что находится в секционной. Он удивился, но обдумывать что-либо сейчас совсем не хотелось. На полу он увидел одежду старика, песок и соль. Тогда колдун понял всё. Сознание его прояснилось. Голова заболела с новой силой.

Дверь открылась и двое колдунов в белых халатах, вошли переговариваясь, но увидев Тьери сидящего на каталке, остановились и в недоумении переглянулись.

– Добра вам, братья. – просипел Тьери. Он хотел изобразить поклон, но у него закружилась голова и он потерял сознание.

……