Все мои дороги ведут к тебе. Книга третья

Что он имел в виду, Мурат не понял, но осадок почему-то остался. Помнил еще, что, когда столкнулся в коридоре с Вахитовым, тот дружески ему улыбнулся, протягивая руку для приветствия. А Мурата передернуло, словно его ударило током от того, что почувствовал себя сопричастным этому цеху палачей.

А потом, спустя пару дней, он отбыл из Елисаветполя в Тифлис вместе с Асланом и его сыном, гонимый желанием уехать прочь из города, где все еще ощущал страшное дыхание смерти, желая придать огласке то, что произошло в Елисаветполе по приказу командования гарнизона. И тоскливо ныло в груди при мысли, что еще дальше уезжает от дома, от сынишки и Марго.

Марго!..

Нет такой силы, что остановит его на пути к ней! Сердце ходило ходуном. Снова поднялся и сделал пару шагов до дверей купе и обратно. Упершись о стол, тяжелым темным взглядом снова уставился в окно. Мгла стояла непроглядная. А сна не было.

Снова вспоминал встречу с Али-Ага Шихлинским. Он ждал ее с того самого дня, как узнал, что именно Али-Ага был назначен командующим Мусульманского корпуса. Почему-то душераздирающие мысли, что рвали его разгоряченный ум, требовали встречи с генералом. Он помнил его рассудительность и умение все объяснить. Вот и сейчас он ждал, что генерал сможет найти правильные слова, расставит верные акценты, точно так, как он умудрялся расставить артиллерийские узлы на позициях при обороне Порт-Артура. Да, сам Мурат не был силен в политике, и допускал, что мог не понимать смысла поставленных приказов, приведших к бойне в Елисаветполе. А потому нуждался в правильных словах, чтобы укрепить собственную веру в правильности своих решений.

Сразу по прибытии в Тифлис он отправился в гарнизон. Он застал генерала за смотром вверенных ему сил. Мурат был свидетелем того, как генерал, высокий, подтянутый, с густыми черными, слегка посеребренными сединой усами, держа руки за спиной, двигался вдоль выстроенных солдат, правда, заметно тяжелее, чем прежде. Мурату знакома была эта картина, сам наблюдал ее не раз: новобранцы толком не могли держать винтовки и без конца переминались с ноги на ногу, не обученные маршу и элементарной дисциплине. А потом, на совещании офицеров гарнизона, генерал сказал:

– Это не армия, а кучка отбросов, которые страшны тем, что вооружены.

Мурат был совершенно с этим согласен, как и с тем, что их срочно нужно было обучать. И, наконец, когда офицеры разошлись, генерал попросил его остаться. Мурат подошел ближе к генералу обменяться приветствием и был приятно удивлен тем, что Али-Ага узнал его и, вполне дружески похлопав по плечу, произнес:

– Рад видеть вас здесь, подполковник Кадашев-Ашаев. Надеюсь, на этот раз судьба свела нас вместе действительно ради большой цели. Наша земля заслуживает мира и процветания.

Тогда Мурат несколько озадаченно посмотрел на генерала, раздираемый желанием тут же рассказать о событиях в Елисаветполе. Но сдержался и, протягивая конверт от Гусаковского, неуверенно спросил:

– Думаете, нам удастся вернуть в эти земли процветание и мир?

Али-Ага Шихлинский улыбнулся одними только глазами, принимая конверт и медленно вскрывая его ножом для бумаги. Потом он несколько секунд читал посланное письмо, пару раз поднимая глаза на Мурата, а затем, когда, очевидно, письмо было прочитано, также медленно сложил его и, бросив лист бумаги на стол, отошел к окну, заложив руки за спину.

– Знаете, что в этом письме? – спросил он, стоя спиной к подполковнику.

Мурат стоял в замешательстве, переводя взгляд с письма на генерала.

– Нет, ваше сиятельство.

– Сиятельство? – Шихлинский усмехнулся, слегка оборачиваясь. – Нет больше сиятельств. Революция смела все и многое изменила. Теперь мы с вами военные бывшей армии. И кажется, оба еще верны присяге стране, которой уже нет.

Ком тогда подкатил к горлу. Мурат стоял, чувствуя, как душат его бесконечные вопросы, и смотрел на генерала. Шихлинский полностью обернулся к нему, все также держа руки за спиной, и произнес:

– Генерал Гусаковский считает вас опасным и неустойчивым в политическом смысле. И предупреждает меня о том, что вы из-за своей горячности можете наломать дров и помешать работе Заккомиссариата. Чем же вы так не угодили генералу?

Мурат глубоко вздохнул, снова бросив взгляд на письмо. Так вот о каких распоряжениях вел речь начальник гарнизона? Решил отослать его подальше и расправиться с ним чужими руками?

– Разрешите доложить о случившемся, генерал?

Шихлинский кивнул, прислонившись к подоконнику, скрестив руки на груди и в упор глядя на Мурата. Сейчас он невольно вспоминал, как робел под этим взглядом, рассказывая о произошедшей бойне в Елисаветполе, и впервые в жизни так ощутимо почувствовал недостаток собственного красноречия. Генерал мрачнел от его слов, но молчал. Когда Мурат закончил словами об убитой беременной жене своего друга, заколотой армянскими штыками в живот, Али-Ага коротким движением провел рукой по лицу и отвернулся к окну.

– Я считаю, что это было сделано намеренно, чтобы спровоцировать резню между веками враждовавшими народами. И если это действительно был приказ от Заккомиссариата, то я задаюсь вопросом, чьи же интересы он преследует?

Когда генерал, наконец, обернулся, Мурата поразило его лицо. Оно было темно и строго, а взгляд его темных глаз был особенно прям. Генерал приблизился к нему и тронул за плечо, голос его был тих, когда он сказал:

– Это ужасная трагедия. И боюсь, что она не раз еще повторится, учитывая новые условия. Здесь, в Тифлисе, различные группировки грызутся за власть на Кавказе. Видит бог, я не хотел ввязываться в это. Мечтал уйти в отставку, отправиться со своей Нигяр куда-нибудь в тихое местечко, заняться поэзией и наслаждаться семейной жизнью. Но судьба распорядилась иначе. Политика – грязное дело, подполковник. Еще вчера мы били турок, защищая наши рубежи, а сейчас Закомиссариат ведет с ними переговоры, желая заручиться их поддержкой, чтобы двинуться на Баку. Мы с вами, подполковник, вынуждены принять чью-то сторону. Знаю, чего вы хотите. Чтобы вернулся прежний мир, в котором мы были молоды, горячи, полны сил, а правила игры были понятны и выполнимы. К сожалению, это невозможно. Но и остаться в стороне, подполковник, мы тоже не можем. Когда терзают нашу землю и рвут ее на части, мы не имеем права отойти от дел. Иначе, сами понимаете, новый мир достанется подлецам и живодерам.

Тогда Мурат что-то пытался возразить, говорил о чести офицера, о необходимости провести расследование этого случая и много еще чего. Кровь бешено пульсировала в его висках, а перед глазами снова и снова стояла окровавленная зарезанная беременная Лейла. Шихлинский не перебивал его, лишь по-отечески пару раз сильнее сжал его широкое могучее плечо. А потом спокойно произнес:

– Все так, мой боевой друг. И нам придется приложить много сил для того, чтобы победили порядок и справедливость. Возможно, что плоды наших усилий увидим не мы, а уже наши дети и внуки. Но мы с вами, Мурат Павлович, как те землекопы, без которых невозможно построить дворец, ибо с их труда начинается фундамент. От нас с вами зависит, когда придет мир на эту землю.

Нельзя сказать, что разговор с генералом вселил в его душу покой и порядок. Но Мурат был рад остаться в Тифлисе, перейдя в распоряжение Али-Ага, а не возвращаться в Елисаветполь. Под командованием генерала Шихлинского он снова занялся формированием мусульманских частей, обучая новобранцев стрельбе и правилам боя, всеми силами отгоняя от себя мучившие его мысли. В начале февраля Шихлинский заявил о необходимости направить офицеров в Баку, чтобы привлечь на свою сторону желавших присоединиться к Мусульманскому корпусу, а Мурату предложил возглавить один из четырех полков, сказав при этом:

– Вы горячи и преданы, думаю, эта миссия вам по плечу. Отправляйтесь в родные земли и весь свой пыл употребите на формирование народной армии Азербайджана. Что может быть благородней этой цели?

«Что может быть благородней этой цели?» – снова и снова повторял про себя Мурат, вглядываясь в черноту восточной ночи. Как будто за этими словами он и отправился в Тифлис, как будто ради них он и искал встречи с генералом. Сейчас, когда его земля изнывала от бесконечной борьбы между разными политическими силами, каждая из которых желала расправы над оппонентами, готовясь утопить в крови всех, кто стоял на их пути, будь то русские, армяне или азербайджанцы, только армия могла обеспечить порядок. Конечно, размышлял Мурат, армия часто является всего лишь оружием в руках политиков. Это он четко понял и в ходе Великой войны, и в ходе Елисаветпольской бойни. Но народная армия Азербайджана, куда войдут все те, кто жил и рос на этой земле, должна стать гарантом мира и порядка. Он знал множество армян и местных азербайджанцев, что жили на землях Бакинской губернии, и в пригородах Эревана, где он много лет служил. И много было среди них русских, оказавшихся здесь в силу разных обстоятельств, и считали эту землю родным домом. И ведь жили же мирно столько лет! Что там обещают большевики, засевшие в Баку? Равенство и справедливость? Как же! Аслан говорит, что не больно-то их поддерживают, что, обещая равенство, они грабят окрестные виллы местных промышленников. Это равенство? Чушь! Кто пойдет за это сражаться? Надо дать людям мир и возможность жить без страха! Вот зачем нужна народная армия! Вот ради чего он остался жив после страшных боев и отступления Кавказской армии! Наверное, у Господа свои планы на него…

Вагон с силой качнулся, и оглушительно заскрежетали колеса противным металлическим звуком, от чего мурашки поползли по спине. Мурат отнял голову от стола. Ну, надо же уснул, сам не заметил. Пытаясь понять, что произошло, несколько секунд напряженно вглядывался в черный квадрат окна. Электрическая лампа горела тускло, бесконечно мерцая. А потом и вовсе погасла, когда состав окончательно встал. За окном стали видны вагоны и какие-то блики. Мурат не сразу догадался, что это были фонари. Распахнув дверь вагона, выглянул в коридор. Несколько офицеров толпились у двери, выглядывая наружу. Кто-то тут же в коридоре открывал окна, пытаясь что-то разглядеть, от этого в вагоне быстро похолодало, и теплый пар белыми клубами стал выходить из ртов, приглушенно говоривших одно и то же: «Шамхор[5 - Шамхор – железнодорожная станция между Тифлисом и Елисаветполем, в январе 1918 года здесь около 2-х тысяч русских солдат подверглись нападению мусульманских банд с целью разоружения и ограбления. Многие были убиты, раненые брошены умирать.]… Господи, помилуй… Шамхор».

Пройдя вдоль коридора, Мурат остановился возле толпившихся офицеров. Сквозь боковое окно были видны силуэты нескольких вагонов с раскрытыми окнами и выломанными дверьми. Здесь же на снегу валялись какие-то вещи и… окоченевшие трупы.