Не было ни бессонницы, ни истерики, ни эха в брошенном коридоре.
Но была тишина.
Ждать тебя.
На голове стоять.
Как стоят в доме все до единого часы.
Никакой любви до выстрела.
Ни одного выстрела – до преданности.
Мой метроном.
В голову постучали, не дождавшись ответа,
Зашли, не разуваясь,
И на потолок.
Из окна на стены выплескивалось северное сияние.
Обои в синий цветок стали мятными.
Я замечтал обняться с ними.
Северное сияние испугалось, захлопало, втекло обратно в окно.
Раненых – любить –
Они срастаются.
Бесцветных – любить –
Они меняют
Меняются.
Ждать тебя.
Обрастать по-детски ласковой кожей.
Греться о по-матерински распахнутые окна, вспоротые теплом, сбегающие наружу небесно-мягкими занавесками. Занавески похожи на крылья. Они летают маминым голосом. Потому-то я и считал свою маму птицей, но не находил совершенно никаких признаков пернатости, кроме голоса, зовущего меня до смерти солнца домой.
Пока я на каждую темноту убаюкивал щеки ресницами, мама пеленала комнату до легкости кокона. Чтобы я во снах не упустил тебя.
Не упустить тебя. Закат расходился бордовым по книжным полкам и подушке. Я задыхался его безжалостностью.
Ждал тебя.
Ждать тебя. Солнце срослось с пальцами,
Закрывающими глаза.
Я помню мои выцветшие пальцы на твоем по-детски аляпистом платье
(Млечное пятно на глазном яблоке).
Юбка развивается, падает на острые колени.
Ветер нападает на мое лицо, прячет его в тебя.
Колени держали меня и мою истерику.
Только бы не разлиться,
А разлившись – не иссохнуть.
Я тебя удержу, выточенный.
Падай в меня.
Твоя юбка
Сейчас
Отражается на стенах сонной комнаты.
Будто сетчатка сохранила и сейчас ждет: сопоставить млечное и настоящее.
Я все корабли, которые не доплыли до тебя.
Каждый из кораблей.
Помнишь, ты обещала любить меня до океанов?
Океан в моей комнате, перекатывается.
Не стучись.
ребенок 14 / 4 выстрела о тебе
– и куда же он собрался стрелять таким маленьким сердцем?
– совсем крошечным сердцем!
– сроду никуда не попадет!