Герои нашего безвременья

Кроме любви твоей. Любовь, пережившая 90-е
Ольга Маслова

Ищете героя в классическом смысле слова? Без червоточины, без тайных или явных пороков? Устали от книг, где понятия добра и зла размыты, характеры относительны и преобладает черный пессимизм? Тогда это написано для вас.Романтичная история любви офицера и актрисы на фоне «переформатирования» России в 90-х–2000-х. Поиск счастья и жизненный выбор; память и предрассудки, которые влияют на наши поступки; повседневность, которую меняет Случай. А ещё строки из Высоцкого, Цоя и Шевчука как «саундтрек».

Кроме любви твоей

Любовь, пережившая 90-е

Ольга Маслова

© Ольга Маслова, 2020

ISBN 978-5-0050-9152-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Я смотрел на настигшее время и в смертном бреду

Прошептал твоё имя и мир обратился ко мне.[1 - Здесь и далее в эпиграфах – строки из стихотворения Ю. Шевчука «Соскочивший с дороги…»]

В тишине раннего зимнего утра в бездонную пропасть между сном и явью проваливаются, разбиваясь, миллионы грёз. Люди выбираются из-под их ломких осколков, из-под слоёв своих снов и одеял и заставляют себя выйти на улицу и сесть в первый трамвай, который вроде даже не грохочет по рельсам, а беззвучно выплывает из холодной утренней дымки. Позднее, в зябкой дремоте вагона, пассажир нащупает в своём кармане или в складке шарфа осколок одного из снов, будет секунду заворожённо всматриваться в него, силясь припомнить по маленькому фрагменту всю мозаику. Не получится, и тёплые пальцы без сожаления разотрут осколок в пыль, и глаза станут смотреть не внутрь памяти, а в окно, где быстрый бег знакомых картинок поможет окончательно пробудиться. Малопонятная мозаика из прошлых впечатлений уступит место свежим кадрам настоящего. Плавный поворот трамвая за угол приоткроет пассажирам будущее. Они, конечно, знают, что там, за поворотом. Будущее наподобие сна: оно заранее состоит из повторения мыслей и чувств, взятых из копилки прошлого.

Белая долина сливается на горизонте с белым небом. Оно еле удерживает новый снегопад, надрывается от его прибывающей тяжести. Воздух холодный, необитаемый, и в нём – тишина. То самое «белое безмолвие», в котором «все иные оттенки снега замели». Игорь Озеров уже забыл, долго ли идёт по этой долине: усталость вымарала всё из сознания, пустого, как пейзаж вокруг. Игорь слышит собственное дыхание и тихий скрип снега под ногами. Потом только дыхание: он останавливается. Вяло припоминает, что этого делать нельзя, что надо продолжать идти, спасаться от холода. Однако он больше не хочет спасаться, он садится на снег, ложится на него, смотрит в скучное небо. Зачем уходить? Он любит холод, они давно неразлучны: дыхание в дыхание. Игорь медленно переворачивается на бок, оставляя за спиной примятый снег, кладя щёку на снег непримятый. Он вытягивает вперёд руки в камуфляже, и с набухшего облака кажется, что это нарисованный на белом листе бегущий солдат.

Сон осыпался на бесчисленное множество осколков, белоснежных и сверкающих. Они, как искры салюта, почернели и растворились в темноте и тепле комнаты, как только Игорь открыл глаза. Пригоршня рыхлого снега в складке одеяла… Показалось, конечно.

Переутомление добралось до глубин его подсознания, насквозь пропитало душу и тело. Ему даже снится, что он до невозможности устал. Наверное, если во сне он будет больным, то заболеет и в реальности. А когда-нибудь ему приснится, что он умер, и он действительно окажется мёртвым.

Нащупал у кровати мобильный телефон и глянул на экран: десять минут до сигнала будильника. Ладно. Вроде бы выспался, по крайней мере, спать уже не хотелось. Но бодрости не ощущалось, тело было сковано какой-то неизбывной усталостью. Ещё побаливала голова, и было холодно, несмотря на ватное одеяло и прочие прелести домашней постели.

Возвращение домой – это огромная радость, в которой мелькают минорные нотки разочарования. Всё, этап жизни завершён, и его уже не вернуть. Ты возвращаешься другим, выросшим, и старые стены уже не вмещают тебя. Тесно. И одиноко от мыслей, которые самовольно улетают в прошлое, где они уже никому не нужны, и отвлекают от настоящего и от тех, кто теперь рядом, по кому ты так скучал вдали и кто теперь укоряет в рассеянности и невнимании.

Отчего это чувство разлада? Оттого что душа задержалась там, а тело уже здесь? Здесь, в домашней постели, и под руками выстиранный и выглаженный матерью пододеяльник, и голова на пуховой подушке, из которой где-то торчит остренькое пёрышко, но лень искать. И за дверью тихонько разговаривают родители, а за окном просыпается родной город. А мысли далеко, в другом городе, с другими людьми, с их делами и заботами, которые совсем недавно были его собственными делами и заботами. Там он привык ежедневно совершать миллион движений тела и души. А здесь всё стоит на месте и его принуждает остановиться.

Игоря и раньше, когда он приезжал в отпуска, угнетало это чувство внезапной бесцельности, резкой остановки во время бега, когда дыхания и быстрых ударов сердца хватило бы ещё на длинную дистанцию, но приходилось замирать на месте и слушать угасание собственного пульса. Только раньше он знал наверняка, что будет продолжение, а на сей раз знал, что не будет: он вернулся из последней своей командировки.

И только вернувшись, понял, насколько устал.

Мать тихонько вошла в комнату. Она хотела сама, как раньше, разбудить сына, избавить его от казённого звона будильника. Игорь сел на постели.

– Доброе утро!

– Ой, ты не спишь, милый? Давно?

В её голосе – кротость, нежность. То же в её глазах.

Их не видно в темноте, эти глаза – светлые, прозрачные, как капли воды или чистые топазы, – но он знает все их выражения. Глаза у них с матерью одинаковые.

– Только проснулся.

– Ну хорошо, – она была малость разочарована, что опоздала со своей заботой.

Но у неё имелся ещё один «козырь»:

– Я завтрак приготовила. Блинчики. Со сгущёнкой.

Как мать была счастлива, говоря это. Игорь тихонько засмеялся, поймал в полутьме её руку и поцеловал. Потом встал и направился к двери. У матери уже возникло новое настроение: она встревожилась.

– Чтой-то у тебя рука такая холодная? А губы вроде горячие? Дай-ка лоб потрогаю!

Игорь отмахнулся.

– Мам, всё в порядке. Я умываться.

Ему хотелось согреться и избавиться от ломоты, которая появилась в спине, как только он встал с постели. Это было ничего, ломота была его старой знакомой. Она приходила, стоило ему только забыть о ней, как неинтересный журнал, на который когда-то оформил бессрочную подписку.

Игорь принял горячий душ, подставил своё могучее тело под струи воды, пускай она унесёт всё – боль, вялость, накатившую ни с того ни с сего грусть. Мрачные мысли притащились из только что виденного сна. Игорь уже едва помнил, о чём был сон, разве только, что там было много снега, и тягостно смотреть кругом, и тягостно от одиночества. Настроение пришло оттуда, точно… Может, его подсознание не выдержало непривычно большого объёма радости и таким образом восстановило равновесие?

Завтрак, как и рассчитывала мать, приподнял его настроение. Отец тоже сидел за столом, очень довольный, и попивал чай с лимоном. Обычно он, пенсионер, не поднимался так рано, но с тех пор, как Игорь вернулся, специально вставал пораньше, чтобы побыть в компании сына. Шуршал свежей газетой, зачитывал вслух самое интересное, с серьёзным вниманием ждал комментария сына: его слово имело для стариков вес, сын лучше ориентировался в происходящих событиях, это было его время, когда как их время ушло.

Игорь смотрел на родителей, и сердце щемило от нежности и жалости: они состарились, пока ждали его. Он был их единственный сын, и теперь, когда он наконец возвратился в отчий дом, старики ожидали для себя покоя и счастья.

Игорь ещё не сказал им, что подбирает себе съёмное жильё. Конечно, они будут возражать, особенно мать. Но ему – тридцатитрёхлетнему мужику, подполковнику – хотелось жить, как он привык, самостоятельно. В конце концов они, конечно, согласятся.

Для Татьяны Владимировны жизнь заключалась в этих двух мужчинах: до срока одряхлевшем муже, которого она давно ощущала как более слабую и болезненную часть самой себя, и выросшем в доброго великана сыне, который вроде тоже был её частью, но, наоборот, более сильной и крепкой. Муж и сын с течением лет поменялись в её сознании местами: теперь муж требовал почти материнской заботы, а сын воспринимался как защитник и советчик. Мать любила Игоря ещё сильнее, чем когда он был маленьким. Тогда, в детстве, она его не баловала, зато теперь делала это при любой возможности. Относилась к нему едва ли не с пиететом. Молилась за него, восхищалась им, смотрела любящими глазами.

Вот и теперь, когда он после завтрака возник из своей комнаты уже в форме – чёрной, строгой, которая ему, несомненно, шла, – мать умилённо прослезилась. Под её обожающим взглядом Игорь обулся в начищенные до блеска ботинки, надел шинель, взял свой кожаный портфель.

– Пока, пап, – крикнул в сторону кухни.

Отец бодро отозвался. Игорь наклонился и поцеловал мать в щёку. Родители были чуть выше среднего роста, а он «вымахал» с метр-девяносто. С детьми 70-х это почему-то случалось часто – вытягиваться выше своих родителей.

– До вечера!

– До вечера! – отозвалась она, радуясь тому, что сын, действительно вернётся уже вечером, а не через полгода, и что день проведёт в нескольких километрах от неё, а не где-то на Кавказе.

Игорь вышел на улицу с непритязательным названием «Школьная» и пошёл своим обычным, с юности многажды повторённым маршрутом к станции метро «Чёрная речка». С личным автотранспортом у него дело обстояло так же, как и с личным жильём: Игорь подыскивал себе недорогой автомобиль, на завтра были намечены «смотрины», один из сослуживцев предлагал свою красивую, но капризную «Хонду Легенд».

А пока Озеров шёл пешком по набережной Чёрной речки и едва ли не впервые в жизни сетовал на превратности погоды. Утро было холодное, с метелью и сильным ветром. Игорь думал, что возвращение домой слишком расслабило, изнежило его: ещё месяц назад он мог бы пробежать от дома до метро хоть в тельняшке. Даже вчера всё было в порядке, хотя температура воздуха опускалась ещё ниже. А сегодня у него совершенно заледенели руки, и к концу пути зуб на зуб не попадал.

Через дорогу от входа в метро – Музей Военно-Морской академии им. адмирала Кузнецова и сама Академия. На излёте 80-х именно они, почти ежедневно встречаемые взглядом, пробудили в юном тогда Игоре желание стать военным. Конечно, это желание крепко держалось и на других «китах», из которых сам факт проживания в городе-герое Ленинграде был главным. Ещё советские книги и фильмы про то, что «есть такая профессия – Родину защищать»… Правда, учился он в другой Академии – Михайловской, уже в безрадостные и голодные годы перед миллениумом. Тогда им с родителями хватало на еду, но не более того. Вечерами Игорь «бомбил» на своей «девятке», и в туристический сезон, особенно в белые ночи, неплохо зарабатывал. Перед отправкой на Кавказ, сразу после выпуска из Академии, продал «девятку», деньги отдал матери…

Он зашёл в вестибюль метро, в плотную людскую толпу, в тепло и духоту. Холод отступил, и Игорь почувствовал головокружение, что было совсем некстати на эскалаторе. Оно было короткое, секундное, но вскоре повторилось снова. Может, и надо было развернуться и отправиться домой, но поезд уже нёс его в сторону Невского проспекта, и Игорь, как многие люди, решил, что «переможется». Ничего, кроме присутствия, от него сегодня не требовалось, начальству своему он доложился сразу после приезда. Его «выдернули» из отпуска всего на один день, он должен был явиться на первое по его возвращении большое совещание у командующего военным округом. В соответствии с собственным чувством долга Игорь обязан был прибыть на это совещание, несмотря ни на что.

Игорь не болел ничем со школьных лет (ранения не в счёт), поэтому не распознал в себе начало болезни. Или проигнорировал из-за излишней самонадеянности и мужского легкомыслия в вопросах здоровья, из-за привычки полагаться на свою физическую силу и выносливость. Он только удивлялся тому, что происходило с его телом: ознобу, ломоте, головокружениям. Был уверен, что всё вот-вот пройдёт. А если не пройдёт, то он потерпит до конца совещания, а может, и до самого вечера, а там – снова отпуск, отлежится.

Поднявшись из метро, он пошёл по Невскому проспекту в сторону шпиля Адмиралтейства. Этот маршрут – от дома до Главного Штаба – теперь станет для него ежедневным, теперь у него появился в Штабе личный кабинет. Без году неделя, но всё-таки.