Будни ветеринарного врача. Издание 2-е, исправленное и дополненное

Эвакуаторы растаскивают машины. Пожарные выдвигают лестницу, разбивают стёкла, залезают внутрь, старательно заливают квартиру водой и пеной, – всё это протекает до подвала. Спасатели вскрывают дверь снаружи. Врачи заходят в квартиру и никакого обгоревшего трупа, разумеется, не обнаруживают.

Все, поматерившись, разъезжаются.

Через два дня хозяйка с кошкой ничтоже сумняшеся возвращается домой, и первыми её встречают зажатые вскрытой искорёженной железной дверью квитанции от владельцев эвакуированных поцарапанных машин и нижних соседей, жаждущих компенсации за испорченный ремонт. Всё более удивляясь, женщина заходит внутрь, и её взору открывается апофеоз: разбитые окна, залитая квартира и вздувшийся паркет…

Иными словами, лечение лишая оказалось слишком дорогим!

Так что в назначении я пишу про выбрасывание ковриков, термообработку, мытьё полов противогрибковыми препаратами и – ни слова про дымовые шашки, хотя обработка ими была бы идеальна.

* * *

Поругалась с девчонками из-за того, что мне пришлось отдавать собаку, умершую в чужую смену. Я ничего не знала про неё – ни-че-го! Сначала по телефону допросила тех, кто занимался собакой, а потом стала объясняться с её хозяйкой, которая – да что вы говорите! – оказалась заводчицей шпицов из разряда классических разведенцев.

И я вспомнила, как однажды принимала одну из её собак. Шпиц, которого она принесла, подверг бы в шок любого: шерсть спутана, испачкана в грязи и испражнениях, глаза слезятся. Выяснилось, что заводчица содержит собак в клетках, кормит дешёвым кормом и бесконечно скрещивает между собой. Выздороветь в таких условиях невозможно.

Так не люблю ругаться с коллективом… Я пытаюсь работать без конфликтов, а получается фигня какая-то… Так что от злости поругалась заодно и с заводчицей. Но она первая начала. Чёрт.

Глава 12. Синдром Хансена

Чёт систола с диастолой, как дебет с кредитом, не сходятся…

Сегодня мы с Иркой дежурим сутки, с ночи в день, прям накануне Нового года.

Два терапевта в смену, и обе – медлительные тормоза. Вдобавок Ирка в депрессии, и вообще она давно не работала в ночь. Вот будет веселуха, чувствую! Хоть бы хирургических критических не было.

Для меня смена начинается с торгов по поводу стерилизации кошки.

– Драгоценнейшая, когда Вы в последний раз кушали? – громкий, грудной, женский голос слышится в коридоре, ведущем из холла.

– П-п-проходите, – заикнувшись, произносит Ира, приглашая обладательницу глубокого контральто войти и пропуская её вперед себя.

Вычурно накрашенная, полная женщина, с ослепительно-рыжей шевелюрой на голове, словно субмарина вплывает в кабинет, широким жестом распахивает норковую шубу и усаживается на два стула сразу. После чего заполняет своим присутствием всё пространство.

– Мулечку мою, деточку, нужно так сделать, чтобы коты за ней не ухлёстывали, – приблизив ко мне лицо, озвучивает она причину своего прихода. – Таки расскажите мне про это всё, что имеете, и чтобы было подешевше.

Мулечка – это, судя по всему, кличка кошки. Ира, закатив глаза, пятится и исчезает за косяком, давая мне понять, что общение с подобными персонажами выше её психологической подготовки. Я бы тоже слилась, да пятиться некуда.

Тыкаю пальцем в папку с листками прайса, объясняя, что есть несколько вариантов операции, и конечная стоимость зависит от используемых материалов. Мои попытки договориться оказываются тщетными.

– Ай, я вас умоляю, мне почти полтос, – развязно сообщает совершенно ненужную информацию женщина. – Почему-таки я должна работать, скажите мне? – она снова наклоняется вперёд, и в декольте обнаруживается изрядный бюст, вправленный в лифчик ярко-бордового цвета – его кружевные края бессовестно выглядывают из разреза модной фиолетовой кофточки.

Смиренно жду продолжения речи, которое незамедлительно и наступает.

– Мулечка моя таки такая родная мине, шо я её почти уже ненавижу всеми фибрами своей души. Загуляла только, как ненасытная вот на днях. Мучится, аж без слёз не взглянешь! Но откуда тогда деньги, скажите мене, ежели я не работаю?

В принципе, всё логично и ясно, окромя пылкой любви к своим родственникам.

– В стоимость операции входит труд врачей, аренда помещения и медикаменты, – отвечаю ей, попутно осознавая, что мои слова отнюдь не звучат для неё аргументами. Особенно первое из перечисленного.

Женщина томно вздыхает выпуклой грудью и сообщает новые подробности своей жизни, полностью проигнорировав сказанное мной:

– Можно подумать мне есть за это дело. Моя жилплощадь, скажу я Вам, завидовать никому не даёт, а имущества в ней – две табуретки и скамеечка для ног. И вы, конечно, спросите, почему я до сих пор не замужем? – И, не дожидаясь моего вопроса, сама же отвечает: – Да не выросла ещё та ромашка[43 - Отрывок из песни «Солнечный зайчик» (автор Новелла Матвеева): «И не выросла ещё та ромашка, на которой я себе погадаю».].

Похоже, мне придётся выслушать все её соображения, вплоть до мелочей. Делаю попытку вернуться к теме разговора:

– Когда кошка в загуле, то стерилизовать её нежелательно. Но если она может сбежать к коту – тогда лучше приносите, не дожидаясь.

– Да, сбежать может, – говорит женщина, наконец-таки, про кошку, – кого же она спросит-то, я Вас умоляю! Шлюхенция ненасытная!

И я вдруг перехожу на некий собственный жаргон:

– У беременной кошки придётся и матку удалять! Стопудово! С маткой операция будет гораздо дороже!

«Стопудово! А-ха-ха! Чёткий базар!» – ироничный голос звучит в голове вперемешку с хохотом.

Благодаря обоюдному жаргону разговор обретает некую таинственную интимность. Вероятно, это и означает: «Будь проще, и люди к тебе потянутся».

– Да что бы Вы там себе не думали, а за мной целых десять лет охотились все более или менее приличные кавалеры. И я знаю, что отвечаю Вам правду, и можете дальше думать себе, что х?чите, – её интонация дружелюбная и напористая одновременно.

Даже не сомневаюсь, что ассортимент охотников был довольно широкий. Возможно даже, добыча не особо быстро от них и убегала.

– Так что Вы решили? – спрашиваю, всё ещё надеясь вернуться к теме разговора.

Женщина бросает взгляд в прайс и, сделав губки бантиком, детским голоском говорит:

– За такие деньги я на операцию не согласная.

«Прямо как на рынке», – посмеивается внутренний голос.

Объясняю, что есть и более дешёвые варианты, но при этом и сопутствующие материалы хуже, и наркоз другой.

– А скажите мне, добрая дохтур, – взгляд женщины становится заинтересованным и проникновенным, – замужем ли Вы сами?

Похоже, разговоры о постороннем помогают ей определиться.

– Нет, – отвечаю ей, осознавая, что этим закручиваю новый виток рассуждений о жизни. О моей личной жизни.

– А х?чите сделать себе изобильную Вселенную, а всем – больную голову, так я научу Вас. И можете не благодарить меня даже, хотя мне это будет и приятно, – на лице появляется улыбка Моны Лизы, как если бы та имела двойной подбородок, щёки с пунцовым румянцем и ярко-накрашенный розовой помадой рот. – Секрет этот называется борщ.

– Давайте лучше сделаем кошке хороший наркоз и наружные швы, – я возвращаюсь к изначальной теме разговора, перебивая её. – Так будет и для кошки хорошо, и для Вас дешевле.

Слушать про борщ у меня банально нет времени.

«Как и на личную, впрочем, жизнь», – звучит внутри продолжение фразы.

– Наружные? – удивлённо вопрошает женщина, склонив рыжую голову набок. Наконец-то речь зашла об операции, а не о борщах!

– Ну да. Придётся, правда, прийти повторно, чтобы их снять, через две недели. Тогда я с удовольствием выслушаю и про борщ тоже.