Веселый Роджер

Пару раз мы с ней и моими приятелями с работы ходили в кино, играли в боулинг, хорошо проводили время. Вера не требует от меня никаких обещаний, но при других ведет себя как моя девушка, обрубает любые попытки флирта, говорит обо мне исключительно хорошо.

Для нее привычно быть в отношениях, я понимаю. Она ас в этом. Из тех женщин, кто все делает серьезно, а мне пока просто приятно играть в эту игру. В своих славных закрытых платьях Вера такая чистенькая и невинная на контрасте со мной, краснеет при каждой пошлой шутке кого-то из парней, и я стал делать предупреждающие жесты, чтобы те вовремя заткнулись. Мои приятели, знаете ли, привыкли отрываться, да и видеть рядом со мной девиц другого склада, обычно мы их цепляем прямо в барах.

Понимая, какой анекдот сейчас будет, я строго смотрю и качаю головой, обрывая на полуслове, не позволяю другим при Вере лишнего. С ней приходится быть лучше, чем есть на самом деле.

* * *

Следующим днем я опять в районе офиса.

– Ты точно не обидишься, если я возьму на себя сетевое спа Червякова? – спрашивает Джей-Ви, когда мы сидим за столом в одной из кафешек возле «Континента».

На самом деле этого долговязого, тощего парня с длинной бородой и закрученными усами зовут Виталий Жоркин, но в Москве творческим людям не принято зваться Витями и Виталиками, поэтому они берут псевдонимы или коверкают имена на иностранный манер.

– С какой стати мне обижаться?

– Это же твоя сеть, Червяков и пришел-то в первую очередь к тебе.

– Да некогда мне, сам видишь, я скоро с пожитками переберусь на Яблоневую, займу койку в вагончике для гостей из Азии. Какое мне спа? Рассказывай, что у тебя за трудности.

Он открывает на ноутбуке «3D-Софт», достает документы, и мы вместе продумываем еще раз план с учетом разгромных комментариев заказчика.

– О, Белов, привет.

На плечо опускается тяжелая рука, я резко оборачиваюсь.

Кустов собственной персоной и еще какой-то незнакомый мне мужик. Не ожидал случайно встретить Артёма, и сейчас неприятно видеть. Внутри вдруг что-то сжимается, сжимается, пока не лопается, образуя пустоту. Звенящую такую, мерзкую, заполнить бы чем-то.

– Вот так встреча, давно не виделись! Как поживаешь, какие новости, брат? Как тебе е*ать мою бабу?

Пустота начинает закручиваться, превращаясь в воронку, пытается вобрать в себя все хорошее настроение до капли, а потом и меня целиком. Затянуть.

Кустов улыбается так широко, что губы сейчас треснут, впивается взглядом, тянет руку. А мне хочется только одного: чтобы продолжил, дал повод. Охотно отвечаю на рукопожатие, смотрю на брата. Смотрю в глаза. Смотрю так, чтобы понял. Не удивил. По хрену мне. По хрену, Кустов, ты понимаешь?

Он сдавливает ладонь изо всех сил, аж вены на шее вздуваются, я не отстаю, отвечаю тем же. Буравим друг друга глазами, никто отступать не намерен.

– Охеренно, не поверишь, – с энтузиазмом отвечаю. Киваю другу Кустова, который пялится с огромным интересом то на меня, то на Артёма.

– Знал, что понравится. Сам же ее учил, годами. Не благодари.

Кустов хлопает меня по плечу, да так, что приходится напрячься, чтобы принять удар. Делаю вид, что даже не почувствовал. Моральной боли я не боюсь, а физическую знаю и посильнее.

– И не собирался. – Я поднимаюсь.

Мы как два барана все еще жмем руки, его глаза бегают по моему лицу, но я смотрю прямо, не собираясь делать и шага назад. Его кулаки не пугают, меня вообще мало что в этой жизни пугает, если только Кустов не вздумает взяться за спички.

– Е*и ее, брат, недолго осталось, – подмигивает он, наконец выдергивая ладонь. Я свою тоже отвожу. – Разрешаю тебе пока что.

– Даже не сомневайся, и днем, и ночью. Регулярно. И с огромным удовольствием, – расплываюсь в доброжелательной улыбке.

Артём моргает, я киваю. Да-да, именно, Кустов, ты верно все понял. Не отдам.

Приятель тянет Артёма за рукав, и они уходят, только тогда я возвращаюсь за столик, потирая и разминая пульсирующую руку. Хватка у брата крепкая, надеюсь, его пальцы тоже побелели не меньше моих.

– Так, это что сейчас было? – осторожно спрашивает Джей-Ви, заглядывая мне в лицо. – Вы из-за Веры, что ли?

Он был с нами в боулинге, так что прекрасно знает, с кем я сейчас встречаюсь. Уклончиво отвечаю.

– Неприятно такое слышать, наверное, – медленно говорит он. – Причем обоим.

– Да похрен. Давай закончим уже, мне еще фотосессию сегодня разгребать.

– Точно в порядке?

Конечно же, в полном. У меня же нет ВИЧ, и дома именно меня ждет женщина, которая ночью охотно разрешает моим исколотым, покрытым искусственной кожей, грубым рукам бесцеремонно лапать ее под целомудренным платьем, ощупывая тонкое кружево белья, лезть под него. Потом стаскивать зубами, покусывать ее, брать так, как мне этого хочется, ставя на четвереньки, укладывая на кровать или стол. В такие минуты она забывает о своей скромности, не стесняется, тем самым выделяя меня из всех. Позволяет то, что никогда не позволит другим. Да что там позволит, о чем я? Не то что потрогать – посмотреть никому не даст! А мне дает смотреть везде, всегда, и у меня крыша едет от ощущений, запахов, картинок, ее стонов.

После этого я лежу, одетый, как всегда, под горло, рядом с ней, голенькой, и думаю о том, что никогда не осмелюсь прикоснуться к ее идеальной коже, от бархатистой нежности которой покалывает пальцы, своей уродливой. Даже если бы физически смог и триггер не сработал. А врач сказал, что однажды он просто не сработает, когда те воспоминания вытеснятся более сильными. Не смогу никогда раздеться и прижать ее к себе, кожа к коже. Исходя из того, сколько стоит «Трудерма», заменить обгорелые ткани синтетическими, сносными, у меня получится лет через семьдесят. Столько Вера ждать не сможет. Увы.

* * *

– Белов, прости за новую истерику, не знаю, что на меня нашло. – Вера целует по очереди мои пальцы, беззвучно благодаря за доставленное ей удовольствие. Всегда так делает.

Вечером мы успели немного поругаться, – ерунда, не стоит и внимания, – потом долго мирились, извинялись. Вера догадывается, что из-за проблем с кожей ВИЧ мне категорически противопоказан, он убьет меня слишком быстро. Она нервничает, винит себя за риски.

– Ш-ш, мы вместе дождемся августа и узнаем правду. Я в любом случае никуда не денусь.

Вера кивает, отворачивается и засыпает, а мне остается только работать, поглядывая на нее, и гадать, сбудется ли в моем случае плохая примета: женщина на корабле – к катастрофе.

Глава 19

Вера

Смена выдается жаркой. Приходится отстоять ее в горячем цеху, так как попросили заменить коллегу, из-за чего Вера устает до нудящей боли в спине и ногах. В конце дня ее колени дрожат, волосы пахнут мясом, супом, она сама пахнет едой и мечтает только о душе.

Вечер пятницы всегда тяжелый, зато официанты делятся чаевыми – это единственный стимул дотянуть до конца рабочего дня и не рухнуть в обморок, в очередной раз чувствуя слабость и головокружение от высоких температур. В их ресторане, как и во многих других, экономят на количестве персонала, это обычная практика. И нередко приходится стискивать зубы и работать на одном упрямстве.

«Выдержу, не сдамся».

Вера впивается короткими ногтями в ладонь до белых костяшек, перебивая неприятные ощущения от незначительного, но болезненного ожога паром. Этот ресторан послужит ей отличной стартовой площадкой для карьеры. Если она удержится здесь хотя бы пару лет, перед ней откроются другие двери. Начинающих поваров, проработавших в «Веранде» два-три месяца и вылетевших с позором на улицу, – много, и Вера не намерена становиться одной из них.

Ее шеф, стальная Елена Леонова, – не женщина, а бетонная плита. Может задавить, уничтожить за одно мгновение. Ей сорок три, она весит сорок пять килограммов, замужем, воспитывает трех дочерей. Еще у нее синий пояс по айкидо, безупречное каре и белоснежные зубы. На кухне она орет так, что кажется, посетители в зале вздрагивают. Хотя это неправда, иначе бы ей давно сделали выговор. Елена Леонова – лучший повар из всех, с которыми Вере удавалось поработать вместе, и в будущем Вера мечтает стать такой, как она.

На кухне «Веранды» даже в такие горячие вечера, как сегодняшний, когда официанты носятся галопом, а повара готовят одновременно по пять блюд, идеальная чистота.

Елена Леонова может подойти и сделать замечание тихо, почти на ухо, но так, что удержать слезы сложно даже взрослому мужику, не то что молоденькой девушке.

«Милочка, ты вылетишь с моей кухни так быстро, что Лёва и задницу подтереть не успеет… – Лёва как раз скрылся в туалете, – если еще хоть раз превратишь голландез к яйцам Бенедикт в майонез. Поняла меня? – металлическим голосом сказала она Вере в первый день ее работы. – Если ты сейчас покинешь рабочее место в поисках носового платка, можешь вытирать свои розовые пузырящиеся сопли на остановке, ожидая маршрутку домой. У меня здесь тряпок для мытья полов и без тебя достаточно».

Вера тихонько, украдкой ревела весь тот бесконечный вечер, но осталась на кухне. С тех пор прошло почти восемь месяцев, и коллеги не раз говорили с завистью, будто в упрек, что Леонова Веру ценит. На что последняя не спорила: она же видит, какие премии ложатся ей в конверт.