Феномен Аполлона Иллюзорова. К чертям все…

Каки замялся. Почесал репу.

– Не хочу представляться клиентам ни чертом, ни бесом, ни демоном. С имиджевой точки зрения это невыгодно, ибо клиент не клюнет. Почти также если ты напишешь у себя в визитке «менеджер», а не «вице-президент», – сказал Каки, опустил крышку унитаза и уселся сверху.

– Понимаю, – сказал Аполлон и шлепнул ладонью по воде. – Уважения мало.

– Ну, да ладно. Черти, джинны, вице-президенты. Все это пустое. Слова. Я сюда не за этим пришел. Долг за тобой. Пора его гасить, – сказал Каки деловым тоном. Его пухлые влажно-алые губы сложились в ухмылке.

– Хм.., – протянул Аполлон. Не люблю быть обязанным. Люблю наоборот. Я признаюсь, смутно помню, что я тебе что-то должен.

– «Три за одно с выплатой через двадцать лет» – такое было условие. Ты его принял. Я свою часть соглашения выполнил. Те трое перцев, кстати, до сих пор недееспособны и мычат, как Герасимы.

– Сожалею.

– Твой выбор – твое желание. Сожалеть глупо.

– «Три за одно» – это что за математика? – спросил Аполлон, вылезая из ванной.

– Я выполняю одно твое желание. Ты выполняешь три моих. Стандартная схема. Скидок у тебя не было, ибо первый раз сотрудничали, – сказал Каки, бросая Аполлону полотенце. – Желания я загадываю по собственному усмотрению. Может быть все, что угодно. Так что готовься морально к приключениям на пятую точку.

– Это все бред, – отрезал Аполлон, оборачивая полотенце вокруг торса. – Не вижу смысла считать себя должником. Во-первых, тогда я ребенком был. Ничего не знал, не понимал, находился в состоянии аффекта и еще алкогольного опьянения в придачу. Это раз. Никаких бумаг я не подписывал. Так что соглашения нет. Это два. По-моему, уже хватает.

– Ну, незнание не освобождает от ответственности. Алкогольное опьянение тоже, даже усугубляет, по вашим же, кстати, человеческим кодексам. Бумаг не подписывал? Так у нас устный договор был, где устное согласие равнозначно подписи, – сказал Каки тоном Глеба Жиглова, беседующего с шантрапой.

Аполлон задумчиво почесал кудрявую голову.

– Ты мне мозг не конопать, – нашелся он. – Я тогда был ребёнком. Несовершеннолетним. Какая тут может быть ответственность?! Да и договор, если бы и имел место, то его можно считать недействительным.

– У нас такие отговорки не прокатят, – рявкнул Каки. – По демоническому уставу клиент дееспособен с семилетнего возраста. Когда человеку исполняется семь лет, светлые силы сворачивают свою вездесущую опеку. Клиент становится абсолютно открытым для сотрудничества с низшим астралом. Усёк, брателло?

– Брателло, – передразнил Аполлон джинна. – Короче, я тебе ничего не должен. Ну, а если и должен, фиг, что получишь. Еще не хватало, чтобы я на каких-то леших батрачил!

– Если сторона Заказчика отказывается выполнять свою часть работ, то Исполнитель имеет право предпринять в отношении Заказчика карательные меры по своему усмотрению. Пока тот не одумается, – продолжал нудить Каки.

Аполлон скривился от злости и, поймав свое отражение в зеркале, испугался сам себя.

– Иди ты на хуй, нечистая сила! – бросил Аполлон на выдохе. – Коль не свалишь – в ванной утоплю. Так что ныряй, Каки-шмаки, обратно в свою канализацию и плыви к ядрене фене. А то вызову Санэпидемстанцию. Пусть вытравливают тебя отсюда!

– Зря ты, зря, – сказал Каки и поцокал языком. – Я, ведь, к тебе интеллигентно. С открытым сердцем, с пониманием. А ты в душу срешь, паскуда.

Аполлон размахнулся и бросил в джинна флакончиком одеколона. Флакончик попал в стену. Плитка кафеля хрустнула. Обломки упали на пол. Каки исчез, как будто его и не было.

Аполлон выдернул заглушку в ванной. Пенная водица начала уходить. Пустая бутылка полетела в бак для белья. Аполлон подошел к ванной и начал собирать со дна резиновые игрушки.

Неожиданно из жерла сливного отверстия зазвучала песенка:

Мишка Тэдди громко плачет —

Бедолага занемог.

Не поможет ему ВРАЧик —

Мозг до ниточки промок…

«Что за бредовый фольклор, бля?! Надо то ли меньше пить, то ли меньше работать, – подумал Аполлон. – Или надо найти себе нормальную бабу. Сублимация, етить ее. Пока не буду никому рассказывать про свои псевдореалистичные глюки. Боюсь, примут за шизоида. К черту все. Пойду выковыривать девицу-безделицу из спальни. Такси уже скоро, наверно, приедет.»

Глава 3

Аполлон очень любил деревню. Там пахло сеном, молоком и теплым навозом. От деда пахло табаком и нравоучениями. Аполлон запомнил его таким: потертые штаны с лампасами, цветастая рубаха, доисторический пиджак коричневого цвета, усыпанный табачной крошкой, выгоревшая, добытая невесть откуда бейсболка с едва читаемой надписью «USA Army» и бурки, которые он носил всегда и везде независимо от времени года. А еще дед готовил волшебный омлет с жареным салом.

– Ма, я пойду полчасика погуляю, пока не стемнело, – сказал Аполлон.

– Апочка, только теплое одень, – сказала мама, любовно глядя на сына. И колготки не забудь. Там комары.

Пока Аполлон переодевался в теплое, вышел из курятника дед. В руках он держал плошку с яйцами. Завидев внука, дед нахмурился.

– Людмила, что ж ты пацана в женские шмотки рядишь-то? Рейтузы какие-то в облипку, кофта с рюшами… Ты из него кого вырастить хочешь, девчонку или клоуна какого? – сказал дед.

Аполлон топтался у кухонного стола, распихивая по карманам сушки.

– Ну, что ты, папа, говоришь такое?! – возмущалась мама. – Просто хочу, чтобы Апочка был нарядный, красивый. Это эстетика, понимаешь? Намного же лучше, чем кургузая школьная форма.

– Глупости брешешь! – почти что кричал дед.

Когда он злился, у него дрожала нижняя челюсть, и сотрясалась борода, густая и белая, как снег.

– Разве можно пацана девчонкой одевать?! Какая такая эстетика, на хрен? – продолжал дед, переходя на более высокие тона. – Он у тебя в армию тоже что ли в этих пеньюарах пойдет?!

При этом дед подцепил Аполлона за подтяжки и приподнял вверх. Аполлон поперхнулся сушкой и начал истошно кашлять.

– Папа, ну видишь, что ты наделал?! – закричала мама. – Как же так можно? Мальчик мой не выносит грубости! Об армии не может быть и речи. Учиться будет, потом в аспирантуру пойдет… Апочка, запей чайком.

Аполлон вжал голову в плечи. Подобные разговоры начинались каждый раз, когда они с мамой приезжали к деду погостить. Если спор продолжался долго, то на следующий день мама находила предлог срочно вернуться обратно в город. То на работу ее вызвали, то Апочку надо к врачу вести на предмет аллергии.

Аполлон очень любил бывать у деда. Ему нравился деревенский уклад жизни тем, что там было много свободы и мало условностей. Если не видела мама, можно было одевать на себя, что попало, хоть тулуп или драные штаны с вытянутыми коленками. Здесь все так ходили. Летом можно было выбежать в поле, лечь на спину прямо на землю и жевать колосья, разглядывая бегущие облака. Можно было целыми днями сидеть в крыжовнике и лакомиться похожими на крошечные арбузы ягодами.

Мама не любила деревню и ездила туда исключительно ради выполнения дочернего долга. В городской квартире ей было намного лучше. Аполлон про себя недоумевал, какое может быть удовольствие жить в крошечной хрущевке, в которую то и дело через вентиляцию набегали тараканы.

Нет. В городе свободы и счастья не было. Свобода и счастье могли быть только на природе, где нет асфальта, вонючих машин и осточертевшего хорового пения.

– Да, кстати, – продолжил дед, чуть успокоившись. – Надеюсь, ты пацана не приучаешь там ненароком на своем пианине бренчать? А то, ведь, не вырастет мужика-то. Вот тебе крест – не вырастет.

Дед быстро перекрестился и зачем-то сплюнул три раза через левое плечо.

Людмила корчилась, еле сдерживая истерику. Ну, почему папа такой «невоспитанный человек» с топорными взглядами на жизнь! Покойная мать была намного интеллигентней и даже настояла на том, чтобы в их небогатом доме появилось дорогущее по тем временам пианино, чтобы дочка могла учиться играть.

Когда Людмиле исполнилось восемнадцать, она поехала в Москву, поступила там в Музыкальное училище, да так и осталась.

– Апочка у нас в хоре поет, – сказала мама с гордостью после некоторой паузы. – Хвалят его.