– Вопрос вполне правомерен, если вы действительно убили Левингера, – кивнул я.
– Не убивал я Михаэля! – крикнул Хузман и сорвался на фальцет. Только истерики мне сейчас не хватало.
– Полиция, – объяснил я, – обязана проверять все мыслимые варианты, включая заведомо фантастические. Сейчас они расследуют факты, связанные с похищением Левингера, но не могут сбрасывать со счетов и такую идею, что похищение организовали вы, чтобы забрать себе и вторую часть выигрыша.
– Откуда они…
– Вы думали, что это останется в тайне? Глупо, если вы так думали. Естественно, полиция быстро выяснила, что выигрыш был поделен, и что вы безропотно отдали свою долю по первому требованию Сары Левингер.
– Безропотно…
– Ну хорошо, после душевной коллизии, которая, однако, продолжалась недолго. Дружба, конечно, великая сила, но Хутиэли не может поверить в то, что друг, не раздумывая, способен пожертвовать двумя миллионами. Это, конечно, его личное мнение, но где-то я с ним согласен. Выглядит подозрительно, будто, расставаясь с деньгами, вы знали, что это ненадолго.
Хузман хотел что-то сказать, но не мог заставить свою челюсть повиноваться сигналам мозга.
– Хутиэли, – продолжал я, – желает, чтобы вы оставались за решеткой, пока он не проверит обе версии. Судья выпустит вас под залог или даже без залога, если нам удастся заставить его усомниться в аргументах полиции. Вы можете напрячь память?
– Да…
Напряг Хузман, однако, не память, а челюсти, чтобы заставить собственный подбородок не дрожать мелкой дрожью.
– Вы сидели вчера за столом справа от Михаэля, верно?
– Да…
– Он сам положил салат себе на тарелку?
– Да… Не знаю, я не видел.
– А вы? Себе вы положили салат сами?
– Да… Нет, я только добавил немного. Салат уже был… Сара положила каждому понемногу, чтобы все попробовали… А потом каждый добавлял, если хотел…
– Значит, вы себе добавили?
– Да… Немного.
– Не ощущали привкуса?
– Нет…
– На тарелке у Михаэля уже лежала порция салата, когда вы сели за стол?
– Да… Не знаю. Если у всех лежали салаты, то, наверное, и у него тоже.
– Сами вы не видели? – терпеливо спросил я.
– Нет…
– Ну хорошо, – вздохнул я. – Кто-нибудь, кроме Сары, мог положить салат кому-нибудь на тарелку?
– Кроме Сары? Наверно…
– Дорогой господин Хузман, – сказал я проникновенно, – полиция подозревает вас в убийстве.
– Я не убивал!
– Не сомневаюсь. Но, чтобы доказать это, вы должны взять себя в руки и напрячь память.
– Почему? – неожиданно воскликнул Хузман. – Это полиция должна доказывать! Почему я? Почему я, если я не убивал, должен что-то доказывать? Почему?
Он повторил бы свое «почему» на разные лады еще несколько раз, но я хлопнул по столу рукой, и Хузман осекся на полуслове.
– Вы хотите выйти из тюрьмы сегодня или после судебного разбирательства месяца через два? – спросил я.
– Сегодня!
– Тогда напрягите память. Итак, кто, кроме Сары, мог положить салат на тарелку Михаэля?
Хузман подумал. Ему очень хотелось назвать конкретное имя.
– Лиора, жена Абрахама. Она помогала Саре на кухне, приносила тарелки. Абрахам… Он тоже заходил в кухню. Еще…
Он надолго замолчал.
– Кто-нибудь из женщин? – подсказал я.
Хузман покачал головой.
– Дорит вертелась возле Михаэля… Хава не отходила от Алона. Шуля… Не знаю, не обратил внимания… Может, она могла…
– А мужчины?
Хузман пожал плечами.
– Ну хорошо, – сдался я. – Вы сели за стол, выпили и немного поели. Потом зашла речь о награде, которую получила на соревнованиях дочь Левингеров, и вы пошли в ее комнату смотреть на кубок. Все пошли?
– Да… Кажется.
– Но кто-то мог и остаться, чтобы без свидетелей положить отраву в салат на тарелке Михаэля?
– Остаться?..
– Да. Потому я и спрашиваю: все ли гости пошли смотреть на кубок?
Хузман надолго задумался, шевеля губами.
– Все, – сказал он наконец. – Я видел всех.