Ход убийцы. Cобрание сочинений в 30 книгах. Книга 29

Сингер хмыкнул и начал было листать свой блокнот, но вспомнил, видимо, что там нет соответствующего значка.

– Ты слишком многого хочешь, Цви, – сказал он. – Если ты полагаешь, что нам нужно заниматься расследованием убийства Левингера, я, конечно, соберу показания… Но, во-первых, Хутиэли будет очень недоволен…

– Не впервые, – вставил я.

– А во-вторых, уверен ли ты, что расследование убийства поможет нам обнаружить деньги?

– Ты полагаешь, что убийство с деньгами не связано?

– Безусловно, связано, хотя я и не понимаю – каким образом.

– Значит, придется заняться. И еще, Арье… Сумма достаточно велика… В связи с изменившимися обстоятельствами, я не возьмусь за дело о смерти Михаэля, если не будет письменного договора с Хузманом. Буду тебе благодарен, если ты приведешь Хузмана в мой офис часам, скажем, к четырем.

– Хорошо, – сказал Сингер, вставая. – Приступать к работе или подождать, когда ты подпишешь с Хузманом договор?

– Приступай. Если дело сорвется, этот день я тебе оплачу.

– Сто шекелей в час, – потребовал Сингер.

– В прошлый раз было девяносто, – сказал я, изображая возмущение. Сингер стоил больше, и мы оба это знали.

– Инфляция, – с прискорбием сообщил Сингер. – Ты видел индекс за апрель?

– Видел… Хорошо, я жду вас обоих в четыре.

* * *

Конечно, сумма была достаточно велика для того, чтобы приложить старания. Проблема же заключалось в том, что у меня катастрофически нехватало времени. Утренняя беседа с Сингером выбила меня из графика, я опоздал на важную встречу – на десять минут, но иногда точность, действительно, вежливость королей, – а потом не успел на беседу с клиентом, которую сам же и назначил, и в результате пришлось извиняться, суетиться, а в суде, куда я попал после всех приключений, пришлось еще выслушать длинную речь прокурора по делу, которое меня уже не интересовало, потому что было мной фактически выиграно, и я, вообще говоря, не думал даже, что обвинитель станет тратить время на произнесение долгой речи. В результате о Хузмане я вспомнил за пять минут до назначенного срока. В контору я не успевал. Сотовый телефон был отключен – я всегда это делаю во время судебных заседаний, – и, вполне возможно, я пропустил несколько важных звонков. В памяти аппарата я обнаружил, что Сингер, действительно, звонил трижды, и, выехав со стоянки у Дворца правосудия, я сразу (нарушение правил дорожного движения, но что поделаешь!) набрал номер детектива. Сингер поднял трубку немедленно.

– Наконец-то! – воскликнул он. – Твоя занятость иногда меня убивает.

– Если ты убит, – отпарировал я, – то голос твой звучит слишком громко. Убавь звук. Что-нибудь случилось?

– Я не могу привезти Хузмана в четыре, как договаривались.

– Привези в пять или шесть, я уже освободился.

– Ни в пять, ни в шесть. Хутиэли арестовал нашего клиента по подозрению в убийстве.

– Так, – сказал я и едва не въехал в борт красного «пежо», – он что, узнал о разделе выигрыша?

– Нет, не думаю. У инспектора совершенно иные соображения. К делу не относятся, но логика есть.

– Послушай, Амнон, я за рулем, и, если ты будешь продолжать в том же духе, непременно сделаю аварию. Будь у меня в офисе через четверть часа, можешь?

– Договорились, – сказал Сингер.

* * *

Тами – замечательная секретарша. Каким-то шестым чувством она всегда узнает о моем приезде за пять-десять минут, и, когда я открываю дверь своего кабинета, на моем столе стоит кипящий кофейник, а в чашку только что налит крепкий, как я люблю, кофе. Однажды я спросил Офиру, откуда ей становится известно о моем приезде, и получил исчерпывающий ответ:

– Служащему о приближении хозяина сообщает неожиданно возникающее ощущение опасности.

Каково? Обсуждение вопроса о причинах появления подобного ощущения я оставил на потом и никогда больше к этой теме не возвращался.

Сингер вошел через полминуты после меня, я успел сделать только один глоток.

– Хутиэли знает все, – исчерпывающе доложил он обстановку.

– Все? – удивился я. – И в том числе – почему сегодня в Тель-Авиве на три градуса жарче, чем обычно?

Сингер пропустил мои слова мимо ушей, иногда он бывает серьезен до неприличия.

– Первое: он знает, что в субботу Михаэля похитили, а в воскресенье выпустили, получив выкуп в четыре миллиона. Второе: он знает, что выигрыш был поделен. И третье: из всего сказанного инспектор сделал вывод о том, что единственный человек, который имел мотив и возможность для совершения преступления – наш клиент Хузман.

– Действительно? Какой же у него мотив?

– Он слишком легко согласился расстаться с двумя миллионами. Ни один нормальный человек, по мнению инспектора, не стал бы действовать подобным образом. Хузман непременно обратился бы в полицию. А он этого не сделал – даже после освобождения Левингера. Это раз. Второе: Хузман вполне мог рассчитывать на получение всего выигрыша. Это, по мнению инспектора, нормальное человеческое качество: рассчитывать на целое, имея часть. Следовательно, единственный, кто мог быть заинтересован в похищении, это сам Хузман. Он, возможно, его и организовал. А для отвода глаз потребовал не два миллиона, а четыре – чтобы у Сары не возникло подозрений на его счет. Хузман получил деньги, спрятал их, а потом испугался, что Михаэль не будет молчать, несмотря на данное им слово. И тогда он убил Михаэля, будучи уверен, что Сара, до смерти перепугавшись, никому не скажет о похищении мужа.

– Кто же рассказал, если Хутиэли известно о похищении?

– Сара. Возможно, Сара молчала бы, но Хутиэли задал несколько вопросов дочери – в присутствии Сары, конечно, и с ее разрешения. Ответы показались инспектору очень подозрительными, и тогда он «расколол» Сару, что при его опыте не заняло много времени. К тому же, ей затруднительно было бы объяснить, где находятся деньги, ведь в доме чемоданов не оказалось, а Хутиэли не стоило труда выяснить в банке, что в пятницу Михаэль взял наличными всю сумму выигрыша.

– Понятно… Он, значит, не сомневается в том, что похищение имело место?

– Никаких сомнений. Просто он все перевернул. Мы с тобой думали, что похищение инсценировали Левингеры, чтобы отнять два миллиона у Хузмана. А инспектор полагает, что похищение устроил Хузман, чтобы отнять два миллиона у Левингеров. И, если хочешь знать мое мнение, в этом случае убийство Михаэля выглядит более логичным, если можно говорить о логике убийства вообще.

– Что сказал Хузман?

– Ничего, кроме того, что говорить будет лишь в присутствии своего адвоката. То есть, тебя.

– Между нами нет зафиксированных отношений на этот счет, – заметил я.

– Ты дал ему слово.

– Да, – сказал я с кислым видом. – Угораздило же меня… Польстился на большие деньги, которые, не исключено, клиент попросту украл.

– Ты думаешь, что Хутиэли может оказаться прав?

– Я ничего не думаю. Думать я начну, когда ты дашь мне полную информацию о вчерашнем вечере. Надеюсь, ты ее имеешь.

Сингер полез в карман за блокнотом, а я закрыл глаза – не могу видеть, как бедняга разбирает собственные закорючки.

– Итак, – начал Сингер, – в салоне у Левингеров был накрыт большой круглый стол…

* * *

В салоне у Левингеров был накрыт большой круглый стол. Сара и Лиора возились на кухне, не столько помогая друг другу, сколько сплетничая. Бреннеры и Абрахам обсуждали, выйдя на технический балкон, достоинства и недостатки нового жилого массива в Герцлии, где никто, судя по всему, не собирался покупать квартиру. Авигдор и Шуля тихо спорили о чем-то своем, сидя на диване, а одинокая девица Дорит, положив глаз на хозяина квартиры, прижала Михаэля к книжным полкам и объясняла разницу между опытным любовником и умелым мужем. Сара, появляясь время от времени в салоне с очередным подносом, бросала на Дорит свирепые взгляды, а один раз, возвращаясь к кухню, даже толкнула гостью локтем, не подумав извиниться.