Ход убийцы. Cобрание сочинений в 30 книгах. Книга 29

Когда Аджеми явился ко мне впервые – было это вскоре после Войны судного дня, – я, помню, обиделся за еврейскую нацию и даже готов был указать посетителю на дверь. Уловив на моем лице выражение сдерживаемой свирепости, Аджеми сложил руки на груди и заявил:

– Да вы не обижайтесь, адвокат, я ведь к вам пришел, а не к палестинскому юристу, значит, вам доверяю больше. А то, что Рамле – арабский город, так ведь и Хеврон – еврейский, ну так что? В Рамле заправляют евреи, в Хевроне – мы, все перемешалось в этом мире, Аллах видит и, если захочет, то в свое время наведет порядок. А нам здесь пока жить, у меня израильский паспорт, и, если вас, адвокат, станет обижать мой родственник, я буду защищать вас, а не его, можете не сомневаться. Но мечтать-то каждый может, верно? Вы, евреи, две тысячи лет говорили друг другу «на будущий год в Иерусалиме», и ничего от этого не менялось в мире. А мы говорим «Рамле и Лод – арабские города», и от этого тоже ничего не меняется. Так что же обижаться? Где мне подписаться, здесь?

– Да, – сказал я. – И сумму гонорара не забудьте прописью.

– Обязательно, – кивнул Аджеми, подписал и протянул мне руку.

Рукопожатие, как и слово, у него было твердым.

С тех пор прошла четверть века, и я успел заработать на делах Аджеми не один десяток тысяч шекелей. Но, признаюсь, каждый раз возникало не очень приятное ощущение, что деньги эти нечистые, ощущение было, конечно, нелепым, денег Аджеми я и в глаза не видел, а чеки ничем не отличались от прочих. Излагал свои истории Аджеми всегда очень обстоятельно, и – так у нас повелось – я внимательно выслушивал до конца, хотя обычно уже после второго предложения знал, кому, где и сколько нужно будет отвалить, в какой суд обратиться…

В тот вечер я чуть было не нарушил традицию, прервав Аджеми на полуслове. Он, впрочем, лишь на мгновение запнулся, уловив в моем голосе некую напряженность, а потом продолжил рассказ, и я сосредоточился, а к концу эмоциональной речи клиента Хузман растворился, и выигрыш его растворился тоже. До завтрашнего утра.

* * *

Встаю я рано, обычно не позднее семи. Жена еще спит, и завтрак я себе готовлю сам. Я как раз дожидался, когда поджарятся тосты, когда зазвонил телефон. В такую рань мне обычно звонит старый перечник Йоси, чтобы сообщить главную новость дня, вычитанную им на первой полосе «Едиот ахронот».

– Ну что, – сказал я, поднимая трубку, – Ханегби ушел уже в отставку или нет?

– Что? – переспросил мужской голос, явно не принадлежавший Йоси Менделевичу, хозяину большой аптеки на углу Ха-яркон и Буграшов. – Ты, похоже, ночь не спал, размышляя о развале правительства?

– А, – узнал я, – с добрым утром!

Это был Сингер, и я лишь теперь вспомнил о вчерашнем посетителе. Неужели детектив уже нашел чемоданы с деньгами?

– С добрым… – с сомнением сказал Сингер. – Есть новость. Только что умер Михаэль Левингер.

– Отчего умер? – не понял я. – Почему? Он же молодой…

– И молодые умирают, – философски заметил Сингер, – если их отравить.

– Повтори! – потребовал я и тут же поправил сам себя: – Нет, лучше приезжай сюда.

– Я уже еду, – сказал Сингер. – Проезжаю Арлозоров, буду через пять минут.

Тосты сгорели, и я выбросил их в мусорное ведро.

* * *

– Вчера, – сказал Сингер, – чета Левингеров собрала в своей квартире человек десять. Праздновали выигрыш в лотерею. На самом деле Михаэль с Сарой, надо полагать, разыгрывали перед Хузманом очередной спектакль – радость по случаю освобождения, ибо праздовать потерю денег было, конечно, нелепо. Сара приготовила индейку и несколько салатов. Из напитков был сухой «Хеврон», коньяк «Наполеон» и водка «Старка».

– Салаты Сара готовила сама? – спросил я.

– Хороший вопрос, – кивнул Сингер. – Меня это тоже интересовало. Было пять салатов, три из них – баклажанный, острый и с хумусом – куплены в сепермаркете в квартале от дома, а два Сара сделала лично и утверждает, что ей никто не помогал.

– На стол подавала она сама?

– К этому я еще вернусь, Цви, не опережай события.

– Извини…

– Итак, вчера, покинув твой кабинет, я позвонил Хузману и пригласил его в свою контору, где около часа пытался добиться какой-нибудь дополнительной информации. Тогда-то я и узнал, что вечером Хузман отправляется в гости к Левингерам якобы для празднования выигрыша – все знакомые были приглашены еще в четверг, когда радость оставалась неомраченной, и отменять вечеринку Левингеры посчитали невозможным. Хузман отправился домой, а я поехал на плантацию. Поиски заняли около часа, а потом стало темно, и я отложил осмотр до утра. Мне это не представлялось особенно важным, поскольку я, как и ты, полагал, что деньги должны находиться у Левингеров. Поэтому утренний осмотр плантации я поручил моему работнику…

– Кому именно? – прервал я.

У Сингера работали двое агентов – Хаббард и Подражанский, причем последний был, на мой взгляд, очень перспективным молодым человеком, он несколько лет назад служил в боевых частях, а потом работал в полиции, правда, служба ему не понравилась – рутина, – и он уволился, что вызвало удивление полицейского начальства, Подражанский был на хорошем счету. Сингер пригласил его к себе вместо открывшего свое дело Оханы. Если Сингер отправил в рощу именно Подражанского, то за результат осмотра можно было быть спокойным. Если поехал Хаббард, я бы предпочел иметь еще один осмотр.

– На плантацию поехал Подражанский, – сказал Сингер, – а Рона я поставил около дома Левингеров, он должен был дать мне знать, когда глава семейства покинет квартиру. Особенно, если в руках у него будут чемоданы.

– Но события развивались совершенно иначе, – продолжал Сингер. – Часов около трех ночи меня поднял с постели телефонный звонок. Это был Хузман – в полной панике, я не сразу понял, что произошло. Сара, по его словам, накормила гостей некачественной едой. Вот уже час его мутит, он даже думал вызывать скорую. Представь себе, что глубокой ночью тебе звонит клиент и сообщает, что сидит в туалете, потому что съел испорченную еду. Каково, а? Но следующая фраза была такая: «А сейчас звонила Сара и сказала, что Михаэлю ужасно плохо, что он умирает и, может, уже умер.» И ей тоже плохо, тошнит и все такое. И он, Хузман, очень боится, что это – месть. Чья? Как – чья? Похитителей. Они же сказали Левингерам, чтобы те держали язык за зубами. А те проговорились ему, Хузману, и вот… Разговор прервался, потому что… В общем, клиент опять побежал в туалет.

– Чушь, – сказал я. – Даже если похитители существовали на самом деле, как они могли отравить пищу в доме Левингеров? Они что – собирались покончить со всеми сразу, и с хозяевами, и с гостями?

– Цви, согласись, что когда плохо себя чувствуешь, логические способности гаснут…

– Хорошо. Дальше. Он хотел, чтобы ты сделал ему промывание желудка?

– Нет, он хотел, чтобы я немедленно отправился к Левингерам, потому что возник шанс обнаружить похитителей. Ведь если отравление – их рук дело, они должны контролировать последствия, и кто-то из них наверняка сейчас следит за домом Левингеров. Ждут, например, приедет ли «скорая помощь».

– Господи! – воскликнул я. – Какая буйная фантазия!

– Тебе бы… – начал Сингер, но вовремя остановился и только пожал плечами. – Естественно, я посоветовал Хузману вызвать «скорую», никуда ехать я не собирался, но иметь информацию не мешало, и я позвонил Ноаму Сокеру, это мой приятель, он работает в центральном отделении «скорой»…

– Скажи-ка, Арье, а в Главном раввинате у тебя нет знакомых, которые могут поставлять тебе нужную информацию?

– В раввинате? Есть, конечно, сыщик без источников информации все равно, что птица без крыльев, вот и приходится… Так мне продолжать?

– Безусловно, – сказал я.

– Сначала мне не повезло. Сокер сегодня ночью не дежурил, мне пришлось поднимать его с постели. Подробности разговора опускаю. Однако четверть часа спустя я знал, что Михаэль Левингер был в два часа сорок минут доставлен в приемное отделение больницы «Барзилай» с признаками острого пищевого отравления. Умер полчаса спустя, не приходя в сознание. С Михаэлем была доставлена в больницу его жена Сара – тоже с признаками отравления, но значительно более слабыми. После принятия мер была отправлена домой. Никуда, конечно, не поехала, потому что в это время Михаэль был уже мертв. Далее. Примерно в то же время еще пятеро участников вечеринки обращались в «скорую» – с теми же самыми признаками. Но во всех случаях, кроме Михаэля, отравление оказалось легким, к утру люди пришли в себя и отправились на работу.

– Подозрение возникло у одного из врачей, – продолжал Сингер. – Внешние признаки соответствовали отравлению пищевым ядом. Однако скорость, с которой наступила смерть Михаэля, с одной стороны, и слабые признаки отравления у остальных гостей, – с другой… Короче говоря, врач обратился в полицию – возникло подозрение, что отравление не было делом случая. Спать я, как ты понимаешь, больше не ложился…

– А выглядишь, как огурчик, – вставил я.

– Маринованный, – поправил Сингер.

– Кто занялся делом?

– Инспектор Хутиэли собственной персоной.

– Он тебя недолюбливает.

– Тебя тоже, Цви, особенно после дела Зильбермана, когда ему пришлось согласиться с нашей версией событий. Я старался держаться в тени, иными словами, сидел дома и вызванивал своих информаторов. Поэтому знаю гораздо меньше, чем хотелось бы. Хутиэли вся эта история тоже показалась весьма подозрительной. О пресловутом похищении он, естественно, не знал, но имел представление о сумме, выигранной Левингером в ЛОТО. Нетрудно сложить два и два: человек выигрывает четыре миллиона и несколько дней спустя умирает от острого отравления. Сейчас Хутиэли наверняка знает, что в пятницу Левингер взял из банка наличными всю сумму выигрыша. Инспектор поступил совершенно естественно: изъял для экспертизы все остатки пищи и потребовал вскрытия тела Михаэля. Результат стал мне известен за несколько минут до того, как я позвонил тебе.

– Не терпелось поделиться? – буркнул я. – А если бы результат стал тебе известен в два часа ночи?

– В два часа события только начали развиваться, и Михаэль был жив, – покачал головой Сингер. – Один из салатов, съеденных Михаэлем, был отравлен огромной дозой пищевого токсина.