Салат из креветок с убийством. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 30

– Понятно, – сказал старший инспектор и, не дожидаясь начала ссоры, вышел из спальни. Постояв в салоне и не услышав ничего интересного, он подозвал Наташу и увел жену домой.

– Я поеду по делам, – сказал он, – а ты отдохни, наверху ты больше не нужна.

Он не представлял себе, о чем и как говорить с мужчинами семейства Нахмани – нужно было получить отпечатки их пальцев, но сделать это официально не представлялось возможным, никто ведь не возбуждал уголовного дела, смерть Мири выглядела естественной, врачи из больницы даже не обращались в полицию. Кто-то из мужчин был убийцей. Кто? Муж? Один из сыновей? А может, это сделала одна из невесток?

Приехав в управление, Беркович сел за компьютер и узнал то, что и без того подозревал: никаких материалов о ком бы то ни было из семьи Нахмани в полиции не было. Пришлось засесть за телефон, и через час, многократно называя себя и извиняясь за звонок, старший инспектор все-таки выяснил, что старший Нахмани, Рони, много лет работал администратором в одном из Тель-Авивских отелей, неплохо зарабатывал, и потому семья не трогала основной капитал Мири, доставшийся ей когда-то в наследство от родственника, умершего в Америке. Это были большие деньги – больше миллиона шекелей, причем согласно завещанию Мири могла свободно пользоваться процентами с этого капитала, но в день, когда она захочет что-то сделать с основной суммой, половина денег немедленно должна была перейти в благотворительные фонды. Странное завещание, ничего не скажешь, но и родственник был странным – при жизни он держал собственную семью в строгости, много жертвовал на синагоги и детские сады. Умирая, вспомнил о Мири, которую и видел-то всего раз или два в жизни, а вспомнив, переписал на ее имя свои банковские сбережения и сделал странную приписку, о которой Рони не мог вспоминать без возмущения.

Правда, было еще одно обстоятельство: сама Мири могла завещать деньги кому угодно, и при этом завещательное условие умершего американского родственника теряло силу. Ясно, что и у мужа Мири, и у ее сыновей был мотив для убийства. Чудовищно, конечно, но Беркович был полицейским и понимал, что когда речь заходит о миллионе, родственные связи тают, как сахар в стакане с горячим чаем. Во всяком случае, если скорпион попал в пакет со сливами не случайно, то подозревать можно было только кого-то из присутствовавших на обеде.

Старший сын Мири, Яаков, работал служащим в компании, занимавшейся довольно сомнительным бизнесом: продажей в Израиле какого-то очередного новомодного продукта для похудания. Сам Яаков ничего клиентам не предлагал, сидел в офисе и оформлял сделки. Заработок небольшой, а жена Яакова, Сара, одна из двух черноглазых невесток, слыла женщиной с большими претензиями и держала мужа в черном теле. Он выполнял все ее прихоти, а прихотей со временем становилось все больше. Невестка, кстати, вовсе не обязана была любить свою свекровь – вот и еще один мотив. Или точнее, модификация все того же мотива: деньги и еще раз деньги.

Гиль, младший сын Мири, судя по информации, которую Берковичу удалось выяснить во время вынужденно кратких телефонных разговоров, представлял собой противоположность Яакову: энергичный молодой человек, владелец собственной посреднической фирмы, претензий и амбиций более чем достаточно, жена полностью подчинена его воле, но бизнес на самом деле идет не очень хорошо, а если точнее – так совсем плохо, и долги Гиля банкам перевалили уже за вторую сотню тысяч. Вот-вот речь могла зайти об аресте счетов, судебном иске и прочих прелестях, связанных с рисковой жизнью бизнесмена.

Неплохой мотив для убийства собственной матери: после ее смерти Гиль мог рассчитывать на треть денег, а это, как ни крути, около четырехсот тысяч шекелей, а может и больше…

Положив, наконец, телефонную трубку, Беркович понял, что сегодня будет просто не способен вести допросы – нужно было еще придумать повод, поскольку информация, полученная им, формальным поводом для задержания быть не могла.

Проблема осталась прежней – как получить отпечатки пальцев отца и сыновей и при этом не сообщать им пока цели этой не очень приятной процедуры. Ведь они, собственно, и не знали даже, что некий старший инспектор полиции заинтересовался внезапной смертью Мири Нахмани от укуса желтого скорпиона.

Способ был, конечно, и Беркович, вздохнув, позвонил Наташе.

– Ты еще долго? – спросила она с тоской. – Я тут сижу одна…

– Ты не видела, мужчины уже вернулись из больницы? – спросил Беркович. Он знал, что мог не уточнять вопрос – Наташа понимала, о чем шла речь.

– Да, недавно, – сказала она. – Я видела в окне.

– Я буду дома минут через пятнадцать, – сообщил Беркович. – А ты пока приготовь три стопки, наполни их водкой и поставь на небольшой поднос.

– Зачем? – удивилась Наташа.

– Потом объясню, – сказал Беркович и положил трубку.

Когда он вернулся, у подъезда дома стояли несколько мужчин в кипах – весть о смерти Мири наверняка уже разнеслась по всей стране, и начали съезжаться родственники и знакомые. Тем лучше, – подумал Беркович, – мой визит не удивит ни Рони, ни сыновей.

Поднос с тремя стопками стоял на столе в салоне, и Беркович поднялся к соседям. Дверь оказалась раскрыта, в квартире Нахмани было много народа, посреди салона с бессмыссленным выражением на лице стоял глава семейства, а оба его сына сидели у стола и слушали, как родственники произносили слова утешения. Невесток и детей видно не было – то ли уехали домой, то ли заперлись в спальне.

Беркович подошел к Рони, произнес подходившие к случаю слова и предложил по обычаю русских евреев выпить за упокой души усопшей Мири. Наверняка никто из семьи Нахмани понятия не имел о том, как евреи в России проводят обряд похорон, но за последние годы они слышали о новых репатриантах столько всякой ерунды, что не могли не поверить и этой. К тому же, разве Рони мог сейчас думать о чужих обычаях? Он взял с подноса стопку и пригубил. То же самое сделали Яаков с Гилем, и Беркович удалился из квартиры с сознанием исполненного долга.

Сказав Наташе, что вернется в течение часа, Беркович аккуратно спрятал стопки в полиэтиленовый пакет и поехал к Хану в лабораторию. Был уже вечер, но эксперт еще не ушел и взял из рук Берковича пакет со словами:

– Имей в виду, если отпечатки совпадают, тебе еще придется официально возбудить дело…

Несколько минут спустя эксперт положил перед старшим инспектором листы с четкими отпечатками и сказал:

– Перчатку надевал Рони, а двумя пальцами брал Гиль.

– Ясно, – мрачно отозвался Беркович. – Ты хочешь сказать, что они действовали сообща?

– Не знаю, – пожал плечами Хан. – Может, Рони провернул операцию, а Гиль увидел, как отец снимает перчатку, а потом, когда с матерью это случилось, он нашел перчатку на полу и двумя пальцами отбросил в сторону… Вариантов много.

– Но главный подозреваемый – Рони Нахмани.

– Э… Да. Правда… – Хан запнулся.

– Что-нибудь не так?

– Видишь ли… Все правильно, но есть один момент, который меня смущает. Я, естественно, не могу сказать, когда Нахмани надевал перчатку, но, скорее всего, было это задолго до обеда. Может, даже вчера.

– Не понял, – нахмурился Беркович.

– Пыль поверх отпечатков, – пояснил Хан. – Немного, но есть. Впечатление такое, будто перчатка лежала под столом не один час. Или даже не один день. На ней следы жидкости для мытья унитазов, поверх этих следов пальцы Рони Нахмани, потом пылинки, а на них уже следы двух пальцев Гиля.

– Если эту перчатку использовали для мытья унитаза, то ей нечего было делать на кухне, верно? – спросил Беркович. – Значит, ее принесли специально, чтобы взять скорпиона и положить в пакет. Но тогда… Неужели насекомое лежало в пакете еще со вчерашнего дня? А может быть…

Беркович закусил губу, подумав, что очевидные улики заставили его забыть о множестве других возможных версий. Черт возьми, а что если перчатка действительно валялась под столом уже больше суток? Значит, к делу она не имела отношения, и тогда…

Версия, такая ясная и убедительная, трещала по швам из-за каких то пылинок.

– А если под столом было столько пыли, что она осела на перчатке за час? – сказал Беркович, понимая, что цепляется за соломинку.

– Ты ведь там был, – пожал плечами эксперт. – Под столом действительно много пыли?

– Нет, – вынужден был признать Беркович. – Пол довольно чистый.

– Вот видишь…

– Спасибо, – сказал старший инспектор и поехал домой, пребывая в дурном расположении духа. Мужчины, стоявшие у подъезда, разошлись, на лестничной площадке было тихо, но дверь в квартиру Нахмани еще оставалась распахнутой. Беркович прошел мимо своей квартиры, поднялся этажом выше и вошел в салон, где застал собственную жену, игравшую с детьми. Никого из взрослых видно не было.

– Ты здесь? – удивленно спросил Беркович. – А где остальные?

– Яэль с Сарой поехали за продуктами, – пояснила Наташа. – А мужчины занимаются организацией похорон. Сегодня уже хоронить нельзя, значит, завтра в первой половине дня. Я предложила Саре посидеть с детьми…

Мальчик лет шести и трехлетняя девочка возились со сборной моделью старинного замка. Беркович присел на колени, минуту наблюдал за детской возней, а потом все-таки решился.

– Тебя как зовут? – спросил он мальчика. Тот поднял на старшего инспектора серьезный взгляд и сказал:

– Нахум. А тебя?

– Борис. Ты любишь делать сюрпризы?

– Конечно! – улыбнулся Нахум. – Вчера я маме сказал, что в шкафу сидит ящерица. Она так кричала!

– И наказала тебя?

– Нет, она же знает, что я люблю делать эти… сюрпризы, да?

– А сегодня? Это ведь ты положил скорпиона в пакет со сливами?