Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

– Кавалерия ромунеска.

– Русские танки и румынская кавалерия? – переспросил понятливый старшина и сержант кивнул. – Так чего ж ты, друг, раньше нам не сказал? (Румын, не понимая фразы, пожал плечами).

– А там кто палит? – показал пальцем старшина вглубь деревни, снова обращаясь к немцу.

– А там тоже русские. Пехота круговую оборону заняла. И в самой деревне и перед ней, где позиции были. Еще утром. С пушками и минометами. Наши, то есть, германские войска их окружили, но прорваться так и не смогли.

– Наши – ваши… Ты толком объясни. Что там за пехота.

– Из тех, что утром оборонялись.

– Значит, наши, – удовлетворенно кивнул Цыгичко. – Не вся, видать бригада полегла. Еще держатся. Это хорошо. А там, – старшина показал в поле, – кто?

– Не знаю, – пожал плечами Иоганн. – Нам было велено оборудовать позицию для пулемета и контролировать видимый сектор.

– Только вам? – хитро прищурился старшина.

– Не только, – не отвел взгляд русский немец, действительно решивший говорить правду. – Думаю, на всем протяжении поля такие же пулеметные позиции.

– Я-асно, – протянул старшина. – А, как думаешь, где мы можем на время схорониться, пока наши опять деревню не займут?

– Даже не знаю, – покачал головой Иоганн. – Я вам что-нибудь посоветую, а на вас случайно наши, то есть, немецкие солдаты наткнутся – и вы меня убьете.

– Убьем, – не стал опровергать старшина. – Если что – твоя пуля первая. Или штык. Так и знай. А выживем – за тебя, как за пленного, у наших словечко замолвим.

– Так, может, вам к своим пробиться, которые в окружении?

– А как? Там ведь, наверняка, вашей немчуры полно.

– А вы на них с тыла нападете. С тыла ведь никто вашего нападения не ждет. И к своим проберетесь. Я слышал разговор офицеров, мы, скорее всего, деревню не удержим. Придется отступать. Если не вообще сдаваться.

– А что, старшина, – вклинился в разговор черноусый. – Немчик-то, похоже, дело говорит. Если там кто-то из нашей бригады удержался на позициях, когда немцы атаковали, то теперь, когда танки с румынами в наступление перешли – и подавно продержатся. И мы вместе с ними. А здесь, по буеракам да огородам, если нас прижмут – долго не протянем.

– Лады. Обыщи немца. Остальным – разрешаю быстро перекусить (старшина кивнул на котелки) пока вражий харч не остыл.

Чумаченко достал из кармана солдатскую книжку немца и передал кое-как знавшему язык верзиле.

– Иоганн Шмидт, – озвучил верзила. – Шютце.

– Стрелок, – подсказал ему Иоганн.

– А ты говорил, твой отец Ковалев? – подозрительно прищурился старшина.

– Ковалев, – улыбнулся немец. – Мне отец все объяснил. По-украински кузнец – коваль. А по-немецки – шмидт. Так он из Ковалева и стал Шмидтом.

– Так ты сказал, у тебя отец с Дона. А фамилия – украинская?

– Он говорил, что кто-то из наших предков, видно, когда-то давно сбежал на Дон с Украины. Больше я о нашей фамилии ничего не знаю.

– Ладно. Все поели? Построились. Веди, Иван-Иоганн.

И Иван-Иоганн повел. Два раза они нос к носу сталкивались с немцами. Каждый раз сын казака говорил им что-то, непонятное для красноармейцев, те ему отвечали – никто из встречных за оружие не хватался. Обходя через поваленный плетень очередной мазаный сарай, наткнулись на позиции минометчиков. Четыре «самоварные трубы» тесно раскорячились на двуногах неподалеку от саманной стены. Вокруг них, не обращая внимания на появившуюся сзади группу в маскировочных плащ-палатках, крутились четко и слаженно выполняющие свою работу расчеты. Одни солдаты, доставали боеприпасы из открытых металлических лотков, другие подавали их к минометам, третьи, как заведенные, экономными движениями опускали мины в стволы и приседали, закрывая уши руками, четвертые что-то подкручивали у двуног, пятые всем этим командовали, перекрикивая грохот. Над ними, за пустым гнездом аиста, на камышовой крыше примостился корректировщик с биноклем и его напарник. Напарник, время от времени, оборачивался и что-то кричал вниз.

Старшина остановил свою группу. Обойти минометчиков, конечно, можно. Они с головой погрузились в свою работу и, скорее всего, с разговорами приставать и не станут. Но стреляют-то они куда? По тем остаткам бригады, что с утра, закрепились и стойко держат оборону? Куда они, с божьей и румынской помощью и везением спасшиеся из-под расстрела и вырвавшиеся на свободу, и сами путь держат? Так эта немчура будет по ним же минами шмалять? Да еще и прорываться явно помешает. Не-е-ет, такую позицию целой оставлять никак нельзя. Придется атаковать, тем более что и внимания на них никто не обращает…

Старшина тихонько передал по цепочке распоряжения. Пленного немца он поручил самому в бою бесполезному солдатику, Ефимову, приказав, если что, убить того без промедления. Ефимов отвел Шмидта за кусты и уложил на землю лицом вниз, настороженно став над ним с карабином. Остальные бойцы рассыпались в стороны и приготовили оружие. По сигналу старшины в немцев почти одновременно полетели их же гранаты, крутясь в воздухе деревянными ручками и выписывая белесым дымком горящих пороховых замедлителей замысловатые змейки. Гранаты еще не упали, как залегший за деревом Майсурадзе открыл огонь из поставленного на сошки трофейного пулемета, молниеносно пережевавшего слева направо металлическую ленту. Бросив по гранате, бывшие пленные вразнобой пальнули из карабинов, коротко застучал единственный автомат.

Сгрудившиеся вокруг минометов расчеты начали валиться на землю от прилетевшей с тыла пулеметной очереди, в первые мгновения не слыша за собственным равномерным грохотом чужих выстрелов и не понимая, что происходит. Потом среди них упали гранаты. Рванули. Очевидно, одна из гранат удачно подорвала боеприпасы, вызвав мощную детонацию – от четырех расчетов на ногах не осталось уже никого. Среди дымящейся груды тел сиротливо продолжали стоять лишь два скособоченных миномета – остальные разметало ударной волной. Два раза пришлось стрелять только Якобеску – первым выстрелом он метко снял с крыши корректировщика с биноклем, а вторым – его помощника. Остальные красноармейцы, передернув после первых выстрелов затворы карабинов, больше и не увидели подходящих для себя целей.

Цыгичко скомандовал, и красноармейцы, выставив примкнутые штыки, побежали проверять, кто уцелел. Такие нашлись и их, все больше возбуждаясь и гордясь легкой победой, деловито и безжалостно докололи. Чумаченко снял с шеи упавшего на утоптанную землю корректировщика бинокль и полез по приставленной лестнице на его место на крышу. За ним увязался старшина. Видно сверху было отлично. Через две улицы в высыпавшихся окнах полуразрушенных домов мелькали редкие вспышки винтовочных выстрелов и пулеметных очередей. Стреляли и из окопов, обозначенных свежей вырытой глиной, и из-за каких-то бревен, деревьев, груд камней и прочих мало-мальски подходящих укрытий. Там были наши. Немецкие позиции сверху просматривались еще лучше. Со стороны собственного тыла немцы не маскировались. Зачем?

Атаковать немцы в ближайшее время явно не собирались. Просто окружили и, чтобы русские не расслаблялись, изредка постреливали в ту сторону, опасаясь больше их прорыва. Цыгичко с Чумаченко, показывая друг другу пальцами, легко засекли две пулеметных точки и несколько расположившихся во дворах и на улицах солдатских групп, скрытых от фронтального огня противника, но хорошо видимых сверху-сзади. Немцы сидели или слонялись без дела. В пределах видимости было их до роты.

– Слушай, старшина, – тихонько обратился к командиру Чумаченко. – А минометчики среди нас есть?

– Я тоже об том подумал – спустись вниз – проверь.

Среди красноармейцев никто с минометами раньше дела не имел. Раздосадованный младший сержант подошел к лестнице и опечалил старшину:

– Никого.

– Жаль, – покачал головой старшина и стал спускаться. – Слушай, а чего наш союзник возле них вертелся? Га? Может, он умеет с ними обращаться?

Они подошли к крутящему ручку вертикальной наводки румыну. На уровне его проломленного прикладом носа бинт пропитался кровью насквозь

– Морта, – гнусаво сказал румын и показал пальцем на открытый лоток с минами, миномет, а потом махнул вперед, добавив:

– Джермани. Бух! – показал двумя руками взрыв.

– Умеешь из него стрелять? – спросил Чумаченко, добавляя к вопросу жесты.

– Да, – ответил общим для обоих языков словом Якобеску. На самом деле, ему лично стрелять из миномета еще не доходилось, но несколько раз во время учений и один раз, выгоняя венгров из Северной Трансильвании, он наблюдал, как это делает со своими солдатами его давний приятель и собутыльник взводный Диникэ. От всяких там буссолей, квадрантов, угломеров и прочих заумных слов сержант был далек, но, как снимать с мин предохранительные колпачки, как добавлять на стабилизатор дополнительные заряды, что надо сделать, чтобы мина легла ближе или дальше – разбирался.

Из двух оставшихся в торчащем положении минометов, Якобеску выбрал один. Жестами попросил младшего сержанта помочь растащить наваленные вокруг немецкие трупы в разной степени целостности. У одного из трупов он предусмотрительно снял с пояса полевую сумку. Из нее достал исписанный непонятными ему словами блокнот и карандаш. На чистом листе грубо набросал рисунок: хата, на крыше которой остался старшина с биноклем, позиция миномета, сарай слева, соседская постройка справа, отдельные деревья и знак вопроса впереди. Чумаченко его понял, ласково обматюкал, довольно похлопал по плечу и побежал обратно к старшине. Румын жестами попросил двух красноармейцев поднести поближе контейнеры с минами. Прямо на позиции уже лежали в беспорядке после прокатившейся взрывной волны несколько 3,5-кг осколочных боеприпасов с оперенными стабилизаторами на концах. Динике ему когда-то пояснял, что мины снабжаются основным зарядом внутри хвостовика-стабилизатора, которого хватает, если расстояние до цели близкое. Ну, а, если нужно пальнуть дальше, на хвостовик надеваются дополнительные, в виде плоского разрезанного кольца матерчатые картузы с прессованным порохом внутри.

Немцы стреляли только с основными зарядами – видно русские позиции были недалеко. По всему, немецкие должны быть еще ближе. Значит, жерло ствола нужно будет задрать еще больше, чтобы мина пошла по более крутой траектории и не долетела до позиций союзников. Пока он разбирался с вертикальной наводкой и, крутя рукоятку червячной передачи, до отказа поднимал дуло над двуногим лафетом, прибежал обратно черноусый младший сержант. На рисунке добавились два крестика и примерное расстояние до них. Румын понял и ткнул пальцем, по какой цели он будет стрелять. Чумаченко бегать туда-сюда не стал, кричать на русском языке в окружении немцев тоже было не желательно и он, в качестве связного, отрядил к старшине одного из красноармейцев. Еще двоих оставил помогать румыну, а остальные, на всякий случай, заняли круговую оборону.

Горизонтальной наводки не хватило и Якобеску, призывно махнув одному солдату, переставил с его помощью двуногу в нужном направлении; перекрестился; махнул стоящим рядом красноармейцам, чтобы они присели и закрыли уши; поднял с земли мину; выдернув за тесемку чеку из предохранительного колпачка, отбросил его в сторону, обнажив чувствительный взрыватель; опустил мину в ствол до половины; разжал ладони и присел, зажимая уши ладонями, сам. Громкий, с непривычки бьющий по ушам даже через неплотно прижатые ладони хлопок. Через несколько секунд впереди раздался взрыв, который сержант выделил из общей какофонии боя.

Связной слетел по лестнице вниз и передал Чумаченко поправку:

– Вправо двести метров, дальше на тридцать.

Чумаченко кивнул и написал эти цифры на плане в блокноте. Якобеску глянул на данные, барабаном горизонтальной наводки сместил ствол миномета до отказа вправо и слегка опустил. Вторая мина. Горизонтальной наводки не хватило – пришлось опять переставлять двуногу. Третья мина – теперь на двадцать метров влево и ближе. Есть! Четвертая мина лопнула на земле метрах в пяти от пулеметного расчета и, как ей по нормативам и положено, уничтожила все живое в радиусе шести метров, новоиспеченный минометчик для верности положил примерно туда же еще две мины. Выжившие немцы, не догадывающиеся, что по ним лупят с тыла, расползлись по более, как они думали, надежным укрытиям.

Еще шесть мин пошло на второй замеченный пулемет. Якобеску приловчился в наводке по грубым поправкам старшины и довольно успешно согнал немцев с неукрепленных насиженных позиций в полосе метров примерно в сто пятьдесят перед обороной окруженных русских. Ему подтаскивали лоток за лотком, и он бил и бил, пока не вышли боеприпасы. Теперь, покуда гансы не опомнились и опять не сомкнули кольцо, нужно было прорываться на ту сторону. Красноармейцы нашли початый железный контейнер с уже снаряженными запалами ручными гранатами на длинных ручках и разделили между собой. Чумаченко забрал из хаты несколько белых льняных полотенец и, разрезав на половинки, раздал солдатам. Хоть бы еще свои не постреляли: форма-то на всех немецкая.

Старшина построил отряд, Иоганна опять в первый ряд с Ефимовым за спиной, и – вперед. А что такого? Солдаты вермахта торопятся на передовую, проклятых большевиков бить. В следующем дворе, куда мины не смогли залететь из-за слишком близкого расстояния, к ним репейником, так и не поняли из-за чего именно, прицепился обер-лейтенант с красными злыми глазками и запахом испорченных зубов. Иоганн ему что-то объяснял, но тот был непреклонен, гневно кричал и махал в сторону левой рукой, придерживая правой висящий на груди автомат. Потом немец, заметив на рукаве румына, выглядывающем из-под плащ-палатки, фельдфебельские шевроны, принялся кричать уже лично на него. Перевязанный Якобеску, вовсю мычал, показывая рукой на свои окровавленные бинты – проклятый фашист не отставал. Тогда румын зачем-то клацнул каблуками и сделал рукой нацистское «хайль». На них обернулись еще несколько слонявшихся по подворью немцев. Все с оружием на груди или за плечами, но подозрения они пока не выказывали – просто смотрели, развлекаясь руганью своего командира на чужих солдат.