Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

Передовые танки Иванова, ревя моторами, подминая под себя деревья и кусты, расшвыривая хлипкие строения и давя широкими гусеницами зазевавшихся фашистов и их огневые точки, вырвались на открытую местность и оказались в тылу оборонительной линии 45-й стрелковой бригады. Самой бригады здесь уже не было. Навалившиеся утром, еще до официального объявления войны, на узком участке ударные немецкие подразделения: танки, «штуги», и пехота вместе со своими «ханомагами», поддержанные издали артиллерией, а сверху пикировщиками, нельзя сказать, что с легкостью, но прорвали, в конце концов, заранее оборудованную, но довольно растянутую полосу советской обороны, частично уничтожив, частично пленив, а частично заставив отступить ее защитников.

Танки первого взвода, не сбавляя скорости, навалились всем своим немалым весом на первую линию окопов, теперь занятых немцами, вминая в мягкую землю пулеметные гнезда и не успевших разбежаться в стороны солдат. Редких уцелевших фашистов, пытавшихся кинуть им на моторное отделение или под гусеницы гранаты, по мере возможностей пристреливали бегущие следом автоматчики и по-прежнему не оставляющие седла румыны. Следом за первым взводом проехались по этой де траншее уже более широким фронтом следующие два. Ряды пехоты и кавалерии хоть и немного, но редели от вражеского огня, только приземистые тяжелые танки неумолимо и смертоносно ползли вперед, вызывая своей неожиданной мощью ужас и панику даже у повоевавших на западе солдат вермахта.

Изрядно снизившую скорость после начала боестолкновения с немцами передовую роту Иванова догнали остальные танки его батальона и прикрывающие их в конном строю эскадроны союзников. Следом неудержимой армадой накатывала и вся бригада. Дождавшись подхода основных сил, немцы открыли по колонне относительно редкий, но сосредоточенный огонь из легких полевых гаубиц. Били откуда-то с северо-запада, с закрытых позиций. В быстро наступающих советских порядках стали рваться осколочно-фугасные 105-мм снаряды. Чуть позже добавились и посвистывающие в полете 81-мм мины тяжелых минометов и даже скромное количество 150-мм осколочно-фугасных снарядов, выпущенных двумя тяжелыми пехотными орудиями ближайшего пехотного полка. Очевидно, где-то в пределах видимости прятались артиллерийские наблюдатели с полевыми телефонами или рациями. От рвущихся между наступающими танками снарядов самим толстобронным машинам вред был довольно маловероятен, разве что при прямом попадании по крутой навесной дуге в более тонкую крышу корпуса или башни, но танковому десанту и верхоконным румынам доставалось. То там, то тут, вблизи взлетающего из-под земли высокого султана, начиненного осколками и комками грунта, валились вниз сидящие на броне или бегущие рядом автоматчики, падали с коней или вместе с ними всадники.

Чтобы уйти из-под обстрела, танки быстро и слаженно перестроились, развернули свои порядки и накатились на захваченные немцами бывшие красноармейские позиции более широким фронтом. На радость атакующих союзников с востока многочисленной хищной стаей налетели заранее высланные для их поддержки «илы». Штурмовики, самоотверженно игнорируя встречный зенитный огонь из пулеметов и 20-мм автоматических пушек, заход за заходом, закружились каруселью где-то в ближнем немецком тылу, громя бомбами, эрэсами и пушечно-пулеметными очередями гаубичные, пушечные и минометные батареи, находя их по вспышкам.

Поддержанные с небес тридцатьчетверки, частично разогнали, частично втоптали слабо организованную оборону немцев в землю. Длинно строчили спаренные пулеметы; били поставленными «на удар» осколочно-фугасными гранатами башенные пушки; широкие лязгающие гусеницы безжалостно и неотвратимо подминали под себя и вражьих солдат, и пулеметные точки, и минометы с пушками и зазевавшимися расчетами; таранили и сминали вполне доступные для их тяжелых сварных корпусов бронетранспортеры, колесные броневики, автомашины и даже легкие танки. Румыны, наконец, оставили седла и, стараясь не отставать от защищающей их брони, вместе с десантниками бежали следом, ведя пусть и не очень прицельный, но отбивающий у противника желание сопротивляться огонь на ходу. Уцелевшие немцы, спасаясь, бросились перепуганными тараканами и по ходам сообщения и поверху назад и в стороны.

Танк, идущий впереди машины Иванова, благополучно перемешав с землей расположившуюся в широком окопе минометную батарею вместе с частью не успевшего убежать расчета, выбравшись на бруствер, обращенный на запад, внезапно содрогнулся от взрыва на правом борту и, размотав гусеницу, разорванную отбитым опорным катком, поневоле повернулся в ту сторону. Иванов, приказав Гурину обходить поврежденный танк слева, моментально крутнул панорамный перископ вправо. Вот она! В трехстах метрах из неглубокой лощинки, обсаженной остатками обломанных войной деревьев, выглядывал приземистый серый корпус. Самоходка. Артштурм. Иванов совместил визир своего перископа с обнаруженной целью, нажал на кнопку прибора, поворачивающего башню в выбранном направлении, и одновременно крикнул через ТПУ:

– Бронебойным. Плюс восемьдесят. В лощине. Самоходка. Триста. По готовности – короткая.

Каждый из членов экипажа вычленил указание для себя. Заряжающий Голощапов правой рукой дернул за рукоятку затвора, левой подхватил выскочивший из казенника неиспользованный осколочно-фугасный выстрел, вставил его обратно в вертикальную нишу боеукладки, одним многократно отработанным движением вложил на его место бронебойный снаряд и доложил о готовности. Наводчик Минько, дождавшись грубого поворота башни в нужном направлении электроприводом, поймал в окуляр прицела серый невысокий лоб артштурма и, наведя двумя руками точнее, уже сам скомандовал мехводу Гурину:

– Короткая.

Гурин, чуть проехав за подбитого товарища, моментально остановил тяжелую машину, по инерции качнувшуюся на гусеничной подвеске вперед; Минько чуть подправил наводку и нажал педаль спуска. К его стыду – мимо. Огненный трассер вонзился в землю перед вражеской машиной, обдав ее невысоким фонтанчиком углубившегося в почву и рванувшего там снаряда. Наводчик вражеской самоходки лихорадочно крутил маховик, нацеливая короткую 75-мм пушку, «обрубок», правее. В помощь ему по приказу командира и механик-водитель стал доворачивать приземистую машину в том же направлении.

Но Минько успел раньше – второй тупоголовый бронебойный снаряд с легкостью проломил насквозь нижний лишь слегка наклоненный лист 50-мм брони вместе с прикрепленными поверх него запасными траками и рванул в отделении трансмиссии, расположенном перед боевой рубкой. Экипажу не досталось даже осколка, но взрыв 85-г тротила, начинявшего толстостенный стальной корпус, непоправимо разметал правый механизм поворота, разрушил главный фрикцион, смял коробку передач и разорвал несколько трубок пневмогидравлической системы управления. В общем, самоходная пушка самоходной быть перестала, превратившись в совершенно неподвижную огневую точку.

Моментально оценив это, Иванов скомандовал Гурину протянуть вперед еще 10 метров, чтобы небольшой диапазон горизонтальной наводки «обрубка» обездвиженной самоходки с уверенностью не позволил навести ее пусть и короткое жерло на их танк, и Минько мог спокойно, не опасаясь ответа, добить противника. И Минько добил. Но не сразу. Следующий советский снаряд пробил уже низко выступающий над отделением трансмиссии тоже 50-мм вертикальный лоб боевой рубки со стороны заряжающего и разорвался внутри. Но пожар не начался, только отдельные струйки серого дыма одновременно и резко порскнули через пробоины и щели.

Откинулась вперед крышка командирского люка и фигура в серо-зеленой куртке и серой пилотке спешно полезла наружу. Несколько коротких очередей советских автоматчиков и фашист с окровенившимся лицом провалился обратно. Лишь с третьего снаряда, угодившего в нишу под маску короткого орудия, над рубкой и моторным отделением весело заплясали быстро вырастающие языки оранжевого пламени. Больше из артштурма никто выбраться не пытался – Иванов, переговорив с потерявшим гусеницу экипажем (все живы и не ранены), дал команду Гурину двигаться дальше. С подбитой машиной, как и полагается, остаются ее автоматчики. Сзади накатывается вся бригада – пропасть не дадут.

Пока экипаж капитана расправлялся с немецкой самоходкой, еще одна его машина вышла из строя. Но уже не из-за гусеницы. В этот раз по танку даже никто не стрелял, но, на его беду, из очередной лежащей на пути траншеи не убежал вместе со всеми от наступающих русских ефрейтор-сапер. Храбрый немец вычислил, где приближающийся бронированный враг будет переползать через его окоп, пригнувшись, подобрался туда и хладнокровно швырнул под грозно надвигающееся славянское чудовище связку из пяти гранат М-24. Связку он приготовил заранее, туго примотав бинтом собственного индивидуального пакета к центральной гранате еще четыре стальных корпуса с вывинченными из них деревянными рукоятками. Автоматчики, сопровождавшие танк, бросок гранатометчика проворонили, да они, слегка приотставшие от своей быстродвижущейся машины, и не заметили противника, скрытого корпусом танка.

Связка дымно и огненно рванула под днищем, почти под перегородкой, отделяющей боевое отделение от моторного, и содержащей топливные баки. Немногим больше 800 г суррогатного, военного времени выпуска, взрывчатого состава на основе аммонийной селитры, рванувшего во всех пяти гранатах почти одновременно, не смогли проломить насквозь 20-мм днище советской машины, но вторичные осколки, с силой отколовшиеся от внутренней стороны брони, они все-таки породили. Один из таких шальных осколков перебил медный топливопровод и солярка, прекратив поступать в дизель, стала растекаться просто на пол.

Проехав еще несколько метров, танк, как раз пересекая траншею, окончательно заглох. Низко присевший после оглушительного взрыва ефрейтор, опасаясь, что так и не запылавший и даже не потерявший гусеницы русский панцер начнет крутиться на месте, чтобы втрамбовать его в землю, и откуда силы взялись, дернул со всех ног в сторону и по ближайшему ходу сообщения назад, не поднимая головы в каске над краем окопа. Подоспевшие автоматчики, перепрыгнувшие траншею, никого уже в ней не застали.

Останавливаться было нельзя и Иванов, услышав по рации о еще одной выбывшей из боя своей машине, вместе с уцелевшими танками продолжал наступать. Быстро глянув по сторонам и назад через панорамный перископ, он с удовлетворением отметил, что их поредевшую на 20% роту сзади успокоительно подпирала постепенно расходящаяся широким веером бригада. Большая часть союзников-кавалеристов теперь спешилась и с карабинами наперевес бежала следом за танками вместе с автоматным десантом, а меньшая – все еще продолжала ехать верхом.

Когда танк Иванова перевалил очередной невысокий бугор, капитан заметил в полукилометре справа, возле деревьев, группу стоящих в ряд крытых брезентом грузовиков. Вокруг суетились фигурки в чужих мундирах. Бронетехники поблизости видно не было, но орудийные стволы с дульными тормозами сквозь толчею определенно просматривались. Два взвода Иванова во время наступления, успешно громя попадающиеся на пути подходящие для их пушек, пулеметов и гусениц цели, сместились левее. С ротным командиром сейчас оставались только два танка из третьего взвода. Иванов приказал всем трем машинам остановиться, повернуться вправо и уничтожить вражеские орудия, не приближаясь. Черт его знает, с такого расстояния лобовая броня должна выдержать, а вот с близи… Зачем на своей шкуре, пусть даже и бронированной, проверять? Опять же, вперед спешить надо.

Наводчики быстро пристрелялись, и среди немцев выросли фонтаны выброшенной земли вперемешку с осколками. В ярком, широко пыхнувшем в стороны, взрыве, мгновенно переросшем в клубящийся дым, исчезла машина, очевидно с боеприпасами, щедро обдав окружающих своими загоревшимися ошметками. Оставшиеся грузовики попытались разъехаться в стороны, солдаты, кто кинулся врассыпную, а кто залег и даже повел огонь из стрелкового оружия по русской пехоте, сопровождающей танки. Оставшиеся на месте расчеты четырех 105-мм легких полевых гаубиц, пока еще не взятых на передки, снова развели станины и попробовали было повести ответный огонь. Не получилось.

Лишь два немецких орудия успели по разу выстрелить – остальные быстро пришли в негодность от угодивших в них на прямой наводке снарядов и крупных осколков. Еще несколько осколочно-фугасных гранат, поставленных «на удар» и такая же участь постигла оставшиеся. При короткой артиллерийской дуэли получил фашистский бронебойный снаряд в башню танк командира роты – 120-мм покатый лоб башни легко выдержал удар, лишь резкое сильное содрогание с оглушительным даже сквозь наушники шлемофонов грюком, сопровожденное наружным взрывом, известили экипаж Иванова, что не только их наводчик умеет хорошо прицеливаться.

Но слабоваты оказались германские легкие полевые гаубицы для борьбы с тридцатьчетверками. И ствол для достаточного разгона снаряда слишком короток, и полный метательный заряд в гильзе недостаточен, и сам снаряд для мощного русского бронирования явно не годился. Да и само попадание, можно сказать, было довольно случайным. Если бы советские танки продолжали двигаться – немецкому расчету, имеющему двух отдельных наводчиков для вертикальной и горизонтальной наводки по разные стороны от ствола (как, в принципе, и на большинстве гаубиц), пришлось бы гораздо сложнее.

Вполне удовлетворившись разгромом так и не взятой на передки гаубичной батареи, Иванов, не тратя времени на оставшиеся грузовики, приказал продолжить движение. Чуть отдохнувшая во время остановки пехота и спешенные румыны легкой трусцой потянулись следом. Лишь заряжающий на крайнем правом танке с разрешения командира экипажа высунулся в свой люк, повернул турель с ДШК в сторону начавших снова суетиться вокруг уцелевших грузовиков немцев и, после нескольких коротких пристрелочных очередей, принялся щедро поливать их скопление белыми трассами бронебойно-зажигательных крупнокалиберных пуль.

Узнав сквозь гул дизеля собственной машины голос ДШК, Иванов закрутил перископом, пытаясь понять, по какой цели его подчиненные расходуют патроны. Вовремя он начал этим интересоваться, как одним местом почувствовал: с северо-западного направления по небу быстро приближались низко летящие силуэты с неубирающимися шасси.

– Воздух! – прокричал и через ТПУ, и самостоятельно переключившись на передатчик остальным экипажам, Иванов. – Олег, наверх к пулемету, – скомандовал он своему радисту-заряжающему.

Голощапов откинул крышку люка, стал ногами на свое сиденье и схватился за рукоятки ДШК. Заряжающий правого танка, израсходовавший по грузовикам всю ленту, лихорадочно спешил заменить прикрепленный слева опустевший короб на полный. Танки продолжали ползти, но уже не прямолинейно, а слегка виляя по сторонам. Четверка летевших первыми «юнкерсов» синхронно завалилась на крыло и круто спикировала вниз, целя туда, где переваливались по бездорожью передовые танки роты Иванова. Остальные Ю-87 полетели дальше, метя в основные силы развернувшейся в боевой порядок танковой бригады.

Голощапов, оттянув назад рычаг затвора и повернув флажок предохранителя, длинно и звонко, не жалея патронов, пустил очередь наперерез курса выбранного им ближайшего пикировщика. Впереди и левее его танка кромсали синее небо частые белые пунктиры крупнокалиберных трассеров его товарищей. Попасть в быстрее камня сверзающиеся с небес «Штуки», очевидно, не смог никто, а если даже и смог, то, похоже, не в болезненные для самолетов и их пилотов места. Но отпугнуть немцев зенитным огнем – они отпугнули. И следующий заход на роту Иванова пикировщики сделали уже не так прицельно и близко.

Сосредоточенный зенитный огонь почти с каждого танка бригады еще больше воздействовал на психику победно прошедших (вернее, пролетевших) из конца в конец Западную Европу пилотов люфтваффе. К такому массовому зенитному отпору буквально с каждого танка они не привыкли. И привыкать определенно не захотели. Тем более что над основными порядками бригады потери у них все-таки появились. Один Ю-87 с пилотом, поймавшим тяжелую пулю грудью, так и не выходя из пике и не успев сбросить бомбы, врезался в землю, взорвавшись уже там в выбитой им глубокой воронке, повредив, правда ходовую часть ближайшего танка и поубивав и ранив осколками нескольких автоматчиков и спешенных рошиоров. Второй бешено завывающий под напором встречного воздуха сиренами на стойках шасси самолет подвешенные снаружи бомбы сбросить успел, успел даже выйти из пикирования и слегка набрать высоту, но, выпуская позади себя все больше густеющий черный шлейф дыма, снова ее потерял, пошел вниз и бесполезно врезался в землю, не сгубив при этом ни одного врага. Отбомбившиеся в два приема «юнкерсы» повернули обратно, а так и не прекратившие своего наступления танки продолжили перемалывать своими широкими бездушными гусеницами румынскую землю вместе с незваными германскими гостями.

Восемь слегка разбредшихся в стороны танков роты Иванова первыми преодолели до конца бывшие советские позиции, захваченные еще утром немцами. Впереди лежали слегка холмистые, кое-где уже зеленеющие чем-то поля, пересекаемые редкими посадками. Правее, по проселочной дороге, уходила на запад немецкая колонна: сквозь поднявшуюся пыль просматривалась колесная и гусеничная техника, виднелись орудийные стволы. Прямо по полю, вздымая траками еще большую пыль, отступало несколько танков, за ними, все больше отставая и растягиваясь, улепетывала пешим ходом пехота.

Иванов собрал свои танки вместе, остановил и связался по рации с комбатом. Доложил обстановку и получил приказ ждать подхода основных сил. Вперед не отрываться. «И чего попусту ждать?» – подумал Иванов и приказал всей роте открыть сосредоточенный огонь с места по удирающим в полях танкам. Расстояние до ближайшего противника было уже километра два, не меньше, но разве это много для наводчиков, отличников боевой и политической подготовки? И все восемь оставшихся на ходу танков роты открыли огонь. Пристрелялись. И уже скоро на поле останавливался то один, то другой панцер. Некоторые дымно разгорались, другие просто замирали, выпуская из распахивавшихся бортовых и верхних люков уцелевшие экипажи в черных мундирах.

Когда последний немецкий танк скрылся в низине, рота перенесла огонь на еще виднеющуюся часть автомобильной колонны. Здесь успехи были, мягко говоря, гораздо скромнее: ни одного прямого попадания по мчащимся на большей, чем танки, скорости машинам. Может, разве что, кого осколком поразило. Иванов приказал прекратить бесполезную стрельбу и разрешил экипажам поочередно передохнуть. Откинулись вперед крышки башенных люков, отвернулись в стороны верхние люки механиков-водителей. Половина чумазых, покрытых поверх пота пылью и пороховой гарью красноармейцев из каждого экипажа выбралась наружу. Они, сходясь группками и поодиночке, разминали гудевшие от напряженного сидения ноги, справляли малую нужду под гусеницы, охлаждались из фляжек и закуривали папироски и самокрутки. Подтянулась усталые запыхавшиеся от бега автоматчики. Союзники где-то отстали, наверное, в ожидании своих лошадей, отданных коноводам.

Долго отдыхать не пришлось – широким фронтом надвинулись танки бригады с уже снова тесно обсевшей их пехотой, за ними подошли более медлительные тягачи, доставившие боевым машинам скинутые перед боем и погруженные на них дополнительные баки с соляркой и маслом. Экипажи дружно принялись устанавливать необходимые на марше железные емкости обратно. Подвезли и деревянные ящики со снарядными выстрелами и патронами – кто поиздержался – до отказа пополнил боекомплект. Шагом в конном строю подошли длинные колонны довольной удачным разгромом немцев румынской кавалерии. Пока танкисты приводили в порядок свою технику, рошиоры в свою очередь спешились и слегка передохнули.

Два румынских эскадрона были посланы зачистить от возможно оставшихся немцев деревню. Комбриг Персов выделить в помощь союзникам танки не смог, он и так уже оторвал от основных порядков бригады целую танковую роту, послав ее по просьбе артиллеристов, для уничтожения остатков моторизованного клина, уцелевших после удара авиации и схоронившихся по их сведениям где-то севернее. Правда, как ему уже доложил по рации капитан Гординский, толк от этого получился вполне даже приличный: действительно затаившиеся там фашисты уничтожены, отступить удалось не многим и то, побросав подбитую технику. Потерь среди техники и личного состава экипажей нет; лишь у одной машины была разорвана снарядом гусеница – повреждение уже устранено. Среди десантников трое погибших и семь раненых. Взято в плен до батальона фашистов.

3. Незадавшийся расстрел.

Румынского сержанта Якобеску, плененного в деревне в самом начале боя, немцы довольно грубо, подгоняя прикладами, доставили в штаб своего батальона, временно занявшего добротный хоть и одноэтажный дом, из которого выставили всех хозяев, включая парализованную бабку и молодую мать с двухмесячным грудничком. Один из штабных офицеров, капитан, худо-бедно мог общаться с этими презренными «мамалыжниками».

Первым в дом зашел кряжистый мордатый фельдфебель, лично в поимке румына не участвовавший, но захотевший примазаться к заслуге своих подчиненных. Он доложил о пленном и, получив разрешение, крикнул во двор, чтобы его завели. Сержанта с окровавленным разбитым лицом втолкнули вовнутрь, в очередной раз больно врезав ему в спину, в область печени, прикладом. Фельдфебель положил на стол перед капитаном найденные у румына в нагрудном кармане кителя документы.

– Так, так, – сказал, просмотрев бумаги, коверкая румынские слова и неправильно ставя ударения, офицер. – Сержант Петре Якобеску. Рошиор. Регулярная кавалерия. Номер вашей дивизии?

Пленный молчал, решив говорить, но не сразу, а вроде как под нажимом, страхом боли и смерти. По кивку начальника штаба стоящий сбоку немецкий ефрейтор без замаха сильно двинул румына в живот прикладом карабина. Румын с перехваченным дыханием согнулся, охватившись руками и присев почти до пола. Второй немец, глумясь над беззащитным, схватил его за ухо цепкими пальцами и, чуть ли не отрывая, заставил через силу выпрямиться.

– Мне тебя уговаривать некогда, – опять заговорил офицер. – Или ты отвечаешь на мои вопросы, или тебя выведут во двор и тут же расстреляют. Выбирай сразу. Время на раздумье тебе не дам.

– Вы меня и так, и так расстреляете, – кое-как восстановив дыхание, сказал гнусаво из-за разбитого носа сержант, подняв на немца окровавленное лицо. – Хоть буду говорить – хоть нет.

– Ты не прав, – сделав грустное «честное» лицо, покачал головой переводчик. – Если ты нам скажешь правду – останешься жить. Германия придерживается правил ведения военных действий. Просто так мы пленных никогда не расстреливаем. Ответишь на вопросы – тебе окажут необходимую медицинскую помощь, накормят и отведут в сарай к другим пленным. Потом поместят в лагерь для военнопленных до окончания войны. Выбирай: немедленная смерть или жизнь, пусть даже и в плену.

Сержант правдоподобно изобразил на изуродованном окровавленном лице муки совести и кивнул головой.

– Хорошо. Я буду говорить. Надеюсь, вы меня не обманете. Номер нашей дивизии – четырнадцатый, – с ходу выдумал Якобеску, служивший не в дивизии, а в отдельной кавалерийской бригаде.

– Фамилия командира.

– Генерал Мереуцэ, – продолжал он, повысив до генеральского звания своего только что заколотого штыком рядового солдата.

– Номер русской танковой дивизии? Сколько танков? Сколько с ними пехоты? Артиллерии?

– А вот этого-то того я и не знаю, – всем своим видом показывая испуг, заблажил Якобеску. – Я ведь всего лишь сержант. Даже мой лейтенант, думаю, этого не знает. Откуда нам? Русские нас не уважают. За людей не считают. Общаются всегда свысока. За глаза обзывают «мамалыжниками». Наш капитан, командир эскадрона, получил приказ: следовать за русскими – мы и следовали. А сколько всего русских танков – точно сказать не могу. Когда оглядывался – видел, что очень много. Но считать – не считал.

– Много это сколько? Сто? Двести? Или, может быть, тысяча?

– Ну, больше двух сотен – это точно. Думаю, с полтысячи наберется. Если не больше.

– Решил нас запугать? Откуда здесь у русских столько танков? Обманываешь?

– Да вы что, – прижал к груди трясущиеся руки румын, – я жить хочу. Зачем мне вас обманывать? Я, правда, точно не знаю. Не слышал ни от кого и сам не считал.