Депрессия, роботы и один велосипед

Не одним из них. Не частью того мира, где в твой дом приходит женщина по имени Рэйчел и улыбается тебе, и это неправильно. Мне кажется, воздух в нашем доме обретает новые оптические свойства. Будто мы живём в стекле или на дне аквариума. Взгляд Рейчел преломляется, когда она смотрит на меня. Возможно, я кажусь ей больше или меньше, чем на самом деле. Отец некоторое время избегает смотреть на меня, но потом тоже замечает неправильный воздух, и тоже начинает пользоваться новой оптикой. Лучи света, отражаясь от меня, летят ему в зрачки, но по пути распадаются на радугу, как если бы прошли сквозь призму. Цветные полоски перемешиваются, изгибаются, петляют, запутываются в узел и снова собираются в луч. Не тот, что прежде, но можно сделать вид, что всё в порядке.

Так папа и поступает.

– Ты слишком много молчишь, Дара, – говорит он мне.

– С тобой всё в порядке?– спрашивает он.

– Ты уверен, что тебе не нужна помощь? – говорит Рейчел.

– Может, хочешь поговорить? – спрашивает папа.

– Не надо стесняться, – говорит Рэйчел. – Я твой друг.

Наверное, можно спросить у нашего учителя физики, какие законы оптики позволяют им не замечать маму в лунном свете и спрашивать, всё ли в порядке со мной? Хотя со мной явно всё не в порядке и очевидно же, почему. Боюсь мистер Лайонс не поймёт вопроса.

26 января

– Могу заплатить, – сказал я Толстой Салли.

Толстая Салли не была толстой. Не знаю, почему к ней приклеилось это прозвище. Вообще-то она была довольно красивой, хотя я не считал её такой, потому что никто так не считал. Салли не пользовалась косметикой. Про неё говорили, что она не бреет ноги, и что она носит ужасную обувь. Салли из бедной семьи и попала в приличную школу благодаря правительственному гранту. Я как-то раз засмотрелся на её волосы, которые, как мне казалось, прекрасно выглядят, когда она не заплетает их в косу: две светлых пряди на сине-зелёном школьном свитере. Я помнил это, но не отдавал себе отчёта.

Даже сегодня я не давал себе слишком задумываться о Салли, хотя мне пришлось разговаривать с ней тайком ото всех. Карен была моей девушкой, я помнил это и старался держаться этой мысли, не давая сознанию сойти с неё, как будто сознание было поездом, а мысль «Карен – моя девушка» это были рельсы, и иное означало крушение. Слева и справа был овраг антидепрессантов.

Салли ничего не ответила, просто кивнула. Я знал, что она из бедной семьи, и ей всегда нужны деньги. Предлагать деньги, однако, было неловко. Вообще весь разговор был сплошной неловкостью. Я в первый раз решился нарушить школьные правила – и так дерзко. Я не знал, как к этому относиться, и не знал, как я бы отнёсся к этому до того, как начал принимать антидепрессанты. А новые чувства могли оказаться лживыми. Сотканными из лишних молекул серотонина, которые услужливо и мерзко возникали в моём мозгу из-за красно-жёлтых таблеток.

Я бы даже не знал, как подойти к Салли. К счастью, мы оказались вдвоём в пустом коридоре перед дверью спортзала. Нас обоих оставили после уроков в наказание.

Я очутился здесь после урока французского. Миссис Мёрфи могла бы спросить выученный текст, и я бы ответил, но она спросила меня по-французски «Как твои дела, Дара?», и я замялся, пытаясь разобраться, где настоящая мысль. Она спросила, почему я не хочу с ней разговаривать, и я окончательно запутался. Я не то, чтобы не хотел с ней разговаривать, хотя не был уверен, чего хотел, просто не знал, как мои дела и как об этом сказать.

– Просто спросите у меня текст, чёрт побери, – выпалил я.

Весь класс покатился. Миссис Мёрфи ничего не ответила, но после урока сказала мне:

– Дара, я понимаю, что ты переживаешь тяжёлые дни. Но это не повод для хамства. Ты согласен?

Я не знал, согласен я или нет, поэтому пожал плечами. Миссис Мёрфи помолчала ещё с полминуты, ожидая ответа, потом вздохнула и ввела в школьный компьютер рекомендацию применить ко мне дисциплинарные меры.

Компьютер, полагаю, посоветовался с школьным психологом и подтвердил рекомендацию.

Школьный психолог всего лишь программа, она никогда не принимала антидепрессанты.

Салли, наверное, тоже кому-то нахамила, я не стал уточнять. Я поздоровался с ней и попросил её помощи. Точнее попытался эту помощь купить. Я ожидал, что Салли фыркнет или вовсе отвернётся и сделает вид, что ничего не слышала. Но она кивнула, уточнила несколько деталей, а потом предложила план – так быстро, будто просчитывала его уже неделю.

Все говорят, что Салли учится так хорошо, потому что это её единственный шанс выбраться из нищеты, в которой живёт она, родители и двое её братьев. Я засомневался. Всё-таки, кажется, чтобы заниматься хакерством, нужно любить это занятие.

Впрочем, не уверен, что это настоящая мысль.

29 января

Я переоделся после футбольного матча и вместо того, чтобы пойти домой, поднялся на второй этаж, где была столовая, аптека и другие служебные помещения. У меня с собой было 120 таблеток аспирина. Салли уже ждала меня.

«Зачем она мне помогает? – подумал я. – Что если она втянет меня в какую-то историю, а потом выдаст учителям и одноклассникам? Вполне в духе её жестоких шуток. Один раз они заспорили с учителем истории мистером Уолшем. Мистер Уолш при всём классе осадил Салли, сказав, что «наиболее правдоподобные интерпретации, не вызывающие сомнения у ведущих исследователей, равноценны историческим фактам в практическом смысле». Поэтому она должна прекратить спорить с ним, пожалуйста, прямо сейчас. Речь шла о британском запрете на рабовладение, принятом в 1833-м году.

Домашним заданием к следующему уроку был анализ «интервью современника», касающийся текущих исторических тенденций. Салли взяла интервью у школьного администратора. Робот с невинной доброжелательностью изложил, что учитель мистер Уолш демонстрирует тенденцию задерживаться наедине с учителем математики в комнате отдыха. И поскольку «правдоподобной интерпретацией, не вызывающей сомнения у ведущих исследователей», является роман между двумя взрослыми людьми, то следует признать её равноценной историческому факту – успел заключить робот, прежде, чем покрывшийся пятнами мистер Уолш прервал его.

– Принёс? – спросила Салли.

– Ага, – ответил я.

– Жди, сейчас начнём, – она достала планшет, убрала прядь за ухо и стала водить пальцами по экрану.

Я покрутил головой, высматривая, не идёт ли кто-то по коридору.

– Как мы это сделаем? Ты можешь отпереть замки?

– Нет. Но нам и не придётся. Джерри их отопрёт.

– Джерри? Робот-медбрат?

– Да.

– Но как?

– Стой. Подержи.

Салли сунула мне планшет, покопалась у себя в сумке и достала губную помаду.

– Не двигайся, – приказала она мне.

Открыла колпачок и потянулась к моему лицу. Я отшатнулся.

– Это зачем?

– Не двигайся. Ты либо делаешь, что я скажу, либо выкручивайся без меня.

Я замер. Салли нарисовала на моём лице несколько линий. Потом забрала у меня планшет и дала зеркальце. Смотрясь в него, она нарисовала несколько линий на своих щеках и на лбу.

– Чтобы сбить распознавание лиц, – пояснила она, – для Джерри мы теперь два незнакомых ученика.

– Вот оно что, – сказал я.

– Не знал про такой приём?

Я помотал головой и сказал:

– Ты разбираешься в роботах лучше меня.

– Не переживай. Я разбираюсь в роботах лучше всех, – сказала Салли.