Депрессия, роботы и один велосипед

Я замолчал. Салли вызывала много новых мыслей. Я боялся давать им ход, как человек, который боится поворачивать крышку растрясённой бутылки с газировкой. Хуже того, к новым мыслям присоединились новые ощущения. Я был сильно выше ростом, и ей, чтобы разрисовать моё лицо, пришлось встать на цыпочки и придвинуться ко мне вплотную. От Салли хорошо пахло, а прикосновение губной помады было мягким, почти нежным. «Карен бы это не понравилось» – подумал я.

Никому в школе это бы не понравилось.

В конце коридора показался робот Джерри.

– Что-то он быстро, – сказала Салли. – Слушай. Он думает, что сейчас время обеда. Я переставила ему дату на завтрашний полдень. Он идёт за таблетками. Сейчас он отопрёт аптеку и шкаф в ней. Я поставлю его на паузу. У тебя будет время заменить твои таблетки на аспирин. Всё понял?

– Да. Конечно. Спасибо.

Салли не ответила.

Джерри прошагал по коридору. Не знаю, почему – наверное Салли об этом позаботилась, – но в коридоре не работало освещение. Мы стояли в полутьме, но Джерри можно было узнать издалека по белоснежной улыбке жизнерадостного дурака. Он появлялся вслед за ней как Чеширский кот.

Дверь в аптеку открылась. Мы прошли вслед за роботом. Робот повертелся в помещении, проверяя порядок, затем направился к хранилищу медикаментов.

Клиника, где я лечился, передала это в ведение школы: выдавать лекарства по расписанию и контролировать приём. Каждый обеденный перерыв я ежедневно получал из рук школьного робота две жёлто-красных пилюли. Робот давал их мне в маленьком пластиковом контейнере и смотрел, чтобы я проглотил их и запил стаканом воды.

Мой план был заменить таблетки на аспирин и тем самым избавиться от антидепрессантов, засиропливающих мозг. Робота нельзя уговорить не давать мне таблетки, но он не будет проверять, что именно даёт.

Джерри подошёл к шкафу. Щёлкнул замок. Салли опустила палец на виртуальную кнопку своего планшета. Джерри замер.

Салли посмотрела на меня.

– Что стоишь?

Я поспешил к шкафу. Распахнул двери и охнул. Внутри было слишком много всего. Подумать только: обычная ирландская школа, а лекарств на целый сумасшедший дом.

Я беспомощно огляделся.

– Чёрт… у меня целый час уйдёт, чтобы найти мои таблетки. У нас есть час?

– Не паникуй, господи. Вот они – твои антидепрессанты.

Салли уверенно ткнула в лоток на правой верхней полке. Действительно: там лежали очень знакомые на вид таблетки.

– Как ты так быстро?…

Салли фыркнула.

– Давай, меняй.

А сама опустилась на колени перед другим лоточком и завозилась с какими-то коробками.

Я полез в рюкзак за аспирином. Ладони были очень потными. Странно, но тревоги я не чувствовал.

Быть может, это был эффект антидепрессантов.

Когда мы снова вышли в коридор, я было заспешил прочь от двери, но Салли прошипела мне встать у стены в тени.

– Во-первых, подожди, пока робот уйдёт и запрёт дверь. Не бросай меня с ним. Во-вторых, сотри помаду с лица!

Я послушался и застыл у стены. Салли встала рядом. Мы смотрели, как робот уходит из хранилища. Салли закусила губу и сосредоточенно водила пальцем по планшету. Я подумал, что сейчас завтрашний полдень превратится для робота обратно в сегодняшний вечер. Ещё подумал о том, как он стоял неподвижно – смешно разведя руки – у шкафа с с таблетками. Мне захотелось попросить Салли проделать такой же трюк с человеком: остановить для меня время и не включать, пока проклятые таблетки не перестанут действовать. Я отомру, как в детской игре, и начну шевелиться, полностью придя в себя. В настоящего самого себя.

Просьба прозвучала бы дико. Но Салли, наверное, не удивилась бы и не высмеяла меня. Пока по крайней мере я не видел от неё ничего кроме молчаливой помощи.

Я думал об этом, вытирая помаду с лица пальцами. Пальцы стали красными и липкими. Салли закончила программировать и убрала планшет в рюкзак.

– Что ты делаешь? – сказала она. – О, господи.

Она выудила из рюкзака упаковку влажных салфеток, посмотрела на меня с сожалением и сказала:

– Дай мне.

И стала вытирать моё лицо. Я закрыл глаза. С удивлением я обнаружил, что мне нравятся эти мокрые слабые прикосновения. Быть может, снова подумал я, потому что я принимаю антидепрессанты? Я прислушался к ощущению и понял, что не смогу в нём разобраться. Раньше я мог с закрытыми глазами представить свои мысли и разложить их по кучкам, как пуговицы на ковре. Прикосновения салфетки были как поток воды, радуга в струях фонтана, всплеск в бокале шампанского. Все цвета и формы разом.

Послышались чьи-то шаги, Салли вздрогнула, вжалась в стену, схватила меня за руку и потянула меня к себе. Я тоже вжался в стену рядом с ней и затаил дыхание. По соседнему коридору прошагал мистер Уолш. К счастью, он был сосредоточен на чём-то своём и не посмотрел в нашу сторону.

Шаги затихли, и мы медленно выдохнули. Салли отпустила мою руку.

12 января

Если тебе интересно, какого чёрта я вообще согласился принимать таблетки, могу рассказать. Дело в том, что я сам задавался этим вопросом неоднократно. И вот что по этому поводу есть в дневнике – в записи от того дня, когда мне назначили препараты.

Я сказал врачу, что не хочу. Я вычитал, что люди в депрессии смотрят на мир более реалистично. Простой тест с математическими задачами выявляет, что здоровые люди переоценивают себя: думают, что решат минимум восемь задач из десяти. Депрессивные оценивают свои силы на пять из десяти и оказываются правы.

Врач сказал, что, это, конечно, правда. Однако не значит ли это, что люди запрограммированы эволюцией переоценивать свои силы? Что это более полезный взгляд на мир? Что люди, которые переоценивают свои силы, делают больше попыток, пусть и неудачных, но именно потому и успешны?

Я не нашёл, что ответить, и сказал, что хочу остаться прежним. Он долго уточнял, что я имею в виду. Я объяснял.

Психотерапевт вежливо слушал, потом подвёл итог:

– Значит, вы отказываетесь, потому что хотите сохранить память о своей маме. О своей прежней семье. Это раз. Жить так, как будто ваш отец не приводил в дом другую женщину. Он изменился, но вы хотите остаться верным себе. Честным. Это два. Я всё правильно изложил?

– М-м-м. Верно, – сказал я. Слова звучали странно. Но лучшей формулировки я не мог предложить. И я не рассказывал ему про то, как боялся заходить в мамину палату.

– То есть – честность. Это та ценность, ради которой вы готовы отказаться от лечения. По крайней мере от медикаментозного?

Я кивнул.

– Честность? Она же цельность? Она же последовательность?

Я кивнул ещё раз.

Психотерапевт покопался в планшете и показал мне фотографию. Я понял, что проиграл.

На фотографии были карточки, которые я раскладывал на столе во время нашей прошлой встречи. Тогда терапевт попросил меня написать на карточках слова, обозначающие мои ценности. А затем предложил разложить их в порядке убывания значимости. На первом месте – после долгого пасьянса – у меня оказались «любовь к близким», «здоровье», «свобода», потом «музыка» и «спорт».

Честности не было.