– А все у нас, – вздохнула Анна Серафимовна, – ничего нет. – Ее затрудняло слово.
– Где? – спросил заинтересованно Палтусов.
– Да и здесь, и здесь!
Она указала на голову и на сердце.
– Давят тебя со всех сторон…
– Тюки? – подсказал он.
– Да, да!
"Какая ты умница", – подумал Палтусов, встал и протянул ей руку.
Антракт кончился. Оркестр доигрывал с грехом пополам какой-то вальс. Любаша и Рубцов пробирались справа.
– Вы бываете в концертах? – спросила тихо Анна Серафимовна.
– В музыкалке?
– Так их зовут? Я не знала. Да, в музыкалке?
– Билет есть; но в эту зиму забросил… да, знаете, вроде барщины какой-то они делаются.
– Это правда… Я завтра собираюсь, – проронила Анна Серафимовна и, подавая руку, спросила: – Марья Орестовна Нетова как поживает за границей?
Палтусов быстро поглядел на нее.
– Все хворает.
"Вот что!" – прибавил он про себя и, вернувшись на свое место, задумался.
XV
Она что-нибудь подозревает, думает, может быть, что он находится в связи с Нетовой, слышала, пожалуй, про их деловые отношения. Это надо разъяснить, показать ей все в настоящем свете… Он бы никак не хотел терять в мнении именно этой женщины.
Пьеса шла туго… Бенефициантке и первому любовнику удалась одна сцена. Публика вызвала их несколько раз, но Палтусов сидел равнодушно, не хлопал, рассеянно смотрел по сторонам. Малый театр потерял для него прежнее обаяние. Не мог он себя наладить на молодое настроение… Пьеса казалась набитой ненужными вещами, хоть она и шекспировская, обстановка раздражала своей бедностью, актеры читали глухо, деревянно… Совсем не то, что бывало, когда они брали в складчину ложу и после до петухов спорили у себя в номерах за пивом… Насилу дождался он следующего антракта. К Станицыной он не поднялся. Блондин и девица с косами оставались на своих местах.
Палтусов пошел в фойе и наткнулся на Пирожкова. Иван Алексеевич ходил, не снимая своей цилиндрической шляпы.
– Не то, – сказал ему Пирожков. – Хоть не ходи в Малый театр.
– Может, мы сами не те?
– У кого был талант, те изленились, а новые из рук вон плохи…
– А Тасю давно видели? – спросил Палтусов.
– Да она здесь! Я с ней в купонах обретаюсь, пожалуйте.
– Не посмотрела на траур свой?
– Что ж траур? Страсть у нее… В последней пьесе ingеnue какая-то новая.
Пирожков взял Палтусова под руку и отвел за колонны.
– Спасибо, спасибо вам, дружище, – заговорил он, ласково глядя на Палтусова.
– А что?
– Да вот за эту девицу… Она мне все рассказала.
– Это пустяки.
– Однако вы, я говорю, сложная натура. И купцов изловлять мастер, и позывы у вас хорошие.
– А вы вот что, – перебил его Палтусов. – Пойдемте-ка к этой самой девице.
Он рассказал приятелю, какой разговор он имел со Станицыной.
Тот одобрил план.
Они поднялись в коридор.
Пирожков вошел в одну из дверок и показался оттуда минуту спустя, ведя за руку Тасю.
В черном суконном платье с узкими рукавами и отложным воротником, похуделая в лице, Тася смотрела совсем девочкой и, подойдя ближе к нему, сказала тихо:
– Вы на меня не дуетесь, Андрюша? – Она теперь так его звала.
– За что?
– А вот, что я в театре.
Палтусов пожал ей руку.
– Что я за цензор нравов?
– Так захотелось, так захотелось видеть эту дебютантку!
Оба приятеля решили, что страсть к сцене у ней – неисправимая. Палтусов предложил ей тут же познакомиться с Станицыной и прибавил – почему.
Тася немного призадумалась, но тотчас же взяла Палтусова за руку и пожала.
– Вы славный! Я думала, вы другой! Хорошо… Это самое лучшее. Ведите меня к вашей купчихе.
– В следующий антракт сойдите в фойе, а я ее приведу.