Китай-город

Она повернула голову.

– Концерт этот вам не очень нравится?

– Нет.

– Можно поговорить?

Вместо ответа она подалась назад. Теперь ее видно было только тем, кто сидел у стены и в заднем ряду стульев, а Палтусов совсем скрылся за ее креслом.

– Правду мне настоящую скажете? – спросил он, наклоняясь к ее затылку.

– Я не охотница лгать.

– Вы зачем вчера в театре намекнули на мои отношения к Марье Орестовне?

Анна Серафимовна слегка покраснела.

– Намекали? – спросил с ударением Палтусов.

– Так что же?

– Это не ответ!

– Вам неприятно было?

– Нет, – перебил Палтусов, – так мы не будем говорить, Анна Серафимовна. Да здесь и не совсем удобно… Я хотел только уверить вас, что никаких особенных отношений не было и не может быть… Вы мне верите?

Его лицо было ей видно наполовину… Оно как будто немного побледнело… Голос зазвучал искренне. По ней пробежала внезапная дрожь.

– Я вам верю, Андрей Дмитриевич.

Эти слова припомнили ей вдруг сцену, виденную на одном бенефисе… Хорошая девушка, купеческая дочь, вверяется любимому человеку… А человек этот – вор, он накануне погрома, ему нужно ее приданое, он обводит ее, вызвал на любовное свидание у колодезя.

Луна светит, поэтическая минута. И эта дура сказала ему точь-в-точь те же слова: "Я вам верю". И "жулик" этот говорил тронутым голосом; актер гримировался ужасно похоже на Палтусова.

– Больше мне ничего и не нужно, – слышался около нее его голос.

Он оправдывается? Стало быть, его за живое задело. Не хотела она его обидеть вчера, а так, с языка соскочило. Мало ли что говорят! Марья Орестовна – женщина тонкая, воспитанная совсем на барский манер… Что же мудреного, если бы и вышло между ними "что-нибудь". Но вряд ли! Вот она за границу уехала; слышно, на полгода. Около денег ее поживиться?.. Нет! Зачем подозревать?.. Гадко!

– Я вам верю, – сказала еще раз Анна Серафимовна и вбок подняла на него свои пушистые ресницы.

"То-то, – выговорил про себя Палтусов, – еще бы ты не верила!"

В эту минуту он чувствовал между собой и всем тем людом, который мелькал пред ним, целую пропасть. Он вот никому не верил из этих фрачников. Каждый на его месте извлек бы из дружеского знакомства с Нетовой, из ее тайной слабости к нему что-нибудь весьма существенное… Все кругом хапает, ворует, производит растраты, теряет даже сознание того, что свое и что чужое. Теперь, войдя в делецкий мир, он видит, на чем держится всякая русская афера. Только у некоторых купеческих фамилий и есть еще хозяйская, хоть тоже кулаческая, честность… Такую Анну Серафимовну приходится уважать. Но и она должна уважать его, ставить его "на полочку", уже по одному тому, как он с ней ведет дело как с женщиной. Разве другой на его месте не старался бы "примоститься" тотчас после того, как она осталась соломенной вдовой?.. Тут миллионом пахнет. Виктора Мироныча спустить, до развода довести, отступного заплатить. Молодая женщина, не старше его, красивая, дельная, крупный характер. А он вот два месяца у ней не был. Ему не нужно бабьих денег. Он и сам пробьет себе дорогу. Как же ей не верить ему и не уважать его? И будет еще больше уважать. И доверять ему станет, коли он захочет, точно так же как Нетова, которую он может обокрасть дотла, если ему это вздумается.

Глаза Палтусова перебегали от одной мужской фигуры к другой.

"Все жулики!" – говорили эти глаза. Ни в ком нет того, хоть бы делецкого, гонора, без которого какая же разница между приобретателем и мошенником?..

– Верите? – спросил он после небольшой паузы. – Спасибо на добром слове.

Она тихо улыбнулась. Фортепьянный концерт кончился среди треска рукоплесканий. Теперь говорить было удобнее, но почему-то они замолчали. На эстраде, после паузы, запела всем обещанная приезжая певица – сопрано. И в разговорном салоне немного примолкли. Певица исполнила два номера. Ей хлопали, но умеренно. Она не понравилась.

– Экая невидаль! – сказал кто-то громко в гостиной. Несколько дам переглянулись.

XXIII

Оставалось еще два номера во второй части программы, но начался уже разъезд. Из боковых комнат, особенно из гостиной, стали подниматься дамы, шумя стульями, мужчины затопали каблуками, из большой залы потянулись также к выходу. Слушать что-нибудь было затруднительно. Но Анна Серафимовна высидела до конца.

Палтусов предложил ей руку. Она еще в первый раз шла с ним под руку в таком многолюдстве, пред всей "порядочной" Москвой. Хорошо ли она делает? Знакомых пока не попадалось. Но ведь ее многие знают в лицо. Идти с ним ловко: они одного роста. С Виктором Миронычем она терпеть не могла ходить и в первый и во второй год замужества, а потом он и сам никуда с ней не показывался…

Вот они в той комнате, откуда все боковые двери ведут на хоры и в круглую гостиную. Сразу нахлынула публика. С хор спускались дамы и девицы в простеньких туалетах, в черных шерстяных платьях, старушки, пожилые барыни в наколках, гимназисты, девочки-подростки, дети.

– Посмотрите, какие милые лица, – указал ей Палтусов на двух девушек, остановившихся у одного из подзеркальников.

Они были, наверно, сестры. Одна высокая, с длинной талией, в черной бархатной кофточке и в кружевной фрезе. Другая пониже, в малиновом платье с светлыми пуговицами. Обе брюнетки. У высокой щеки и уши горели. Из-под густых бровей глаза так и сыпали искры. На лбу курчавились волосы, спускающиеся почти до бровей. Девушка пониже ростом носила короткие локоны вместо шиньона. Нос шел ломаной игривой линией. Маленькие глазки искрились. Талия перехвачена была кушаком.

– Кто это? – спросила Анна Серафимовна.

– Не знаю их фамилий, но вижу всегда в концертах и в Большом театре, – выговорил Палтусов.

К брюнеткам подошли трое мужчин: толстенький офицер с красным воротником, нервный блондин с подстриженной бородой, в длинном сюртуке и, по московской моде, в белом галстуке, и черноватый франт во фраке и лайковых башмаках – с виду иностранец.

Девушка повыше заговорила с военным. Глаза ее еще больше заиграли. Другая улыбалась блондину.

– Вот толкуют – невест нет, – пошутила Анна Серафимовна, – а куда ни взглянешь – все хорошенькие девушки.

– Милые! – выговорил Палтусов.

– Что не женитесь?

– Время не пришло.

– Я не сваха, никого сватать не буду, – прибавила она серьезно. – Да и вы, Андрей Дмитрич, не женитесь. На это надо талан иметь.

Она сказала "талан", а не "талант" – по-московски. Это ему понравилось.

– Батюшки, – прошептала вдруг она, – не уйдешь от старика!

Ее заметил тот лысый господин, которого она уже видала, когда приехала. По дороге он подошел к брюнеткам, пожал им руки продолжительно, с наклонением всего корпуса, щуря свои мышиные глазки.

Он подошел и к Анне Серафимовне и сделал жест, точно хотел приложиться к руке.

– Анна Серафимовна, – сладко проговорил он, и глазки его совсем закрылись. – Как ваше здоровье? Виктор Мироныч как поживает?

Каждый раз он спрашивает ее одно и то же: о здоровье и о Викторе Мироныче.

– Благодарю вас, – сухо ответила она и рукой немного надавила на руку Палтусова, давая ему чувствовать, чтобы он повел ее дальше.