Китай-город

– Бестия-то та уехала? – шепнула она ему в ухо.

– Какая бестия? – рассмеялся он.

– А та! Нетиха!.. Кривляка-то!.. Дохлая!.. При ней небось состоите в адъютантах?

– Полноте!

– Да уж нечего! Все знаю! Ну, Бог простит. Вот что, голубчик. Ко мне в среду на масленице. Большой пляс. Невесту какую подхватить можно!.. У меня и титулованные будут. Пальчики оближете.

– Хорошо!

– То-то же. Без обмана.

Она пожала ему руку и поплыла. Супруг тоже пожал руку и прибавил сладким тенорком:

– Без обману! Ха, ха, ха! В среду!

XXI

Из своего угла Анна Серафимовна видела, как вошел Палтусов, с кем раскланивался, с кем поговорил. Рогожина в этот вечер показалась ей особенно красивой. Они были с ней когда-то приятельницами и до сих пор на «ты». Анна Серафимовна редко ездит к ней. Очень уж в этом доме «ветерок порхает», как она выражалась.

Когда Рогожина пожимала руку Палтусову, а потом что-то сказала ему на ухо, Анну Серафимовну ударило в жар… Она начала обмахиваться веером.

– Вот вы где! – заслышался сбоку голос Палтусова.

Он тотчас же сел рядом с ней.

– Сейчас приехали? – спросила она не тем тоном, каким бы сама желала.

– Перед антрактом.

Станицына показалась ему в этот вечер гораздо больше дамой, чем когда-либо. В ней он ценил чистоту русского старонародного типа. Таких бровей ни у кого не было в этой гостиной, да и глаз также. Стан ее сохранил девическую стройность. В ней чувствовалась страстность женщины, не знавшей ни супружеской любви, ни запретных наслаждений.

– У Рогожиной на масленице большой пляс, – заговорил Палтусов, – вы будете?

– Она меня не звала.

– Конечно, позовет, поезжайте, – убедительно выговорил он.

– А вы? Собираетесь небось?

– Буду.

– Видите что, Андрей Дмитриевич, – продолжала Станицына потише, – мне как-то неловко.

В первый раз она говорила нечто такое постороннему.

– Ах, полноте! – возразил Палтусов. – Зачем это делать из себя жертву?

– Я не делаю, Андрей Дмитриевич, – перебила она и сдвинула брови.

– Делаете! – горячо, но дружеским звуком повторил Палтусов. – Из-за чего же вам отказывать себе во всем? Из-за того, что ваш супруг…

Она остановила его взглядом.

– Ну, не буду… Только вы, пожалуйста, не отказывайтесь от бала у Рогожиной, – рука его протянулась к ней, – попляшем, поедим, шампанского попьем. Кадриль мне пожалуйте сейчас же.

Никогда Палтусов не говорил с ней так оживленно и добродушно.

– Не знаю… платье…

– Ах, Боже мой!

– Надо экономию соблюдать, – шутливым шепотом продолжала она.

– Вы в эту зиму, наверно, не были ни на одном бале?

– Нет, не была.

– Так раскошельтесь на пятьсот рублей.

– Не сделаешь! – деловым тоном сообразила Анна Серафимовна.

Палтусов рассмеялся.

– Да и нельзя, – прибавила она тем же тоном.

– Почему же? Фирму надо поддержать?

– А как бы вы думали, Андрей Дмитриевич? Каждое кружевцо сочтут… Тысячу рублей и клади.

– Не скупитесь! Ведь теперь все фабрики отличные дела делают. Золотая пошлина выручила. У Макарья-то сколько процентиков изволили зашибить?

Они оба рассмеялись над своим разговором.

Ходьба и гул голосов стихли в гостиной. Оркестр заиграл. Смолкли и Станицына с Палтусовым. Он остался тут же, позади ее кресла.

Кто-то играл фортепьянный концерт с оркестром. Такая музыка не захватывала. Анна Серафимовна под громкие пассажи пианиста обдумывала свой туалет у Рогожиных.

Завтра же она поедет к Жозефине. А если та завалена работой, так к Минангуа… Хочется ей что-нибудь побогаче. Что, в самом деле, она будет обрезывать себя во всем из-за того, что Виктор Мироныч с "подлыми" и "бесстыжими" француженками потерял всякую совесть? Да и в самом деле – для фирмы полезно. Каждый будет видеть, что платье тысячу рублей стоит. А ее знают за экономную женщину.

Давно уже она с таким молодым чувством не обдумывала туалет. Платье будет голубое. Если отделать его серебряными кружевами? Нет, похоже на оперный костюм. Жемчуг в моде – фальшивым она не станет обшивать, а настоящего жаль, сорвут в танцах, раздавят… Что-нибудь другое. Ну, да портниха придумает. Коли и Минангуа не возьмет в четыре дня сшить – к Шумской или к Луизе поедет…

Теперь ее тянет на этот бал… Палтусов упрашивает. На бале, в белом галстуке и во фраке, он представительнее всех. У него именно такой рост, какой нужно для молодого мужчины на вечере, в танцах, в любом собрании. Ведь множество здесь всяких мужчин, а никто не смотрит так порядочно и значительно, как он. Или "адвокатишка", она так и называла мысленно, или "конторщик", или мелюзга. Фраки натянули – обрадовались случаю, а всего-то в них и есть содержания, что жилеты от Бургеса да лаковые ботинки от Пироне. И ее уже не смущает то, что она сидит рядом с Палтусовым в полутемном уголке на глазах всех сплетниц.

XXII

– Анна Серафимовна, – шепотом позвал ее сбоку Палтусов.